Здравствуй, 1984-й

Сметана у меня в борще своя – бабкин промысел. А вкусно-то как!
На кухню заходит бабуля с пустой, уже помытой, бутылкой, той, что я подобрал.
– Я ее к твоим поставлю, – говорит она и ставит бутылку в незамеченный мной встроенный шкафчик под окном.
Подлила борща, добавила сметаны, вздохнула и вышла. А я, наевшись и вымыв посуду, беру кусок халвы из стоявшей на столе миски, наливаю чаю из закопченного чайника с печки и иду к себе. Там первым делом я переоделся и нашел свой школьный дневник. Открываю – мать моя женщина! Одни двойки, за редким исключением. Что поразило – домашка на завтра записана, чего не ожидал от хулигана и двоечника. Математика – ничего, физра – ничего, черчение – ничего, география – какие-то параграфы. Нахожу учебник «География СССР» для седьмых-восьмых классов за авторством Строева тысяча девятьсот шестьдесят пятого года издания аж! Учебник весь потрепанный, уверен, что не мной. Читаю заданный параграф по союзным республикам Средней Азии. Неожиданно увлекло, да так, что не заметил, как в комнату зашел отец.
– Толька, первый раз тебя с книжкой вижу, случилось что? – хохотнул он перегаром на меня.
– А что еще делать? – с недоумением смотрю на него и добавляю: – Корову пока не привели.
– Баню затопи иди, завтра на работу, а я грязный, как свинья, – дает команду отец и разворачивается к выходу.
– Сейчас дочитаю, – решаю не спорить с ним, хотя, по моему мнению, он и сам мог растопить.
– Я тебе что сказал?! – поворачиваясь, орет отец, и его глаза наливаются кровью. – Встал и пошел, пока… не дал! Сидишь на моей шее, скотина.
Он размахнулся для тумака, но я, хоть и офигевший, подсел под его руку, и его кулак просвистел над моей головой. Но батя ловко второй рукой припечатал по лбу, и мне, сидящему, увернуться не удалось. Падаю на кровать в полном шоке. Отец, видимо, удовлетворенный победой, выходит из комнаты. Это я тут так долго не проживу. Толяну, поди, все мозги вышиб, вот он и учился плохо. И как он сказал про меня? Иждивенец? Охренеть. Нет, надо сваливать в техан после восьмого, в другой город, иначе или он меня зашибет, или я его. А я, дурак, еще думал над десятилеткой. Тут бы пару месяцев дожить.
Затопил баню, потом подоил корову. Оказывается, я это дело любил, а так-то бабка и сама могла. Но дойка меня реально успокоила. Уснул быстро и проснулся рано. Как думаете, от чего? Да, правильно! Петух прокукарекал. Я уже и забыл, каково это, когда просыпаешься утром, и ничего не болит, а член стоит – Верка, зараза, приснилась. Бодро вскочил, начал разминаться, а тело деревянное, сила есть, и немалая, а растяжки нет. Начал тянуться и не заметил, как заглянул отец.
– Ты точно головой ударился, – гоготнул он, видя мои потуги на ниве физкультуры.
– Не бился я, ты вот дал по лбу, я и поумнел сразу, – подколол его я.
– Ладно, выпил чуток, а ты хамишь, ничего с тобой не будет, на вот два рубля на обед.
И он, не заметив издевки, протянул мне два железных рублевых кругляша, оба с Лениным.
– Меня вон отец, знаешь, как бил?
Деньги я взял, так как из мелочи у себя нашел копеек сорок всего по карманам, надо поискать заначку потом, не может ее не быть. Может, копилка какая есть? Не спеша оделся, позавтракал стаканом молока и пирожками с картошкой, бабуля еще два завернула с собой, и, взяв сменку, пошел в школу. Портфель у меня старый, но еще годный. Рано, конечно, идти. Гадский петушара, поднял меня ни свет ни заря. Все вокруг уже начинает цвести, глаз радуется. Прохладный ветерок обдувает мою коротко стриженную голову. Мода тут такая. Вот и школа, двухэтажное П-образное серое здание с лозунгом ко дню Победы над входной дверью. Все вокруг и знакомо, и нет. Предвкушаю встречу с однокашниками.
Раздевалка с кучей обуви и одежды в углу. Забытые вещи, каждый день что-нибудь да забывают, а некоторые хранятся с зимы, как эти варежки на резинке, одиноко висящие на крючке. А вообще раздевалка пустая – я один из первых пришел. Снимаю курточку, надеваю кеды и поднимаюсь на второй этаж в класс математики. Там открыто и пусто, сажусь, как всегда делал в своей прошлой жизни, на первую парту. Зрение у меня было слабое, а очки носить не любил, но вспоминаю, что Толян сидит не тут, и пересаживаюсь на последнюю. От нечего делать читаю геометрию Погорелова за шестой-десятый классы и неожиданно понимаю, что я забыл формулу соотношения геометрических функций и тому подобное. Да я даже дискриминант забыл, как вычисляют. Быстренько повторяю. За время после школы и института я многое забыл из того, чем не пользовался. У меня, оказывается, еще и логарифмическая линейка в портфеле лежит. Постепенно все в голове встает на свои места, читаю чуть ли не по диагонали уже, все давным-давно понятно было, и сейчас, после повторения, могу этими знаниями пользоваться. За листанием учебника меня и застала наша математичка Вера Николаевна, пришедшая на контрольную раньше всех. Ну, кроме меня.
 
