Семья Буссардель
- Сушо арестован!
Голос его дрожал. Он был по-настоящему взволнован, им владело сейчас сложное чувство, в котором смешались скорбь друга и человека, многим обязанного своему благодетелю, страх перед грозной карой, боязнь, что и его самого притянут. Он стал объяснять. Дело, по-видимому, серьезное. Сушо, добившийся передачи ему некоторых поставок для армии, посланной в Испанию, мошенничал при содействии своих креатур, воровал, спекулировал и в конце концов попался.
- Вы ему помогали в этом деле, Буссардель? - напрямую спросила Рамело
- Я?! - В возгласе звучало столь искреннее негодование что Рамело поспешила успокоить Флорана.
- Полно! Полно! Не возмущайтесь моим вопросом. Ведь вы могли оказаться его пособником, сами того не ведая. Я спросила только затем, чтобы уразуметь, почему вы боитесь, почему отменяете переселение.
- Неужели вы не понимаете? Если я стану мозолить людям глаза и сейчас, когда открылись все эти мошенничества, поведу широкий образ жизни, это будет с моей стороны ужаснейшей бестактностью. Ведь я биржевой маклер, связанный с Сушо, не забывайте этого! Очень неприятно, но дело обстоит именно так.
Он говорил долго, говорил не сдерживаясь, так как единственного существа, которое когда-то предчувствовало такое бедствие, уже не было на свете и некому было привести его к раскаянию. Наконец он выговорился и успокоился. Потом поразмыслил. И когда они спустились с Рамело на антресоли, он уже составил план: соблюдать величайшую осторожность и, пока не утихнет буря, не лезть на глаза ни в городе, ни на бирже, но и не выказывать слишком явного стремления стушеваться, а вместе с тем постараться выкупить контору, освободиться от последних уз, еще связывающих его с подсудимым.
Однако Сушо не было никакой выгоды тянуть за собою в пропасть бывшего своего подопечного; к тому же Флоран хоть и пользовался уважением, но не имел влияния в тех кругах, которые могли вступиться за преступника и смягчить суровость правосудия. Не было также у Буссарделя ни большого состояния, пи громкого имени, так что его нельзя было использовать в качестве козла отпущения, и к тому же Сушо принадлежал к спекулянтам увраровской школы, которые больше были искателями приключений, чем авантюристами, умели усыпить бдительность или рассеять гнев самих монархов и скорее уж готовы были морить голодом армию солдат, чем предать своего друга. В тюрьме, где Сушо сидел не в одиночке, он получил через посредника предложение Буссарделя, заявившего, что он в состоянии выкупить у своего компаньона пай в их товариществе. Цена, предложенная им, вызвала у Сушо улыбку, но он находился в исключительных обстоятельствах. Согласившись на эту сделку, Сушо все же получал малую толику как раз в то время, когда все его источники доходов иссякли.
Итак, Буссардель выбрался из переделки цел и невредим. И теперь даже крепче стоял на ногах. Благодаря этим событиям стало известно, что он сделался единственным владельцем своей маклерской конторы, и ему удалось убедить всех, что он выкупил ее задолго до скандала с поставщиком. Впоследствии, когда Рамело корила его, что он совершенно напрасно перепугался, Флоран отвечал:
- Именно потому, что я очень перепугался, я и выкарабкался из этой истории с выгодой для себя.
Дела у него тем временем расширились, контора процветала, и, таким образом, и похвальная честность Буссарделя, и злостное мошенничество Сушо заложили основы благоденствия как самого Флорана, так и его потомков.
На второй этаж переселились лишь ко времени карнавала, когда тревога совсем улеглась. Сушо вынесли приговор в день Нового года. Обстановку в квартире Буссарделя теперь отличала роскошь, однако в пределах здравого смысла. Все тут соответствовало требованиям утонченного комфорта и современных новшеств. Лампы снабжены были матовыми шарами - абажурами, в главных комнатах пол устилали ковры из бобрика, у каждой кровати поставили изящные ночные столики; в столовой была сложена белая изразцовая печь, обогревавшая и гостиную, куда она выходила другой своей стенкой, облицованной зелеными изразцами. Окна были задрапированы занавесками по последней моде. У девочек в комнате стояло фортепьяно, столик с принадлежностями для акварельных рисунков; у мальчиков были теперь у каждого своя кровать, свой стол для занятий. Для расширения их умственного кругозора по стенам были развешены виды Швейцарии. В гостиной красовалась мебель лимонного дерева с инкрустацией; кресла и мягкий диван с подушками обиты были шелковым штофом с цветочками.
Видно было, что вся мебель создана в одной из лучших мастерских предместья Сент-Антуан.
А все старье Флоран собрал в своей библиотеке, где он не принимал посторонних. Комната эта сообщалась с его спальней, которую он обставил так, как и обещал дочери. Он часто говорил, что, выйдя из конторы, хочет жить в атмосфере воспоминаний и что мебель, какую делали до Революции - большие "недельные" шифоньеры, пузатые комоды, старинные глубокие кресла с "ушами", - имеет для него особую прелесть.
Но если Флоран и дорожил обстановкой, состоявшей из старинных вещей, свидетелей прошлого, то отчасти потому, что ему не хотелось менять свои привычки. Библиотека и спальня были для него не храмом воспоминаний, а скорее вместилищем старых, обжитых вещей. Ведь много лет он тут, бывало, не глядя протягивал руку и сразу открывал нужный ему ящик. Ноги его уже давно измерили, сколько шагов от стены до кресел и шкафа. Новая мебель изменила бы прежние черты, знакомые контуры его жизни. Он ушибал бы себе локоть, коленку, зря терял бы время, разыскивая на непривычном месте галстук.
Он начинал толстеть, расплываться и вместе с тем мыслить по-стариковски. Ремесло биржевого маклера, знакомства с богатыми людьми, операции на бирже с их ценными бумагами, рост собственного состояния, не менее чем смерть жены и отцовские обязанности, сделали весьма осторожным этот некогда независимый ум. Он уже совсем не походил на прежнего Флорана, молодого смельчака, который был предметом удивления и беспокойства для покойного отца; он все больше и больше отдалялся от первоначального своего внешнего и внутреннего облика. Буссардель уже терял из виду былого Флорана.