Леди предбальзаковского возраста, или Убойные приключения провинциалок
– Татаро–монгольское иго!.. Вы Михайловну убили, твари! Весь ваш цыганский табор надо в милицию сдать!..
– Это она… Кому?!
Динара лучезарно улыбалась.
– Как – кому? Нам. Больная бабка… Временами у неё крышу напрочь сносит.
Из спальни послышалось шебуршение. Мы на цыпочках пошли проверить детей и обнаружили четырехлетнего Митю лежащим на полу. Он улыбался во весь свой рот и, прислоняясь ухом к крашенным доскам, ловил связь с соседкой снизу.
– Кто там? – тонко пропел он.
В ответ ему: бух–бух!
Митя повторил:
– Кто там?
Бух–бух!
Мальчик звонко рассмеялся и, схватил свой водяной пистолет, лежавший тут же, и два раза тюкнул им по полу. Снизу послышалось старушечье: «Кто та–ам?». Мальчик расхохотался на весь дом, а его мать изменилась в лице.
– Хватит, ну–ка марш в постель! – приказала она, мягко подталкивая к кровати сына. – Нет, ну нормальная, нет? Ещё с ребёнком моим заиграет!
Снизу все стихло.
Митя лупил из-под одеяла блестящие глазки, совсем не желающие спать. Динара погладила его по голове и мы вернулись на кухню. Я продолжила читать Динаре сказку:
… Первый кандидат – Егор, перспективный молодой фермер, давно хотел власть свергнуть и к тому прилагал вот такие усилия: поселился с мамкой своей у кладбища и каждую ночь вдвоем они на кладбище ходили и покойничков призывали помочь им. Егор раздевался по пояс, садился на колени возле какой – нибудь могилы и взывал с молитвой: – «О, покойнички деревенские, древние и свежепреставленные, тунеядцы и трудоголики, хлебопашцы и выпивохи, помогите потомку вашему навести порядок на нашей земле! Клянусь торжественно, что буду чтить традиции деревенские, заставлю молодежь деревенскую на полях работать да скот разводить. Не будут они у меня по городам грешным да развратным ездить, а во благо родной деревни трудиться будут». Прокричит громогласно и неизменно поправит свою длинную челку, по коей узнавали его даже за километр. А мать его тем временем кивает головой седой, закрывает молитвенно глаза и шепчет, шепчет молитвы. Выходят покойники из своих могил, плачут:
– Пошто спать не даешь, потомок? На кой нам председатель нужен на кладбище?…
Тут послышался странный скрежещущий звук из прихожей, словно кто-то царапал дверь. Динара вскочила, стрелой метнулась в прихожую и оттуда послышался её крик. Я бросилась за ней.
В прихожей я столкнулась с выскочившим из зала Вадиком и от удара отлетела на Динару. Огромный Вадик при столкновении дёрнулся назад и в зад ему влетел бегущий за ним Митя.
– Что случилось?! – набросились мы с Вадиком на Динару, которая с блюдцами вместо глаз стояла у двери.
– Она за нашей дверью! – прокричала она таким голосом, словно за нашей дверью притаился сам дьявол.
Вадик щёлкнул задвижкой и открыл железную дверь, мы высунулись. Митя пролез на четвереньках у нас между ног и все мы вчетвером проводили взглядами убегающую по лестнице хихикающую бабку с первого этажа.
– Фу! Воняет! – пропищал Митя, зажимая ручонкой нос. Источником запаха служил лежащий у двери полиэтиленовый пакетик с коричневым содержимым. Динара наклонилась к пакету, чтобы получше его разглядеть.
– Ах ты, дрянь такая!..
Поняв что там, она без тени брезгливости схватила пакет с отвратной жижей и бросилась вслед убежавшей с места преступления бабки. Тут напротив нашей двери открылась дверь соседей и в проёме показался белобрысый паренёк лет семнадцати. Он удивлённо проводил взглядом размахивающую подозрительным пакетом Динару, бегущую вниз; принюхался, сморщился и, подавляя рвотный рефлекс, захлопнул дверь.
Я бросилась за подругой, смутно догадываясь о неминуемой катастрофе. Преодолев лестницу за несколько широких шагов, на какие были способны мои ноги, я очутилась на первом этаже за спиной Динары. Прямо перед её носом шустрая бабка закрывала дверь, но подруга уверенным движением руки успела швырнуть в её квартиру зловонный пакетик и тот звучно шмякнувшись о серую стену, сполз вниз к ногам старухи.
