Целительница для генерала-дракона
Как любая моя ровесница, я примерно представляла, какой стороной держать иголку. Уроки труда в школе, плюс постоянные подшивы старых платьев на подрастающих дочек во времена дефицита – тут кто угодно научится. Швеей меня бы на фабрику не взяли, конечно, но стежки получались обычно довольно ровные.
Облачаться я начала прямо там. Ноги успели порядком замерзнуть, и радостно ощетинились сотней внутренних иголочек, как только я натянула на них высокие вязаные носочки. Аж по колено!
Какое облегчение!
Теплое шерстяное платье невнятно-бурого цвета мне было слегка великовато, но плотный корсет решил вопрос. Он надевался здесь поверх одежды, и зря я приняла его за пояс из собачьей шерсти. То есть из чьей шерсти оно было сваляно – неизвестно, но точно не в качестве лекарства от радикулита, а именно как эстетическая деталь туалета, акцентирующая талию и скрадывающая недостатки кроя.
– На вот, космы подберешь. – Люна протянула мне несколько компактных мотков, в которых я с ностальгией узнала ленты. В моем детстве были такие же, но не атласные как эти, а капроновые. Завязывались пышными бантиками, особенно тщательно – в школу на первое сентября.
Сама я давно носила довольно короткую стрижку, чтобы не мучиться с постоянно редеющей шевелюрой. А у этого тела имелись отличные густые волосы до лопаток, только почему-то неровные. Словно кто-то отпилил пряди, не глядя.
Наше любование ткаными сокровищами прервал оглушительный стук в дверь.
Мы с Люной переглянулись.
– Привыкай, девка. Тут так каждый день! – вздохнула травница и поспешила вниз по ступенькам, голося на пределе сил:
– Иду я уже, иду! Что, пожар?
– Малинка рожает! – донеслось приглушенно с крыльца густым басом.
Нас вынесло за двери прежде, чем я сформулировала вопрос, потому задавать его пришлось на бегу:
– А кто эта Малинка? Жена его?
Люна, несмотря на одышку, расхохоталась в голос.
– Ты главное при старосте этого не ляпни! – отсмеявшись, вполголоса посоветовала она. – Малинка – его любимая… кобыла!
Я сглотнула и перехватила поудобнее корзину со снадобьями.
Вот как-то не готовил меня мединститут к такому…
Глава 4
До деревни бежать пришлось не слишком долго.
Я-то думала, травница живет на отшибе, а оказалось всего лишь полупрозрачная березовая роща да заросли боярышника отделяли ее домик от остального села. Но тропинка, по которой мы шли, с трудом угадывалась в густой осоке. Редко ходят по ней, вот и заросла. Ну да, если раз в день и по одному человеку…
Поселок выглядел мило и самобытно. Почти привычные бревенчатые срубы, каких до сих пор в отдаленных селах полно, завершали покатые крыши, выстланные пушистым камышом. Сизо-серые неровные «шерстинки» придавали деревне некоей волшебной атмосферы. Казалось, вот сейчас из дверей – пусть и не круглых – выйдут мохноногие низкорослики, а за ними маг с трубкой и длинной седой бородой.
Но нет.
Максимум, что меня ждало сегодня мохноногого, это лежащая на соломенной подстилке лошадка. Не слишком крупная, скорее ближе к пони. Густая зимняя шерсть потемнела пятнами от пота, кобыла тяжело дышала и уже не ржала, а только сипела периодически.
Мне пришли на ум собственные мучения, и я от души пожалела бедолагу.
Травница же, не тратя время на эмоции, бухнулась на колени рядом с оттопыренным хвостом и деловито принялась ощупывать выпирающее пузо.
– Давно она так? – отрывисто спросила Люна.
Забег по тропинке дался ей нелегко, пожилая женщина с трудом переводила дыхание, но сразу же включилась в работу.
– Почитай с прошлого вечера. – Староста, имя которого я не успела выяснить, неловко почесал макушку. – Я ее устроил и спать пошел, а утром прихожу, она еще не того.
– Не того! – передразнила его старуха. – Сам ты того! Кто ж роженицу одну оставляет?
– Ну дык кобыла-то молодая, здоровая. Одного уже родила, чего ей… – забормотал мужик.
– Жене своей такое скажи! – фыркнула Люна и, что-то про себя прикинув, нырнула рукой… туда.
