Разбуди меня (СИ)

С воплем взмахнув руками, летит назад.
Не задумываясь слишком, корректирую траекторию так, чтобы приземлилась ко мне на колени. Все остальные версии — негуманны.
— Ай-ай-ай!
Уверенно впечатываю в себя, задохнувшись от ощущений женщины в своих руках.
Я по нему пиздец как соскучился.
— Ой… — смотрим друг другу в глаза.
Наши носы близко. Сердце грохочет.
Набираю побольше воздуха в грудь.
— Татьяна, Вашу мать!
— А давайте, на "ты"? — смешливо морщит нос.
И вот как ее отчитывать?
— Что там у вас такого ценного?
Мое дыхание сбивается.
— "У тебя"… — хрипло исправляюсь я.
— Я в подвале вино нашла и коньяк, — дёргает многозначительно бровью. — Из отличного винограда, больше двадцати лет выдержки. Одна — сопьюсь. А так — дровосеков ваших угощу, и вам — даму отпоить.
— Ах да… — вспоминаю о Кире.
— Уже можно меня отпустить, — шепотом.
Отдергиваю поспешно руки.
Татьяна, вспорхнув, покидает мои колени.
Чего это я?..
Пульс оглушает, в горле ком.
Озадаченно прислушиваюсь к себе. За последние пару месяцев, она единственная женщина, которая реагирует на меня как на мужика, а не на объект жалости и сожаления. Вот и сносит немного башню.
Действительно есть у нее кое-что ценное — вот это.
Но вообще-то, это она зря. Потому что я всё ещё "объект жалости".
— Ну, всё! — возвращаются мои "дровосеки". — Сидеть вам до завтра без электричества.
При Кире неудобно просить друзей о помощи, ну что ж теперь?
И я прошу принести дров для камина, свечи достать, ещё по мелочам…
Татьяна возвращается со спиртным. Оно в старых бутылках в форме виноградных лоз. Закрыто пробковыми крышками. На каждой самодельная этикетка. Там синим карандашом и неровным почерком дата розлива.
— Ого! — разглядываем мы.
Это ещё бабушка Татико делала… Готовила она, конечно, просто атас! Особенно беляши из осетрины и лосося.
Отец Тати работал где-то на севере вахтами. И нам — "рахитикам", как звала нас ее бабушка, пихали с ней по детству ненавистную красную и черную икру — "витамин Д", и вот, беляши. Это дело мы уже очень уважали! Поедая тазами. Но корм был не в коня.
— Да это целое состояние. — нюхает коньяк Йода. — Не жалко?
— Берите-берите! Хорошим людям не жалко. С благодарностью от меня и моей печени! — хихикает Таня.
Кира сидит никак не участвуя в происходящем.
Я киваю всем незаметно на выход, показывая на часы на руке, чтобы подождали ее после разговора.
Жмём руки.
Татьяна провожает друзей, развлекая их.
Мы остаёмся вдвоем с Кирой.
— Переварила?
— Угу…
— Чего скажешь?
Пожимает растерянно плечами.
— Ну… тогда, пока? — выдыхаю тихо.
— Я понимаю, что нужно остаться, — ведёт рукой по волосам. — Но я, Дим, не могу. Родители завтра утром приезжают. У них ключей нет.
— Конечно.
— Я когда их провожу… Я приеду. Как смогу.
— Обязательно, — на автомате кидаю я.
Мне, если честно, плевать что она говорит сейчас, я жду — прикоснется или нет. Потому что я все могу понять — и шок, и неадекват.
Но как не прикоснуться к любимому человеку после разлуки — нет, не могу.
И если обнимет, поцелует и я почувствую близость и поддержку, а не эту истерику, я готов, блядь… реально свернуть горы!
— Я правда приеду, Дим.
Киваю.
— Там ребята ждут, Кир.
Встаёт.
— Ну, пока… Иди.
Проходит мимо меня. Притормаживает. Опускает взгляд на мои бедра. Венка на ее шее бьется. И я ловлю что-то такое невыносимое от нее во взгляде.
Растерянность, отчуждение, смущение, жалость и даже может быть… брезгливость?
А может, это я себя уже накручиваю.
Слезы опять начинают литься у неё из глаз.
Поспешно вытирает, размазывая окончательно тушь.
Наклоняясь, целует неловко в щеку, словно тыкается губами на ощупь.
Нахуй мне этот поцелуй в щеку?! — обтекаю я.
У меня что рта нет теперь?!
— Все будет хорошо, — шмыгает носом. — Мы найдем врачей, да?
— Обязательно.
— Ведь, шанс встать есть, да?
— Ага… Иди, Кир. Счастливо.
Смотрю ей в спину.
 
