По-другому (СИ)

– Когда тебя забрать? – интересуется Таня, проворачивая ключ в замке. Заходим в дом. Стаскиваем обувь, озираемся.
– Хоть бы до завтра закончить.
Танька сокрушенно качает головой, а я… ну не знаю. На самом деле я думаю о том, как все здесь преобразится после уборки.
– Ну-ну, тогда не буду тебе мешать. Позвонишь, если что.
Правда, прежде чем уйти, Таня не чурается сунуть любопытный нос в каждую комнату. Не могу ее осуждать. Мне, привыкшей уже ко всему – любым интерьерам и любому срачу, почему-то тоже интересно. Хотя, казалось бы, на что тут смотреть? Дом не обжит. Здесь даже толком мебели нет. Так, необходимый минимум – лаконичный кухонных гарнитур с техникой и по кровати в спальнях. На этом все. Остальные вещи стоят упакованными в коробках посреди гардероба.
– Слушай, а Самойлов не уточнял, надо ли мне это распаковывать?
Спрашиваю, потому что обычно в мои обязанности подобные услуги не входит.
– Нет. Оставь. Иначе я тебя не заберу и через неделю, – шутит. Я, соглашаясь, часто-часто киваю.
Когда Таня уезжает, я надеваю наушники, делаю погромче музыку и, прикинув фронт работ, решаю начать с ванной. Наливаю специальное средство, чтобы устранить желтизну с новенького унитаза. Распыляю следующее – от накипи. Главная ванная в доме Меринова шикарная. В ней есть, собственно, ванна и отдельно – королевского размера душ. И все здесь словно под его габариты сделано. Хотя, конечно, это стандартный проект. Я думаю о чем угодно, да, чтобы не дать себе скатиться на эмоциональное дно, куда меня каждый раз отправляют воспоминания о вчерашнем. И я мою, тру, соскабливаю остатки затирки. Протираю каждую плиточку начисто. Перехожу в кухню, предпочитая выполнить первой самую сложную работу. Отмываю от пыли новенькие шкафы. И протираю технику. Это просто – ведь ею еще не пользовались. Продвигаюсь быстрей, чем планировала. Постепенно подбираюсь к гостиной с окнами в два этажа, да… Гадаю, как к ним подступиться. Снаружи их помыли, и довольно неплохо. Вопрос, почему этого нельзя было сделать сразу же и внутри. Стремянка, которую я притащила из гардероба, позволит дотянуться максимум до середины. Окна на уровне второго этажа – вообще непонятно как мыть. Шваброй? Так и она не везде достанет. Даже со стремянки. В конечном счете решаю начать хоть с чего-нибудь. Плейлист в наушниках идет на третий круг. Мысли нет-нет да и возвращаются к Костику, и чтобы не дать им ни единого шанса, я подпеваю звучащим в ушах трекам. Когда я, уже порядком устав, забираюсь на стремянку, чтобы домыть стекла, за окном хоть глаз выколи. Так разводы видно гораздо хуже, еще и голова от голода кружится. Предусмотрительно захваченный с собой батончик сникерса сгорел как в топке, организм требует чего-нибудь посытней, но ведь сначала надо закончить! Задрав голову, начинаю вновь водить туда-сюда шваброй, как вдруг что-то заставляет меня встрепенуться. Я пугливо оборачиваюсь, стремянка накреняется, и я, нелепо взмахнув руками, падаю на дощатый пол.
Удар оглушает. Я на время теряю ориентацию. С трудом переворачиваюсь на бок, как раз тогда, когда перед носом показываются два ботинка размера эдак сорок седьмого. А уже знакомый голос гремит:
– Вы как? Руками-ногами пошевелить можете?
  
Глава 5
 
Кажется, нет.
Выругавшись под нос, склоняюсь над незнакомкой, а сам невольно цепляюсь взглядом за ее верхние девяносто. Ну, то есть не девяносто, там навскидку прилично больше, но… Твою ж мать, Ефрем! Как будто тебе мало нижних, на которые ты, старый мудачина, с минуту, не меньше, как озабоченный малолетка, пялился. Уймись уже! Вот просто уймись! Еще ты теток из клининга не трахал. Впрочем, я вообще забыл, когда в последний раз трахался. Хоть с кем-нибудь. В основном же меня имеют. И то исключительно по работе.
Хмыкнув, веду взглядом выше и вдруг подбираюсь весь, узнав в свалившейся к моим ногам барышне жену находящегося в разработке летёхи. И вот какова вероятность того, что она оказалась в моем доме случайно? Да никакой. Выходит, я где-то просчитался? Или все же, учитывая обстоятельства…
 