Меня передернуло. В гинекологи я никогда не стремилась, рождение детей вспоминалось с ужасом и неверием – неужто решилась, и не раз? А тут еще и животное, не человек, анатомия другая, не говоря уже о том, что взбрыкнуть может ненароком и поминай как звали!
Только Малинка и не думала брыкаться. Глаза прикрыла и дышала часто-часто, не шевелясь почти. Понимала, наверное, что ей помочь пытаются.
– Масло дай, – скомандовала Люна и не глядя протянула назад руку.
Я наконец опомнилась, поставила корзину на пол и откинула тряпичную салфетку. Внутри аккуратно, переложенные соломой, лежали пузырьки, чистые полосы ткани, кусочки чего-то малоаппетитного и – неожиданно – яблоко.
Подписано ничего не было, так что масло я выбирала на глазок. Где потеки и характерная густота во флакончике.
– Ну же! – поторопила меня травница, протягивая уже две руки, одна из которых была перемазана кровью и прочими выделениями. – Поливай!
– Оно? – все-таки уточнила я сперва, суя ей под нос открытый флакончик. Люна нюхнула и кивнула, только после этого я щедро плеснула ей на руки средство.
Движения травницы были осторожными и скупыми. То и дело ее лицо искривлялось – наверное что-то не получалось, но женщина не сдавалась, осторожно поворачивая жеребенка в нужном направлении.
Честно, я себе смутно представляла, как вообще в этой ситуации выглядит правильное положение. Кроме собственных родов я присутствовала на них один раз, еще во время студенчества, на факультативе по акушерству. Нам тогда крупно повезло, что роженица попалась не из стеснительных и позволила набиться в палату почти десятку студиозусов. Я бы выгнала с матюгами!
С другой стороны, мне кажется, она не слишком и поняла суть вопроса врача, когда он просил разрешения впустить недоучек, а после просто не замечала нашего присутствия.
Не до того ей было.
Но у той страдалицы все прошло как по инструкции, а тут явно чрезвычайная ситуация. В которой я совершенно не представляю, что нужно делать. Если бы меня оставили один на один с кобылой, ее судьба была бы печальна.
Тут-то, сидя на соломе и глядя как Люна вытягивает за мягкие копытца покрытого слизью жеребенка, я поняла одну простую истину.
Пусть я из цивилизации и больше знаю, теоретически, почти все мои умения здесь неприменимы. Нужно осваивать все заново, с нуля, следовать за травницей по пятам и учиться не переставая, если не хочу пополнить свое воображаемое кладбище новыми надгробиями.
Ошибки мне здесь не простят.
Я видела, как староста смотрит на Люну во время работы. Со смесью брезгливости и облегчения. Ни восхищения, ни уважения во взгляде. Он бы и рад был не звать ведьму, но что поделать – кобыла мучается, приходится терпеть травницу.
Нас выпроводили сразу же, как только стало понятно, что и мать и новорождённый сынок крепко стоят на ногах и помирать не собираются. В ту же корзину, что я принесла с собой, поверх салфетки легли свежие пирожки в промасленной бумаге, обрисовывавшей их поджаристые бочка, и дюжина яиц в сеточке, до того напоминавшей родную авоську, что я чуть не прослезилась.
– Жмот какой! – возмутилась Люна, стоило нам отойти подальше, так что деревня снова скрылась за пожелтевшими листьями боярышника.
Россыпи алых ягод манили. Нужно будет уточнить у травницы, не ядовиты ли они в этом мире, а если все как я помню, то собрать чтобы продукт не переводить, и на микстуры с вареньем.
– Я на него ценного масла полбутылечка перевела, а он что?
– А что за масло было?
– Подсолнечное, конечно, – буркнула травница, все еще кипя и недовольно постукивая клюкой.
Выходило скорее похлюпывание – вдоль тропинки тянулись невидимые щупальца болот. Пожалуй, протопчу ее как следует, чтобы видеть куда наступаю, а то и до беды опять недалеко.
– Какое еще бывает? – не отставала я.
– Конопляное, анисовое, тминное… – принялась загибать пальцы Люна. – Они сложнее в изготовлении и дороже подсолнечного, я только конопляное иногда делаю. Еще ждать приходится, пока староста из города привезет пару мешков семян. Да и возни много, куда больше чем толку. Много разных масел бывает, про некоторые я только слышала, сама даже не нюхала!