– В яблочко! – воскликнула подруга и в закреплении своей несомненной победы с чувством пнула голой пяткой дверь оппонентки. Внутри щёлкнул замок и через замочную скважину бабка проорала:
– Я сейчас милицию вызову! Твари! Измываются над бабушкой! Убили Михайловну! Теперь меня хотят убить! Помогите!..
Я потянула подругу за руку:
– Пошли домой, ну её к черту!
Глаза у Динары возбужденно блестели, лоб покрылся испариной.
– Пошли!
– Ой, как меня это все бесит. – поделилась Ди, наливая воду из-под крана. – Тебе хорошо, ты скоро в Питер уедешь, а я останусь в этом дурдоме.
Она это сказала так, что я почувствовала себя виноватой, что скоро уеду в Питер. И я тогда ещё не знала, что этот случай натолкнёт Динару на мысль сбежать из дома.
Сказка после минувшего инцидента поблёкла в наших умах и мы решили отложить чтение. Побеждённая бабка внизу стихла, очевидно занятая отмыванием ног от собственных фекалий. Динара ушла на диван к мужу и я, выключив на кухне свет, тоже отправилась почивать в спальню, мысленно считая сколько мне осталось времени на сон. А спать мне оставалось пять–шесть часов. Улёгшись удобнее, я посмотрела в телефон и обнаружила там сообщение:
«Немного прогулялся по городу. У нас дождливо».
Я улыбнулась, проверила будильник и сунула телефон под подушку. Уже как две недели я переписывалась с парнем из Питера по имени Евгений, с которым познакомилась на сайте знакомств. Ничего такого я пока не планировала, просто мне нравилось получать от него сообщения «с добрым утром», «спокойной ночи» и прочее. Но все же ежедневное общение по переписке должно постоянно чем-то подпитываться, потому что одни «добрые утра» быстро становятся обыденностью. Скорее бы в Питер! Скорее бы встретится с Женей.
***
Утро подозрительно было похоже на утро сурка: всю ночь я наблюдала за белым зайцем, прячущимся в лесу. Кто-то высокий за моей спиной клал мне в руки тяжёлый холодный бинокль, которым я в 5:30 утра пыталась заткнуть ненавистную трель будильника. Продрав глаза, я обнаружила, что никакого бинокля в моей руке нету и я колочу по телефону кулаком.
Вскоре была выпита первая чашка кофе. Октябрьская ночь поприветствовала меня во дворе, проводила до освящённой улицы и заботливо подогнала в спину холодным ветром. На служебный автобус в этот раз я не опоздала, а потому доспала блаженные сорок минут под композиции Людовико Эннауди.
На этот раз бригадирша Галька Семиярова отправила меня на конфеты, чему я несказанно обрадовалась.
В цехе у конфетной линии я увидела Машку – Жонглёршу и Аньку. Радостно скалясь, они помахали мне. Жонглёрша, дождавшись, когда я подойду ближе, не поздоровавшись, огорошила:
– Идём сегодня с нами в клуб?
Я поморщилась:
– Так себе предложеньеце.
Анька мягко улыбнувшись, пояснила:
– У Маши сегодня день рождения.
В клуб идти не хотелось – лишние траты перед грандиозной в моей жизни поездкой в Питер были бы неуместны, но отказать Машке, которой, по всей видимости, некого было пригласить на свой день рождения, совесть не позволяла. Не скажу, что я всегда такая добренькая: иногда мне кажется, что глубоко за моими глазными яблоками живёт злобный маленький хорёк, который с попкорном в маленьких когтистых лапках сидит перед телевизором и смотрит нескончаемо длинный фильм о моей жизни. И не просто смотрит, а комментирует со злым ехидством каждый поворот событий, каждую деталь, каждую фразу. Весь этот фильм пронизан его циничными шутками. Но иногда в моем сердце просыпается странное щемящее чувство жалости к окружающим, словно внутренний хорёк устаёт быть злым и на минуту–другую в нем просыпается что-то похожее на милосердие к героям фильма. В такие редкие минуты я иду на поводу у людей, не потому что слабая, а потому что непостижимым образом начинаю чувствовать то невысказанное, стыдливое, что бывает у них, в чем они не хотят признаться вслух, но желают быть понятыми.