Собрание стихотворений и поэм
Сумел, Чингиз, порадовать ты маму И не подвел отца наверняка Тем, что когда взошел на Фудзияму, Ни на кого не глянул свысока.
Шипучий дар играет в кубке, пенясь, Пью за тебя до дна, названый брат, Мой именитый полуевропеец, Мой знаменитый полуазиат.
И как бы волны ни метались шало И челны ни менялись в свой черед, Но в гавани всего земного шара Входил и входит белый пароход.
Ты не суди Гамзатова Расула, Завидует тебе он с той поры, Как Джамиля аварского аула Платком венчала шею Пульсары.
Скачи, наездник, на коня надеясь, Касайся неба и не знай преград, Мой именитый полуевропеец, Мой знаменитый полуазиат.
К Отечеству в любви мы все едины, И в том твоя заслуга велика, Что сделались киргизские вершины Во много раз видней издалека.
Ответ Ираклию Андроникову на приглашение с группой поэтов поехать в Михайловское
Благодарю, Ираклий, что меня По старой дружбе ты не забываешь И к Пушкину поехать приглашаешь По случаю торжественного дня.
Но стоит ли, Ираклий, для речей Врываться нам в Михайловское с шумом, Где он творил, где предавался думам, Где в тишине был слышен треск свечей?
Хозяин дома окна закрывал, Чтоб слуха не тревожили сороки, Когда роиться начинали строки И с неба ангел стремя подавал.
Со школьных лет до роковой черты Весь век стихами Пушкина мы бредим. Давай с тобой вдвоем к нему поедем, Служенье муз не терпит суеты.
Не знаешь ли, Ираклий, почему Я вспоминаю нынче постоянно О том, как Пущин тихо и нежданно Примчался на свидание к нему?
Давай с тобою Пушкина почтим И, не сказавши женам и соседям, В Михайловское тайно мы уедем И головы седые преклоним.
***
К. И. Чуковскому
I
Причастный к событиям многим, Судьбою ты был возносим, Как мудрость над знаньем убогим, Как совесть над словом кривым.
И мир с четырьмя сторонами К тебе незабвенно привык. И вновь ты беседуешь с нами, Бедовый и вещий Старик.
И высятся гордые сосны Над этой беседой вокруг, Связуя зеленые весны И время клубящихся вьюг.
На посох слегка опираясь, Ты бродишь со мной дотемна, Иным из ушедших на зависть, Связуя собой времена.
II
Ровесник разных поколений, Среди других ты и меня Почтил вниманьем, добрый гений, Вблизи очажного огня.
И я познал страстей пучину, Куда давно себя ты вверг, И на тебя, как на вершину, Всегда смотрел я снизу вверх.
И всякий раз при нашей встрече Сходились, как в былые дни, Мои великие предтечи, Друзья старинные твои.
И не меня ль на перевале Венчал ты, будто бы Казбек, Рукой, которую пожали Минувший и двадцатый век.
Костер Твардовского
Полуопавшею листвой Окрест кровоточили дали, Когда с тобою мы лежали В одной больнице под Москвой.
Тех дней душа забыть не в силе, Все было, кажется, вчера. Дожди, я помню, зарядили, Шла поздней осени пора.
В лес, покидаемый грачами, Нередко за полдень, до тьмы, На разрешенную врачами Прогулку выходили мы.
Вставали ельнику на смену Там чернолесия кусты. И властно раздвигал их стену Рукою бережною ты.
И на тропу, что ведал ране, Вступал, чуть голову клоня, И к полюбившейся поляне Привычно выводил меня.
Вздыхал, закуривал и хворость Благоговейно забывал, Когда опавший лист и хворост Неспешно в кучу собирал.
И я включался в это дело, И вспоминаю до сих пор, Как в дни ненастья ты умело Мог вестовой разжечь костер.
Дым улетал к другим планетам, Свиваясь в горькое кольцо. И золотой огонь при этом Твое подсвечивал лицо.
Ты любовался поединком Огня и ветра, щуря взор. Манил бродивших по тропинкам Иных больных к себе костер.
И жаждущие утешенья Среди казенного двора, Они просили разрешенья Побыть у твоего костра.
И, всласть вдыхая воздух дымный, Готовы были до утра Внимать тебе, гостеприимный Хозяин вольного костра.
И в том была твоя заслуга, Что всякий раз наперекор Грозе смертельного недуга Ты вел о жизни разговор.
