Мы не расстанемся

Судорожно вдохнув, он вспомнил, что не один.
— А вы, отец? Какой приговор вынесли бы вы?
— На основании всего того, что я знаю сейчас, проголосовал бы «невиновен».
Глядя в лицо отца, Ален видел знакомые черты, те же ирландские глаза, но сейчас отметил еще и силу характера, которой не хватало ему самому, и цельность.
Руками, твердыми как во время самой сложной операции, он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их на стол.
В глазах отца промелькнул ужас.
— Ты все еще намерен признать свою вину?
— Да.
— Бога ради, Георг, ты хочешь отправиться в тюрьму?
Ален жестко усмехнулся.
— Нет, сэр, не хочу, мне плохо при одной мысли о ней.
— Тогда почему?
— Есть одна маленькая девочка. Чудный ребенок, дочь моей подруги. Мы как-то говорили с ней о признании ошибок. Она думала, что ее мать могла бы воспользоваться своим влиянием, чтобы избавить ее от неприятностей. — Он пожал плечами. — Тот разговор стал одной из причин моего возвращения и решения ответить за содеянное.
Глаза отца смягчились.
— Ты так и не женился?
— Нет, сэр. На моей совести было достаточно грехов.
А ведь Надя ответила бы «да» на его предложение. И что тогда? Взяла бы имя покойника, даже не зная об этом? Любила бы мужчину, который постоянно обманывает ее?
Ален протянул руку отцу.
— Спасибо, что пришли, сэр. Приятно было встретиться.
Лицо отца вытянулось, руки он не подал, но Ален продолжал твердо глядеть на него.
— Очень сожалею, что подвел вас, сэр. Надеюсь, в один прекрасный день вы простите меня.
— При одном условии, — ответил отец, протягивая наконец ему руку, — что ты тоже простишь меня.
Ален помедлил, прежде чем ответить:
— Договорились.
Это было долгое рукопожатие. Оба мужчины улыбались. На глаза Георга Лейтона-третьего навернулись слезы.
Надя напечатала материал на первой полосе — историю окружного врача Смита. Рассказала о постоянной работе без отдыха и бесконечном поиске новых методов лечения таких пациентов, как Эдда и Морроу, о безмерной доброте, которую Ален умудрялся скрывать, об успехах, достигнутых в неимоверно трудных условиях. Надя даже раскопала, что он анонимно вложил половину своей зарплаты в качестве взносов в фонд «скорой помощи», что Ален лечил многих больных и выезжал по вызовам и вовсе бесплатно.
…Когда Алена ввели в зал суда, стол судьи ломился от писем с почтовым штемпелем Миртла, в которых люди умоляли о снисходительности. Известный во всем штате своей жестокостью судья зачитал некоторые из писем и для протокола упомянул о других.
Как и обещал окружной прокурор, судья дал ему год за непреднамеренное убийство, но отложил исполнение приговора. Однако появилось дополнительное обвинение — уклонение от судебного преследования. Окружной прокурор и Толливер долго спорили, но пришли к соглашению — два года условно.
Судья приговорил Алена к двум годам тюрьмы.
  
15
 
Надя опоздала на летучку. Новый учитель музыки Элли жил в соседнем городке, и мать с дочерью проделывали два раза в неделю по двадцать миль, чтобы не бросать занятия.
Сегодня был как раз один из таких дней: К тому же на обратном пути их порядочно задержала авария на дороге, происшедшая с одним из тройных трейлеров. Новехонькая «скорая помощь» доставила пострадавшего водителя грузовика в больницу быстрее вертолета.
— Итак, начнем с первой полосы, — начала Надя летучку. — Дорожно-транспортное происшествие с фотографией пойдет в центре.
Ответом ей было общее напряженное молчание.
— В чем дело?
Реджи кашлянул и протянул ей листок бумаги.
— Это получено по телеграфу, пока тебя не было.
У Нади потемнело в глазах. Она вдруг почувствовала более острую боль, чем во время приступа. Два года, повторила она про себя. Как сможет выдержать их такой чувствительный человек, как Ален? А она?
На лицах своих коллег она заметила сочувствие и жалость. Надя сделала глубокий вдох и подавила желание закричать. Она была так уверена, что письма и петиции произведут впечатление. Она всегда так верила в силу печати и на этот раз ошиблась.
 