Мне стало легче?
Да вот что-то нихера…
Лучше бы уж обрубила.
Открываю коньячок, делаю обжигающий глоток из горла.
Становится чуть проще и теплее.
Переживём!
С бутылкой и сигаретой, стою на коляске в дверном проёме на террасу.
Может, всё-таки Тати?
Но, неужели она бы не спросила про меня?
Не-е-ет…
Тати бы спросила! Да и по возрасту чуть-чуть не дотягивает. Тати старше.
— Эх!.. — смотрю в серое небо.
  
Глава 5 — Десять из десяти
 
Когда совсем темнеет, на пороге мой террасы снова появляется соседка.
Под старинным зонтом-тростью со сломанной спицей. И с фонарем.
У меня темно. Ни свечи, ни фонарей, ни камина.
В моей бутылке сильно поубавилось коньяка. И правда роскошный…
— Дай угадаю, что-то опять случилось?
— А вот и нет! Просто у тебя не горят даже свечи, я пришла спросить, все ли в порядке.
— Да, в порядке… Завис на дожде. Сейчас растоплю камин.
— А ещё я пришла напроситься на партию в нарды.
— О как… интересно.
— Но меня можно вежливо послать, я не обижусь.
— Посмеешь выиграть, так и сделаю.
Зловеще хихикает.
— Или начнёшь под кожу лезть с душевными разговорами.
— Я — исключительно под ногти! Ржавыми иглами.
Смеясь подкидываю дров в камин. Таня зажигает свечи.
Разжигаю дрова "долгими" спичками, бросая несколько штук в камин. Наклоняться — та ещё радость. Ремень не пускает. Отстегнуть ремень — можно вывалиться. Бесит…
Закрываю каленое стекло.
Отставив стул с одной стороны стола, подкатываюсь ближе.
— Если хочешь коньяка, возьми в буфете бокал.
— Ой, а можно?..
— Говорю ж — возьми.
— Нет! Вот их.
Оборачиваюсь.
Опираясь на костыли, со стуком ходит по комнате поджав одну ногу.
Слегка охуевше смотрю на неё.
— Всегда хотела попробовать!
— Ну и как?
— Прикольно! Но сложно…
Продолжает ковылять.
Кидаю кубик.
— Четыре.
Зависнув на костылях кидает тоже.
— Двойка. Не мой день! Твой ход.
Играем… Она так и висит на костылях, не присаживаясь.
— А ты здесь совсем одна?
— Не скажу! Вдруг ты маньяк. Пять-пять! — радостно.
Прикусив губу гордо вышагивает фишками свой дубль.
Скачет на костылях до буфета. Тянется рукой, открывает верхний шкаф.
Один костыль с грохотом падает.
— О-о… какая незадача.
Прыгая на одной ноге, эквилибрирует поднимая его.
Тихо угораю над ней.
— Ты, видать, сильно в своем плохом месте скучала.
— О, да.
— Ходи, давай.
Ковыляет ко мне.
— Да, присядь, не скачи. И так от них тошно.
Послушно садится, переставая дурачиться.
Продолжаем играть. Пьем коньяк.
— Вау! Гитара… — отвлекаясь, тянет к себе.
— Играть не буду, — категорично отмахиваюсь.
— Пф! Я сама могу.
— Да ладно?
— Да-да…
— И поешь?
— И пою!
— Спой… — откидываюсь назад, грея бокал и забывая про партию.
Вытаскивает из чехла. Разминая пальцы перебором стучит по барабану. Начинает неплохо наигрывать перебором мелодию. Не в три аккорда, а вполне себе достойно.
— "Ты говоришь блок плох… Читай Мариенгоф… Ты пишешь как Жан-Жак, ругаешь за пожар…"
Расплываясь как пацан от пьяненькой игривой нежности.
 
 
— "Я же твоя дура… Трала ла ла лай… "
 
 
— Аха-ха, — не выдерживаю я.
 
 
— "Нам вмeсте бoрoть тьму!
 
Конфeт, дарёных в "Му-Му"…
 
И на лицо схoжесть,
 
Влюбись, если смoжешь!"…