И откровенный норов слога, Как чистой совести сестра. Тобой взлелеянная строго, Являла правда у костра.
В ее удаче не изверясь, Желал ты ближнему добра. И походил костер на ересь Среди больничного двора.
И вот однажды не печальник, Чей искони приветлив лик, А местный сумрачный начальник Перед костром твоим возник.
И заявил: — Больной Твардовский, Я отвечаю за надзор. И вы, коль есть запрет таковский, Извольте погасить костер!
Но ты в пожаре листопада Ему достойный дал отпор: — Ступайте прочь! Вам знать бы надо, Что мой неугасим костер!..
Когда несли тебя к могиле, Шел снег. Печаль была остра. Молюсь, как годы мне сулили, На пламень твоего костра.
И у свободы он в почете, И не подвластен никому, И ложь в сусальной позолоте Не смеет подступить к нему!
Нас двадцать миллионов
От неизвестных и до знаменитых, Сразить которых годы не вольны, Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны.
Нет, не исчезли мы в кромешном дыме, Где путь, как на вершину, был не прям. Еще мы женам снимся молодыми, И мальчиками снимся матерям.
А в День Победы сходим с пьедесталов, И в окнах свет покуда не погас, Мы все от рядовых до генералов Находимся незримо среди вас.
Есть у войны печальный день начальный, А в этот день вы радостью пьяны. Бьет колокол над нами поминальный, И гул венчальный льется с вышины.
Мы не забылись вековыми снами, И всякий раз у Вечного огня Вам долг велит советоваться с нами, Как бы в раздумье головы клоня.
И пусть не покидает вас забота Знать волю не вернувшихся с войны, Когда вы отличаете кого-то Иль снова не прощаете вины.
Все то, что мы в окопах защищали Иль возвращали, кинувшись в прорыв, Беречь и защищать вам завещали, Единственные жизни положив.
Как на медалях, после нас отлитых, Мы все перед Отечеством равны Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны.
Где в облаках зияет шрам наскальный, В любом часу от солнца до луны Бьет колокол над нами поминальный И гул венчальный льется с вышины.
И хоть списали нас военкоматы, Но недругу придется взять в расчет, Что в бой пойдут и мертвые солдаты, Когда живых тревога призовет.
Будь отвратима, адова година. Но мы готовы на передовой, Воскреснув, все погибнуть до едина, Чтоб не погиб там ни один живой.
И вы должны, о многом беспокоясь, Пред злом ни шагу не подавшись вспять, На нашу незапятнанную совесть Достойное равнение держать.
Живите долго, праведно живите, Стремясь весь мир к собратству сопричесть, И никакой из наций не хулите, Храня в зените собственную честь.
Каких имен нет на могильных плитах, Их всех племен оставили сыны. Нас двадцать миллионов незабытых — Убитых, не вернувшихся с войны.
Падучих звезд мерцает зов сигнальный, А ветки ив плакучих склонены. Бьет колокол над нами поминальный, И гул венчальный льется с вышины.
Ремонт рейхстага
Под сенью собственного флага На стенах взятого рейхстага Мы начертали письмена: «Конец войне!», «Победа!», «Слава Тебе, советская держава!» А рядом — наши имена.
Перед грядущими веками Мы начертали их штыками. Когда окончили поход. И слез не прячут ветераны, Подняв не рюмки, а стаканы, Вернувшись в сорок пятый год.
Но лег рубеж в самом Берлине, И на заречной половине Отремонтирован рейхстаг. Велась работа быстротечно, И не без умысла, конечно, Осуществлялся этот шаг.
Хоть камень крепче, чем бумага, Был дан приказ: со стен рейхстага Стереть автографы солдат. Притом в заносчивой гордыне Решили в Западном Берлине И время повернуть назад.
Но время не переупрямить, И сохранит людская память, А с ней свободная молва, Какие были на рейхстаге Начертаны рукой отваги Неистребимые слова.
В окружении
Мариэтте Шагинян
Была в окружении рота, Сражаясь в смертельном кругу, И вскоре не выдержал кто-то И сдался на милость врагу.
Но бой продолжался, как прежде, И волею был одержим Приказ оставаться в надежде, Приказ пробиваться к своим.
А недруг сулил им другую Судьбу не ценой головы: — Сдавайтесь! Прорвать круговую Засаду не сможете вы!