Заратустра: Смеющийся пророк

ВОЗВРАЩЕНИЕ
14 апреля 1987 года.
Возлюбленный Ошо,
ВОЗВРАЩЕНИЕ
О уединение! Ты, уединение — отчизна моя! Слишком долго жил заброшенным я на чужбине, чтобы со слезами не возвратиться к тебе!..
Мы не спрашиваем друг друга, мы не жалуемся друг другу: мы проходим вместе в открытые двери...
Здесь... раскрываются передо мной слова обо всем сущем: все сущее хочет стать словом, всякое становление хочет научиться у меня говорить.
Но там, внизу, всякая речь напрасна! Там "забыть и пройти мимо" — лучшая мудрость: этому научился я теперь!..
Все говорит у них, пониманию же все разучились...
Все говорит у них, все разглашается. То, что некогда было сокровенным и тайной глубоких душ, сегодня принадлежит уличным трубачам и всяким легкокрылым насекомым...
Пощада и сострадание всегда были величайшей опасностью моей, но всякое человеческое существо жаждет пощады и сострадания.
С невысказанными истинами... — так жил я всегда среди людей...
Кто живет среди добрых, того сострадание учит лгать. Сострадание делает воздух затхлым для свободных душ. Глупость добрых — бездонна.
Скрывать себя самого и богатство свое — этому научился я там, внизу: ибо обнаружил я, что каждый из них — нищ духом.
О каждом я знал и видел, ...что не только достаточно, но даже слишком много духа досталось ему...
Блаженной грудью вдыхаю я снова свободу гор! Наконец-то избавлен нос мой от запаха человеческого существования!..
...Так говорил Заратустра.
Каждый человек ищет дом, потому что в своем обычном состоянии он  —  эмигрант: у него нет согласия с самим собой или с окружающим миром, он не расслаблен  —  так, как можно расслабиться у себя дома. Религию можно определить как поиск дома. 
У психологов есть некоторые догадки об этом явлении. В тот миг, когда ребенок рождается... Девять месяцев он жил в абсолютном комфорте, в абсолютной безопасности, защищенный и полностью расслабленный. Материнская утроба была его первым жизненным опытом  —  никакой ответственности, никаких волнений, ни борьбы, ни страданий. Он был в своей стихии  —  абсолютно довольный, спокойный. Но когда он рождается, эта удовлетворенность, покой, дом потеряны. 
Внезапно он оказывается в чужом мире, с незнакомыми людьми, среди абсолютно новых предметов. Он должен учиться жизни с азов, начинать с пустого места. Он больше не защищен, он больше не в безопасности. Психологи говорят, что для каждого человека опыт девяти месяцев в материнской утробе  —  основная причина непреодолимого стремления снова обрести этот дом  —  снова вернуть прежние дни покоя и тишины, когда не было ни волнений, ни борьбы,  ни "другого",  когда вы были одни и  самодостаточны . По-видимому, в этом есть некая истина. 
Заратустра говорит:  О уединение! Ты, уединение — отчизна моя! Слишком долго жил я заброшенным на чужбине, чтобы со слезами не возвратиться к тебе!
Тот, кто снова пришел к такому же состоянию тишины, покоя и безмятежности, как у ребенка в утробе матери  —  другими словами, люди, для которых все существование стало утробой, матерью  —  все эти люди обнаруживают, что это все равно что вернуться домой: это безграничный дом, где больше свободы, где пространство бесконечно, где живет великая красота и невероятный экстаз. 
Прежний дом был всего лишь отдаленным эхо настоящего дома. Найти собственное уединение, найти собственное одиночество, найти себя  —  вот что такое настоящий дом. Мы всегда скитаемся снаружи, идем куда-то. Любое путешествие  —  это путешествие от себя. М ожет быть, мы уходим в поисках д ома, но на самом деле мы уходим  от дома: ваш дом  —  внутри вас. И этот дом можно найти только когда прекращаете поиски, когда вы перестаете скитаться, когда вас больше не интересует далекое, когда вы полностью расслабляетесь в сокровенном источнике своего бытия. 
 
Дом нужно искать у себя внутри. И уединение  —  существенная, основная необходимость. Быть с самим собой  —  вот в чем смысл уединения. Мы умеем быть  с другими; мы умеем быть в толпе, но мы забыли язык бытия с самими собой. 
Это не одинокость, потому что одинокость всегда требует другого. Одинокость болезненна. Одинокость  —  не отдых, а беспокойство. Одинокость  —  не дом; дом  —  это одиночество. Вам не нужен другой, ибо вы впервые обнаруживаете, что в других нет никакой необходимости. Достаточно вас одного  —  более чем достаточно. 
Уединение  —  это цветение медитации, цветение безмолвия, цветение ваших сокровенных возможностей. 
О уединение! Ты, уединение — отчизна моя! Слишком долго жил заброшенным я на чужбине, чтобы со слезами не возвратиться к тебе! Я иду домой, к тебе, без всякой боли мира, без всяких тревог мира, без всякой ответственности мира, без слез; подобно маленькому ребенку, который радостно, счастливо бежит к матери. 
Мы не спрашиваем друг друга, мы не жалуемся друг другу: мы проходим вместе в открытые двери.
Уединение  —  не нечто чуждое. Очень странно, что все люди во внешнем мире чужие  —  что бы вы ни делали, невозможно разрушить чужеродность другого. Вы не можете войти в его внутреннее пространство; он не может войти в ваше внутреннее пространство. В толпе вы остаетесь собой. 
Даже любящие только близки; но эта близость  —  тоже расстояние. И для любящих даже маленькое расстояние очень болезненно ,  из-за желания уничтожить всякую дистанцию, узнать другого во всей его полноте, абсолютно и безусловно открыться самому. Но это просто невозможно. Наше внутреннее пространство, наши тайные  сокровеннейшие  центры недостижимы. Даже любовь не может возвести такого моста. Постоянная борьба между любящими происходит не из-за вражды, постоянная борьба между ними идет потому, что они чувствуют глубочайшее стремление к единству. Да, на мгновения,  как во сне, они подходят друг к  другу очень близко. Но как бы близки они ни были, другой остается чужим, и как бы долго вместе они ни были, это чувство чуждости другого остается.