Стихи

  
Из письменного стола
 
Записи, которые Мария Сергеевна Петровых делала, начиная с конца пятидесятых годов и до конца жизни, разбросаны по многочисленным тетрадям и блокнотам. Варианты стихотворных строк чередуются в них с заметками о прочитанных книгах и размышлениями о литературе, дневниковые записи — с черновиками писем. Записи эти, как правило, не предназначались для печати, велись нерегулярно, даты отмечены лишь в немногих случаях. Мы сочли возможным опубликовать те из текстов, в которых есть некая внутренняя завершенность, а в некоторых случаях взяли на себя смелость самим выбрать из множества стихотворных набросков относительно законченные строки и строфы. Нам кажется, что это хаотичное на первый взгляд собрание разнородных записей Марии Петровых внятно говорит о неустанной работе ее души и дает читателям возможность лучше понять, лучше почувствовать поэта и человека.
Составители
Пушкин давал в статьях своих удивительно точные и емкие определения. Его страничку «О прозе» надо знать наизусть. Это характеристика современной Пушкину прозы. На одной страничке с исчерпывающей полнотой он сказал о том, что мешает развитию прозы, и о том, в каком направлении должна она развиваться.
Как это надо знать и помнить нашим теперешним прозаикам и особенно поэтам.
Одна из пушкинских записей 1827 г. начинается: «Дядя мой однажды занемог» (о Вас<илии> Львовиче).
 
 
Неприметны осени касанья.
 
Еще густ и зелен летний лес.
 
Но таинственное угасанье —
 
Видимой красе наперерез —
 
Может быть лишь в блеклости небес.
 
 
ИЗ ШУТОЧНЫХ
 
И. Ш.
 
 
 
Я создана для черствых именин.
 
Равно — брюнет, шатен или блондин —
 
Мне именинник чрезвычайно дорог
 
Не в шуме празднества, а опосля.
 
Любительница я вчерашних корок,
 
Мне нравятся сухие кренделя,
 
Остатки ветчины иль осетра
 
Et caetera, мой друг, et caetera…
 
 
(не ранее 1951, не позже 1954)  [9]
 
…В знаменитом (одни — действительно поняли, другие — подражая или стараясь выказать хороший вкус) — «Выхожу один я на дорогу» — гениальна лишь первая строфа. Остальное — трогательно, очень по-детски, но от этой незащищенности и вправду щемит сердце.
 
 
И вот уже который год
 
Я говорю: не может быть,
 
Не может быть, не может быть —
 
Тебе бы только жить да жить…
 
И смерть зову, а смерть нейдет.
 
 
ОБ «АЛЕКСАНДРИНЕ» АХМАТОВОЙ  [10]
Как Вы думаете строить статью?
Мне кажется — сильнее всего была бы сухая хронология.
М<ожет> б<ыть> надо отчетливее сказать — почему друзья отошли от Пушкина.
В начале статьи о «Кам<енном> госте» Вы об этом говорите ярко, смело, кратко. Здесь надо это повторить — не дословно, конечно.
Недостаточно ясен образ Нат<альи> Ник<олаевны>. Не кажется ли Вам, что если Н<аталья> Ник<олаевна> так быстро утешилась с Муравьевым…
Надо отчетливее показать, как одинок был Пушкин, как один за другим отходили от него друзья. У читателя должно быть все время ощущение, что это Пушкин, величайший поэт. Надо сказать — что он писал в последние месяцы, его письма, сказать о его душ<евном> мужестве, кот<орое> дало ему возможность думать о литературе накануне дуэли.
 
ПЕРЕВОДЯ ТАГОРА
 
 
Быть может, это нездорово,
 
Но мною с некоторых пор
 
Под знаком Ильфа и Петрова
 
Воспринимается Тагор.
 
Он как-то написал про йога,
 
Прочесть — Господь не приведи.
 
Ни с места йог, а строчек много,
 
Поди-ка, попереводи!
 
Ни с места йог. Стоит у моря,
 
Глядит на раннюю зарю…
 
Я столько с ним хлебнула горя,
 
Что больше… Нет, благодарю.
 
 
3-е авг. (66 г.)
 
Не спится. Душно. Стучат поезда. Дни проходят томительно и быстро и бесплодно.
Вчера днем — Миша, потом — Толя [11]. Если бы хоть для них был толк от меня!
Толя переводит превосходно. Надо, необходимо помочь ему — сделать, чтобы эта работа стала в его жизни главной. Он будет великолепным переводчиком. Все, что он сейчас делает, — выше всех похвал. Победно преодолевает трудности, казалось бы непреодолимые…
Толя больше всего на свете любит литературу, больше себя, больше всего. О многих ли из литераторов именитых можно это сказать?
…Дымка, вероятно, думает: несмотря на то, что они меня так тиранили, я, кажется, поправляюсь.
 
 
У Книпович
 
И Павлович
 
Вышла склока
 
Из-за Блока.
 
 
НЕУМЕНИЕ ПИСАТЬ ПИСЬМА
 
 
Миролюбивый свет настольной лампы
 
И тишина. Вот тут бы и начать
 
На письма наконец-то отвечать.
 
И — не могу. Ах, адресаты, вам бы
 
Понять меня, простить и промолчать.
 
А, впрочем, вы и так уже молчите,
 
Но вы, конечно, на меня в обиде.
 
Вы правы и неправы. Никогда
 
Я отвечать на письма не умела.
 
Перед листком белевшим каменела.
 
В том и позор мой, и моя беда.
 
А если я кому и отвечала,
 
То получалось «на коле мочало»;
 
Я, как булыжины, едва-едва
 
Из строчки в строчку волокла слова.
 
Кому от писем этаких отрада?
 
Их, разумеется, и ждать не надо,
 
Мертвеет в письмах мой сердечный жар,
 
Коль не дан мне эпистолярный дар.
 
 
Август, 67
 
Был ли на свете русский человек, любящий свой язык, речь свою — которого не притягивало бы, как магнитом, «Слово о полку»?
Попытки стихотворного перевода — безумны, нелепы: утрачивалась божественная — поющая, рыдающая мелодия подлинника.
Но то, что к «Слову» тянуло — как это не понять!
Но не переводить его надо, а знать, как знает Катя или Володя Державин [12]. А я наизусть не знаю, но когда читаю — душа заходится.
 
 
Стоит на столе огромная белая роза,
 
Прекрасная роза.
 
Таинственно дышит и думает белая роза,
 
Прекрасная роза.
 
Чтоб воду сменить, подняла я хрустальную вазу,
 
И сразу
 
Ты рухнула на пол, осыпалась белая роза.
 
А ведь ни один лепесток
 
Не поблек.
 
Как будто по знаку, намеку, приказу
 
Ты рухнула сразу.
 
Как же это случиться могло?
 
Я не знаю, не знаю.
 
Лежит на полу красота неземная…
 
. . .
 
Ведь ты же была
 
Так свежа, так светла.
 
Ни один лепесток не поблек.
 
Такая таилась в них сила, и свежесть, и нега,
 
И вот на полу ты лежишь, словно горсточка снега,
 
И на сердце горе легло.