Узкие улочки жизни
Сладость цветочного мёда и горечь молодой зелени, кружащие друг друга в причудливом танце, а посреди этого моря… Бусинки звёзд. Они прокатились по языку, подпрыгнули к нёбу, оттолкнулись, скользнули дальше и осветили свой путь короткими вспышками. Глоток эля давно провалился внутрь, а звёзды всё падали, падали, падали…
— Душа моя, кликни своего брата, будь так добра: нужно помочь молодому человеку добраться до дома. Вы же знаете, где он живёт? Чудесно! А я ещё посижу, пожалуй. Уж больно хороший вечер выдался! И ночь будет ясная. А за ясной ночью приходит что? Верно, солнечное утро!
Солнце? Да, оно взойдёт, и скорее, чем может показаться. Но зачем оно мне, если сейчас я нахожусь во власти звёзд? Прав миста Олдмэн: не нужно стараться понять. Нужно просто тряхнуть головой, улыбнуться и заказать новую порцию эля.
Я очень часто болею переживаниями. Но очень недолго.
Поток второй
Непостижимы пути, начертанные для нас Господом, потому что проложены они не по земле, воде или воздуху, а по людским сердцам. Невозможно видеть, куда ведёт дорога, но каждый шаг по ней отмечается встречей и остаётся в памяти нашей чьим-то ликом, ненавистным или благостным. И однажды оглянувшись, ты сочтёшь всю свою жизнь не летами и милями, но человеческими душами, запомнившими тебя так же, как ты запомнил их…
Целебная доза алкоголя, принятая накануне трудового дня, наутро столь благословенно освобождает голову, что можно не читать в метро свежую прессу. Можно свернуть купленные газеты трубочкой, засунуть под мышку, прислониться к стенке вагона и дремать, краем уха прислушиваясь к голосу, объявляющему названия остановок. Если бы выпивка не приносила вреда при частом употреблении, можно было бы пользоваться ею вместо таблеток и жить припеваючи. Недолго, зато весело и приятно.
Чужие мысли повсюду. Они всё так же знакомо корчат рожицы со всех сторон, бесцеремонно и назойливо торопясь ворваться в моё сознание, но вместо щитов и блоков встречают… Нет, употреблять слово «пустота» было бы неверно, лучше провести другое сравнение. В обычном своём состоянии мозг ведёт себя активно, генерируя большое количество почти-мыслей, полу-мыслей и недо-мыслей, словно выращивая лес, через который трудно пробираться даже тому, кто знает потайные тропки. Все эти стволы — прямые, кривые, завязанные узлом, низкие, высокие, похожие на пеньки или убегающие в небеса корабельными мачтами — оказываются чем-то вроде изгороди, с одной стороны защищающей моё сознание от пришельцев, а с другой — именно она помогает реагировать на вторжение и распознавать его. Сейчас же то, что находится у меня в голове, больше всего напоминает луг. Каждая мысль, пришедшая извне, оказывается сродни ветерку, танцующему на кончиках травинок: проходит волной, но лишь по самой поверхности, соскальзывая с неё, как с гладкого шёлкового платка, и не принося ни вреда, ни пользы, а внизу, у корней и истоков, покой остаётся нерушимым.
Препараты, которыми меня пробовали отвадить от чтения, действовали примерно так же, с одним только отличием. Сознание становилось не цветущим лугом, а выжженной пустыней, и каждая мысль извне поднимала вверх клубы пепла, горького и душного, пепла моих собственных переживаний. А всё время дышать болью — занятие, подходящее творческим личностям или мазохистам, но только не человеку обыденной середины. Поэтому недоеденные лекарства сразу после окончания срока наблюдения были выброшены в мусорный контейнер, стоящий во дворе неврологической клиники. Выброшены и забыты. Для кратковременных передышек всегда к моим услугам кружка хорошего эля. И хорошая компания…
К которой крайне трудно причислить леди Оливию.
— Вы сегодня на редкость умиротворённо выглядите, мистер Стоун.
Пожалуй. А ещё я спокоен и добродушен, и ничто не способно заставить меня нервничать. По крайней мере, искренне и горячо надеюсь на это.