Цыкнув на себя, еще раз ее окликаю:
– Эй! Вы меня слышите?
С губ Веры (кажется, ее зовут так) слетает легкий стон. Закусив губу, она с трудом приподнимается на локтях, отчего футболка на ее шикарной груди натягивается сильнее. Не без усилия разлепляет глаза:
– Вы так меня напугали!
Во взгляде и впрямь испуг. Испуг и влага. У меня на бабские слезы аллергия, но в этом случае как будто бы даже трогает. И это плохой симптом. Я бы сказал – отвратительный.
– Думал, здесь уже никого нет.
Так себе отговорка, учитывая, что когда я приехал, в доме горел свет. Но что еще я ей мог сказать? Ну, прости, залип на твоей заднице? Вряд ли бы Вера оценила такого рода откровенность. Хотя, если девку спецом подослали…
Садится, по-детски шмыгая носом.
– Здесь было много работы, вот я и задержалась.
– М-м-м, – тяну, одновременно с тем осторожно сжимая в руке ее узкую щиколотку.
– Что в-вы делаете?
А голосок-то дрожит. Что, девочка, страшно? Ну, правильно, бойся. Если я узнаю, что тебя подослали, красивые глазки тебя не спасут. Как и все остальное… Красивое.
– Проверяю, нет ли перелома.
Осторожно надавливая, большими пальцами веду вверх по маленькой аккуратной ступне. Розовые пяточки, розовые ноготки. Все такое нежное. Мягкое. Трепетное. Интересно, чего не хватало летёхе? Девочка ведь высший сорт. Я уже и не помню, что такие бывают.
– Нет, – облизывает губы, – нет, кажется.
– Если болит, лучше убедиться. Вот тут, да?
– М-м-м…
Резкий вдох. Больно дурочке, как бы она не старалась доказать мне обратное.
– Встать можешь? Отвезу тебя на рентген.
– Какой еще рентген? – моргает. – Да вы что? Просто растяжение. Я сейчас домою окно, и домой.
Опираясь на руку, осторожно встает. Смещает вес на одну ногу. Ну, больно ведь! Какого черта храбрится?
– И как ты собираешься в таком состоянии скакать по стремянке?
Покачнувшись, бросает на меня наполненный отчаянием взгляд. Что? Обиделась? Так я же из благих побуждений. О ее здоровье пекусь.
– Наверное, и впрямь не получится. А вообще я ведь почти закончила, осталось только насухо протереть.
– Обойдемся.
– Да? Ну, раз так, принимайте работу.
– Присядь, какая работа? К ноге надо приложить холод.
– Дома приложу, – бурчит.
– Пока ты до дома доедешь, уже будет поздно что-то прикладывать.
Под настороженным взглядом девицы беру пакет и, отодвинув в сторону стеклянную дверь, выхожу на мороз. Буквально вчера я с сыном полвечера избавлялся от наледи на крыльце. Глыбы льда так и лежат, присыпанные свежим снегом там, где летом по идее должна быть клумба. Твою ж мать! Сын…
С пакетом льда наперевес бегу к машине. Макс сидит там, где я его и оставил, втыкая в телефон.
– Пойдем.
Макс не реагирует. Но я уже привык к его особенностям. Если бы не чертов холод, стоял бы молча и ждал столько, сколько бы ему не понадобилось времени, чтобы обратить на меня внимание. А тут приходится настойчивей повторить:
– Пойдем, Макс. Я замерз как собака.
К счастью, это срабатывает. Не глядя на меня, сын выбирается из машины и идет по дорожке к дому. Поэтому я не верю во все эти россказни об отсутствии у него эмпатии. Да, может, он и не умеет выражать чувства, как любой другой парень на его месте. Ну, так я и сам в этом деле ущербный. Не зря же Максова мать меня при каждом удобном случае в этом упрекала. Есть в кого.
Переложив пакет со льдом в одну руку, достаю из багажника пакеты со жратвой. Я про нее тоже забыл, когда увидел свет в доме. И хоть меня предупреждали о том, что приедет клининговая служба, я один хрен кинулся проверять, что да как. Ну и проверил на свою голову.
Догоняю Макса в гостиной. Тот застыл, взгляд уткнул в пол. Черт! Надо было предупредить, что у нас тут… посторонние. Макс этого не любит.
– Это Вера. Она убирала и повредила ногу. Я ее отвезу в больницу. Сам поешь, хорошо? Разберешься?