Окно выходит в белые деревья...
Часть 9 из 70 Информация о книге
«Я товарища хороню…»
Я товарища хороню.Эту тайну я хмуро храню.Для других он еще живой.Для других он еще с женой,для других еще с ним дружу,ибо с ним в рестораны хожуНикому я не расскажу,никому —что с мертвым дружу.Говорю не с его чистотой,а с нечистою пустотой.И не дружеская простота —держит рюмку в руке пустота.Ты прости,что тебя не браню,не браню,а молчком хороню.Это что же такое,что?У меня не умер никто,и немного прожито лет,а уж стольких товарищей нет.«О, как мне жаль вас — утомленные…»
В. Сякину
О, как мне жаль вас — утомленные,во времени неощутимыегерои неосуществленныеи просто неосуществимые!Иные, правда, жизнью будничнойживут, не думая о подвиге,но в них таится подвиг будущий,как взрыв таится в тихом порохе.О, сколько тихо настрадавшихся,чтоб все — для взрыва напроломного!Но сколько взрывов нераздавшихсяи пороха непримененного!Я не хочу быть ждущим порохом —боюсь тоски и отсырения.Вся жизнь моя да будет подвигом,рассредоточенным во времени!«Пахла станция Зима молоком и кедрами…»
Пахла станция Зимамолоком и кедрами.Эшелонампастухис лугов махали кепками.Шли вагоны к фронтузачехленно,громыхающе…Сколько было грозных,молчаливых верениц!Я был в испанке синенькой,кисточкой махающей.С пленкою коричневойносил я варенец.Совал я в чью-то рукус бледно-зеленым якорему горсада с клумбысорванный бутонили же протягивал,полный синей ягоды,из консервных банокспаянный бидон.Солдатыжелтым сахаромменя баловали.Парень с зубом золотымиграл на балалайке.Пел:«Прощай, Сибирюшка, —сладкий чернозем!»Говорил:«Садись, пацан,к фронту подвезем!»На фуражках звездочки,милые,алые…Уходила армия,уходила армия!Мама подбегала,уводила за фикусы.Мама говорила:«Что это за фокусы!Куда ты собираешься?Что ты все волнуешься?»И предупреждала:«Еще навоюешься!..»За рекой Окоюухали филины.Про войну гражданскуюмы смотрели фильмы.О, как я фильмы обожал —про Щорса,про Максима,и был марксистом, видимо,хотя не знал марксизма.Я писал роман тогда,и роман порядочный,а на станции Зимаголод был тетрадочный.И на уроках в дело шли,когда бывал диктант,«Врачебная косметика»,Мордовцеви Декарт.А я был мал, но был удал,и в этом взявши первенство,я между строчек исписалдвухтомник Маркса — Энгельса.Ночью,светом обданные,ставни дребезжали —это эшелонымимо проезжали.И писал я нечто,еще не оцененное,длинное,военное,революционное…«Лифтерше Маше под сорок…»
Лифтерше Маше под сорок.Грызет она грустно подсолнух,и столько в ней детской забитостии женской кричащей забытости!Она подружилась с Тонечкой,белесой девочкой тощенькой,отцом-забулдыгой замученной,до бледности в школе заученной.Заметил я —робко, по-детскипоют они вместе в подъезде.Вот слышу —запела Тонечка.Поет она тоненько-тоненько.Протяжно и чисто выводит…Ах, как у ней это выходит!И ей подпевает Маша,обняв ее,будто бы мама.Страдая поют и блаженствуя,две грусти —ребячья и женская.Ах, пойте же,пойте подольше,еще погрустнее,потоньше.Пойте,пока не устанете…Вы никогда не узнаете,что я,благодарный случаю,пение ваше слушаю,рукою щеку подпираюи молча вам подпеваю.