Раз уж хозяйка спустилась вниз, невежливо одному продолжать прихлёбывать разведённый молоком бодрящий напиток, не предлагая разделить удовольствие.
— Утренний чай, миледи?
— Будьте так любезны.
Она с достоинством королевы приняла из моих рук чашку, но не присела на свободный стул, а, задевая кистями пуховой шали край стола, начала мерить кухню неторопливыми шагами.
— Как я уже сказала, ваше сегодняшнее состояние, мистер Стоун, вызывает лёгкую зависть у людей, обременённых заботами.
Зависть? По-моему, это слово редко произносится вслух, стало быть, меня почтили честью узнать сокровенные мысли. Но зачем? Наверняка в качестве не поощрения, а наказания. Я в чём-то провинился. И когда только успел?
— Миледи?
— Вы уже ознакомились с содержанием сегодняшних выпусков газет?
— Не успел.
А если быть совсем уж честным, то и не хотел ни с чем знакомиться. Политика и экономика меня всегда интересовали только как приложение к жизни, а не как её главный смысл.
— Что ж… Надеюсь, отсутствие срочных поручений на первую половину дня даст вам возможность восполнить утренний пробел.
Ну почему не сказать просто: открой газету и прочти? Уж слишком витиеватый намёк. Значит, я не просто виноват, а грешен, и в чём-то пострашнее всех семи смертных грехов, вместе взятых.
Беру первую газету из стопки и раскрываю под аккомпанемент снисходительной подсказки:
— Третья страница, мистер Стоун.
Третья так третья… Ага, нашёл. Чем же нас порадовали журналисты? Э-э-э… У-у-у-у… М-да.
«По сведениям из источников, близких к полиции, вчерашнее происшествие, повлёкшее за собой смерть некой Клариссы Нейман, является доказанным самоубийством, и следствие по нему вскоре будет закрыто. Однако полиция не учитывает или не хочет учитывать то странное обстоятельство, что накануне своей гибели упомянутая фройляйн Нейман посетила одно любопытное заведение, все сведения о котором больше похожи на творчество небезызвестных господ Гримм, а не на достоверную информацию о реальном положении дел. Возможно, именно самоубийство несчастной женщины, если оно, разумеется, не канет в бездну полицейских архивов, могло бы пролить свет на деятельность так называемого салона „Свидание“ — закрытой частной лавочки, торгующей, как теперь можно предположить, вовсе не заявленным в рекламных объявлениях счастьем, а иными вещами. Впрочем, для кого-то и смерть может стать счастьем…»
— На развороте опубликовано любопытное интервью. Взглянете?
Почему бы не взглянуть?
«Наш корреспондент задал несколько вопросов непосредственному свидетелю предшествующих самоубийству событий — официанту ресторана „Кофейная роща“, в котором погибшая обедала в последний день своей жизни.
— Фройляйн Нейман была в угнетённом расположении духа, когда пришла в ресторан?
— Нет, во вполне обычном. С ней был мужчина, и она выглядела даже счастливой, хотя…
— Вы не уверены?
— Она нервничала, делая заказ.
— У неё были видимые причины для беспокойства?
— Поначалу нет, но когда та девушка…
— Девушка?
— Да, совсем молоденькая, но нахальная. Вдруг вскочила со своего места, подлетела к той женщине, выкрикнула что-то вроде „он вас не любит“ и убежала.
— Девушка была одна?
— Нет, с молодым человеком.
— И он не сделал попытки её остановить?
— Нет, сидел и смотрел, как будто ему было интересно, чем всё закончится, а потом спокойно вышел следом.
— Вам известно что-нибудь об этом человеке?
— Да, столик был заказан на имя Джека Стоуна.
Как видите, то, что полиция объявляет тривиальным самоубийством, вполне может оказаться и кое-чем большим, особенно если учесть, что упомянутый Джек Стоун работает в салоне „Свидание“, с которым у погибшей был заключён контракт на оказание неких услуг. Остаётся только получить ответ на вопрос: какие услуги требовались фройляйн Нейман?»