Комок слез застрял в горле, и она произнесла:
— Я… Это, конечно, главная новость. Если никто не возражает.
Никто не возражал.
— Что мы можем дать для иллюстрации?
Поколебавшись, фотокор Нора достала из папки только что переданную фотографию.
— Вот эта годится?
Фото было сделано всего несколько часов назад в тот момент, когда Алена выводили из зала суда. Его большие руки — такие уверенные, нежные и ласковые — были закованы в наручники и пристегнуты к цепи на талии.
— Нет, — жестко отвергла она. — Только не это. Это не тот человек, которого мы знали и которого так любили.
Надя перебрала фотографии из газетного архива. Их оказалось немного.
— Дадим фото, где он танцует с Эддой в день ее семидесятилетия.
Фотокор снял его смеющимся над чем-то, сказанном Эддой, с глазами, полными любви к его самой беспокойной пациентке.
— Согласна, — живо откликнулась Анна.
— И я, — подтвердил Реджи. — Никто в городе не считает дока преступником.
— Смешно думать о нем иначе, только — наш любимый доктор, — подчеркнула Бетти.
Все начали вспоминать, каким замечательным врачом был Ален. Надя извинилась и сбежала в свой кабинет, где, сидя в большом кресле под строгим взглядом отца и обнимая горшок с фиалками, подаренный Аленом, безутешно разрыдалась.
Наступило лето, и Георг, как уже привык думать о себе Ален, по ночам изнемогал от жары в своей запертой комнате. Он был отправлен в тюрьму с самым мягким режимом, где заключенные жили в двухместных комнатах, а не в клетках, и где строгие правила их почти не подавляли.
И все же его дверь с девяти вечера и до шести утра запиралась снаружи. Тюрьма была огорожена двенадцатифутовой изгородью из металлической сетки с колючей проволокой наверху, а охранники вооружены.
Отец ожидал его на скамейке во дворе. Это было не первое его посещение, и все же Георг держался напряженно в его присутствии.
Джентльмен до кончиков ногтей, старший Лейтон встал при появлении сына. Они обменялись рукопожатием.
— Ты выглядишь неплохо, — через минуту проговорил отец.
— Ты тоже.
Отец горько заметил:
— Мы оба лживые сукины дети. Ты выглядишь хуже, чем в прошлом месяце, когда ты выглядел достаточно плохо. Что же касается меня, мы оба знаем, что я раздражительный старый скряга, которому много лет назад следовало удалиться на покой.
— И почему вы этого не сделали, сэр?
— Не нашел врача, которому мог бы доверить мою практику.
— Я должен рассматривать это как предложение?
Отец все еще был способен пронзить его взглядом.
— Если ты хочешь этого, то да. Твой патент еще имеет силу в Массачусетсе, хотя медицинский совет и наложил на тебя некоторые ограничения.
По этому решению профессионализм Георга будет проверяться ежегодно в течение пяти лет. Если за это время подтвердится безупречность его работы, проверка будет отменена.
— Я высоко ценю ваше предложение. — Георг действительно оценил сказанное отцом, но не знал, что делать с этим предложением.
— Подумай, у тебя есть время.
— Еще восемнадцать месяцев.
— Вот именно.
Они оба взглянули на газеты, лежащие на столе между ними. Георгу не разрешали получать прессу по почте, и отец подписался на «Фри пресс» Миртла.
Георгу очень хотелось развернуть верхний экземпляр Надиной газеты. Они переписывались, но Надя писала чаще, чем Георг. Писала ему и Элли. Он посылал ей открытки на каникулы, просил отца послать цветы в день рождения Нади и шампанское, когда ее выдвинули кандидатом на премию Пулитцера.
 
— Как она?
Лицо отца чуть смягчилось.
— Ник сообщил мне, что все хорошо. И сейчас Надя преуспевает.
— А Элли?
— Ну, эта егоза вообще прекрасно. Как я понял, она становится неплохой пианисткой.