Стихи

 
1975
 
  
«Я ненавижу смерть»
 
 
 
Я ненавижу смерть.
 
Я ненавижу смерть.
 
Любимейшего я уж не услышу…
 
Мне было б за него и день и ночь молиться:
 
О жизнь бесценная, умилосердь
 
Неведомое, чтобы вечно длиться!..
 
 
 
Я ненавижу смерть.
 
 
 
1976
 
  
«Боже, какое мгновенное лето»
 
 
 
Боже, какое мгновенное лето,
 
Лето не долее двух недель,
 
Да и тревожное знаменье это —
 
Грозы иные, чем были досель.
 
Не было молнии, брошенной вниз,
 
Но полосою горизонтальной
 
Свет протекал над землею недальней,
 
Медленный гром на мгновенье навис
 
Бледному свету вослед и обвалом
 
Рушился с грохотом небывалым,
 
Падал сквозь землю, гудел под ней.
 
Лето промчалось за десять дней.
 
 
  
«И вдруг возникает какой-то напев»
 
 
 
И вдруг возникает какой-то напев,
 
Как шмель неотвязный гудит, ошалев,
 
Как хмель оплетает, нет сил разорвать,
 
И волей-неволей откроешь тетрадь.
 
 
 
От счастья внезапного похолодею.
 
Кто понял, что белым стихом не владею?
 
Кто бросил мне этот спасательный круг?..
 
Откуда-то рифмы сбегаются вдруг.
 
 
 
Их зря обесславил писатель великий
 
За то, что бедны, холодны, однолики,
 
Напрасно охаял и «кровь и любовь»,
 
И «пламень и камень», и вечное «вновь».
 
 
 
Не эти ль созвучья исполнены смысла,
 
Как некие сакраментальные числа?
 
А сколько других, что поддержат их честь!..
 
Он, к счастью, ошибся, — созвучий не счесть.
 
 
 
1976
 
  
«Нет несчастней того»
 
 
 
Нет несчастней того,
 
Кто себя самого испугался,
 
Кто бежал от себя,
 
Как бегут из горящего дома.
 
Нет несчастней того,
 
Кто при жизни с душою расстался.
 
А кругом — все чужое,
 
А кругом ему все незнакомо.
 
Он идет как слепой,
 
Прежней местности не узнавая.
 
Он смешался с толпой,
 
Но страшит суета неживая,
 
И не те голоса,
 
Все чужое, чужое, чужое,
 
Лишь зари полоса
 
Показалась вечерней душою…
 
 
 
1976
 
  
Из ранних стихов
   
НОЧЬ
 
 
 
Ночь нависает стынущей, стонущей,
 
Натуго кутая темнотой.
 
Ласковый облик, в истоме тонущий,
 
Манит, обманывая тобой.
 
 
 
Искрами злыми снега исколоты.
 
Скрип и гуденье в себе таят.
 
Даль недолетна. Лишь слышно: от холода
 
Звезд голубые хрящи хрустят.
 
 
 
1927
  
  
ЗВЕЗДА
 
 
 
Когда настанет мой черед,
 
И кровь зеленая замрет,
 
И затуманятся лучи —
 
Я прочеркну себя в ночи.
 
 
 
Спугнув молчанье сонных стран,
 
Я кану в жадный океан.
 
Он брызнет в небо и опять
 
Сомкнется, новой жертвы ждать.
 
 
 
О звездах память коротка:
 
Лишь чья-то крестится рука,
 
Да в небе след крутой дуги,
 
Да на воде дрожат круги.
 
 
 
А я, крутясь, прильну ко дну,
 
Соленой смерти отхлебну.
 
 
 
Но есть исход еще другой:
 
Не хватит сил лететь дугой,
 
Сорвусь и — оземь. В пышный снег.
 
И там раздавит человек.
 
 
 
Он не услышит тонкий стон,
 
Как песнь мою не слышал он.
 
Я кровь последнюю плесну
 
И, почерневшая, усну.
 
 
 
И не услышу ни толчков,
 
Ни человечьих страшных слов.
 
(А утром скажут про меня:
 
— Откуда эта головня?)
 
 
 
Но может быть еще одно
 
(О, если б это суждено):
 
Дрожать, сиять и петь всегда
 
Тебя, тебя, моя звезда!
 
 
 
1927
 
  
«Полдневное солнце дрожа растеклось»
 
 
 
Полдневное солнце дрожа растеклось,
 
И пламень был слизан голодной луною.
 
Она, оголтелая, выползла вкось,
 
До скул налакавшись зенитного зною.
 
 
 
Себя всенебесной владычицей мня,
 
Она завывала багровою пастью…
 
В ту ночь подошло, чтоб ударить меня,
 
Суровое, бронзоволикое счастье.
 
 
 
1929
 
  
РАННЯЯ УТРАТА
 
 
 
Стоногий стон бредет за колесницей, —
 
Стоногое чудовище с лицом
 
Заплаканным… Так, горе. Это — ты.
 
Тяжкоступающее, я тебя узнала.
 
Куда идем? На кладбище свернули.
 
Тебе другой дороги нет, о скорбь!
 
Чудовище стоногое, с душой
 
Единой и растерзанной на части.
 
Ты разбредешься множеством страданий,
 
Как только мы опустим в землю гроб.
 
Которое — куда: одно должно
 
Приказывать, другое — подчиняться.
 
Но я останусь тут. Я с другом встречу
 
Ночь первую. Коль мертв — я помолчу.
 
Но если б жив!.. Мы стали б говорить
 
Так откровенно, как не говорили.
 
Низверглась тьма, и прорастает мрамор.
 
Рыдающие ангелы. Пускай.
 
Они не помешают нам — никто
 
Тревожить нас, любимый мой, не в силах.
 
К тебе под землю, верно, проникает
 
Особая — ночная — темнота?
 
Качаются железные венки.
 
Ты, верно, слышишь, как они скрежещут
 
Раскаяньем?.. Заржавленные звезды
 
Под тем же ветром жалобно дрожат…
 
Ты слышишь? Иль не слышишь ничего?
 
Иль ты другое слышишь, мой любимый?..