– Что, Анатолий, картинки рассматриваешь? Готов к контрольной? – пахнула на меня духами молодая еще женщина, заглядывая в мой учебник.
– «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», – процитировал я слова Ломоносова, чем до крайности удивил эту тридцатилетнюю девушку.
– Ну-ну, – только и сказала она и, поймав мой взгляд на своем втором размере, еще больше смутилась.
Насколько я помню, она так и не вышла замуж, но к моменту моего переноса еще была жива и прекрасно себя чувствовала. «А она ничего так», – оценил математичку я. С тонкой талией и длинными волосами, которые в данный момент собраны в пучок, она смотрелась неплохо, дело портил разве что блеклый серый цвет блузки. «Ей бы прозрачную рубашку надеть, да юбку покороче», – подумал я и, мотнув головой, сбросил видение голой Верки в голове.
Вера Николаевна разложила листки по партам и, уже оправившись от удивления, строгим голосом сказала:
– Пользоваться на контрольной ничем нельзя, кроме ручки, линейки и логарифмической линейки.
– Не знаю, как ей пользоваться, – бормочу я, разглядывая давно забытый девайс.
– Было бы странно, если бы знал, – усмехнулась математичка.
– Ниче, цыплят по восемь считают! – шучу и прячу линейку в портфель.
– Ой, Штыба, ты сегодня в ударе! Плюс один балл тебе по контрольной, развеселил, – улыбается учительница.
– Боюсь, не разрешат вам шестерку поставить! – тоже улыбаюсь ей.
– Ничего, можно и три раза по два, тоже шесть в итоге, – предлагает математичка.
– Тогда хотя бы два раза по три! – не соглашаюсь я.
  
Глава 3
 
Тем временем класс начал заполняться детьми. Зашла и Верка, а следом за ней с мордой побитой собаки вчерашний вуайерист Петя. Значит, заловили сластолюбца. На меня мало кто обращал внимание. Так, привет-привет. Даже за руку не все здоровались. Отличники и хорошисты сразу закучковались вместе, причем парни отдельно, девочки отдельно. Двоечники, как правило, были и похуже одеты, да и второгодниц у нас две было. Одна года на четыре зависла в школе, и сразу после восьмого, как я помню, вышла замуж. Я ей очень нравился, помню, но от нее шарахался. Дурак. Фигурка у девочки ничего так, а вот одевается плохо, меня это и отпугивало. А мог бы девственность потерять года на два раньше. Со мной за партой сидел долговязый Кондрат, такой же двоечник, как и я, – мой, вернее, Толика, первый кореш в школе. Он и пришел последним, и сел рядом, небрежно бросив портфель на пол.
Прозвенел звонок, вызвав у меня очередные воспоминания, и учительница начала урок.
– Как вы знаете, сегодня у нас годовая контрольная, скоро конец учебного года, и это ваша последняя возможность исправить оценку в аттестате, – бубнила математичка, да так нудно, что часть ее бормотаний я пропустил.
– А перемена будет? – вырвал меня из размышлений чей-то девичий голосок.
– Нет, перемены не будет, урок сдвоенный, хотя выйти, конечно, можно, – разъяснила Вера Николаевна.
Раздали варианты контрольной – шесть штук по числу рядов школьников, в классе было три ряда парт. Списать можно было у тех, кто сзади сидит и спереди, но у меня позади стена. Я с удовольствием глядел на молодых одноклассников, вспоминая. К моменту переноса многих из них в живых уже не было, а первым летом вместе с родителями разобьется Жуков Игорь. Я к нему неплохо относился, он был не таким снобом, как остальные. Второй от рака умрет та самая Фаранова, по которой якобы я сейчас сохну, но ее нет сейчас в классе, она «бэшка». Не помню точно, когда умрет, дочку успеет родить, лет в двадцать, наверное. Интересно, смогу я повлиять на эти события? Смотрю по сторонам – все заняты делом, корпят над листками. Забавно выглядит Петр. Он поминутно оглядывается на сидящую сзади Верку. Та думает, что он пытается списать у нее, и возмущенно шипит. А Петька пытается задобрить щенячьим взором соседку сзади. Надо будет спросить у него, как там вчера прошел осмотр женского юного тела.