Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Тут стрекот усилился, и из распахнувшейся настежь двери, едва не сбив меня с ног, энергично вылетела яркая блондинка в белом халате. В последнее мгновение я успел увернуться, о чем сразу же пожалел: фигура была очень даже ничего, на стройных ножках и с высокой грудью. Правда, кинув взгляд на украшающий эту грудь бейдж, я мысленно сбросил маленько газ. Табличка извещала, что все это богатство принадлежит ни много ни мало профессору, д.м.н. Родимцевой А.С., заведующей отделением сексопаталогии.
– Извините, – пробормотал я, отступая в сторону.
– Нет, это вы извините, чуть не убила вас. – Близоруко щурясь, она с коротким смешком тоже сделала шаг назад, и на ее лице появилась профессионально любезная улыбка. – День не приемный, не ожидала, что тут посетители. Вы ко мне?
На голове у профессора с кокетливым наклоном красовалась докторская белая шапочка, из-под нее выбивались две волнистые пшеничные пряди, обрамлявшие довольно моложавое лицо, рассмотреть которое в полной мере мешало тусклое освещение.
– Мне нужен Ядов, – признался я с легким вздохом, относящимся к тому, что если бы у Нинель оказался не дядя Вика, а такая вот… э… тетя, искать с ней общий язык было бы наверняка гораздо увлекательней.
– Ага, – с некоторым, как показалось, облегчением кивнула она, и, уже споро цокая каблучками в противоположном направлении, махнула белым рукавом: – Вон там, в конце коридора.
Дверь кабинета главврача выделялась среди прочих не только табличкой. Как положено, она была обита кожзаменителем – холмистым от слежавшейся ваты. Берясь за облезлую никелированную ручку, я ожидал увидеть внутри все ту же канцелярско-безликую обстановку – и не ошибся. Передо мной предстал серо-белый, как выцветшая любительская карточка, и также почти лишенный объема интерьер. Шторы на две трети прикрывали и без того узкое окно, и в первый момент кабинет даже показался необитаемым. Но уже в следующую секунду из скопления теней в углу соткалось движение, и из-за стола навстречу посетителю энергично, как из засады, вынырнул хозяин кабинета.
– Виктор Петрович, – сообщил он, на ходу протягивая ладонь для рукопожатия. – А вы, стало быть…
– Да, – кивнул я. – Станислав Андреич. Северин. Простите, что…
– Не стоит, не стоит.
Взмахом руки он остановил мои дежурные извинения и указал на проявившийся возле дальней стенки доселе трудно отличимый от нее просиженный диван:
– Присаживайтесь. Вот только… Цель вашего визита? По телефону, простите, я не слишком… Связь у нас в деревне… Было неважно слышно… Что-то относительно моих давних пациентов?
– Пациентов? – переспросил я, опускаясь на диван, пружины которого тут же сладострастно вонзились мне в зад.
Помнилось, что я употреблял в беседе с ним какое-то иное выражение, вроде «подопечных», но спорить не стал.
– Возможно и так. Я насчет семейства Навруцких… Или Шаховых, не знаю, что вам привычней.
Почудилось, что Виктор Петрович на мгновение окаменел. Это опять могла быть игра света и тени: главврач как раз оказался в полоске пробивающегося сквозь шторы густого закатного солнца, предоставив наконец хорошую возможность себя разглядеть.
Пожилой, но отнюдь не старый.
Сухой, но не высохший.
Гладко выбритый, но с довольно длинной, до середины шеи, и не слишком редкой седой шевелюрой.
Взгляд спокойный и чуть усталый.
Тяжелые, словно полуприкрытые веки вкупе с опущенными вниз уголками тонких нервных губ придавали ему вид умудренный и одновременно иронический.
– Ах вот оно что… – пробормотал он после затянувшейся паузы.
И, словно спохватившись, переспросил:
– Всего семейства? Или кого-то в отдельности?
Тут настало время задуматься мне. Но сомнения длились недолго: больше информации – не меньше. Да и сам по себе вопрос в некотором смысле предопределял ответ.
– Всего. В смысле, каждого в отдельности.
То ли мне показалось, то ли по губам профессора промелькнула короткая кривая усмешка, которую вполне можно было истолковать в смысле «ишь чего захотел!».
Но когда он заговорил, голос его звучал ровно, а манера изложения стала подчеркнуто вежливой:
 
– Позволено ли мне будет со своей стороны осведомиться, чем вызван ваш интерес? Видите ли, Навруцкие… Шаховы… для меня в первую очередь…
Здесь он неожиданно замялся и умолк, и я решил поддержать его, сообщив:
– Я в курсе. Вы – давний друг семьи. А меня не далее как вчера наняли для расследования убийства последнего ее главы. Я знаю, что вы лично не питали к покойному особо теплых чувств, но…
– Кто? – прервал он меня тоном, в котором не осталось и следа от давешней профессиональной вежливости. – Кто вас нанял?
– Людмила Игоревна.
– Какая еще Людмила Игоревна? – сдвинул он брови, но тут же спохватился: – Ах, господи, Люсик! Вас наняла Люсик? Но зачем?
Пожав плечами, я изложил ему мотивацию своего заказчика, стараясь держаться близко к тексту:
– Какой ни есть – это ее отец, и она хочет найти убийцу – кто бы он ни был.
При последних словах брови Ядова взлетели вверх:
– Она что же, выразилась именно так: «кто бы он ни был»?
– Насколько помнится, да, – подтвердил я, только тут тоже сообразив, что формулировочка и впрямь вполне двусмысленная.
«Кто бы он ни был». Брат? Сестра? Или кто там у нас еще есть в поле зрения?
– Ну так я вас слушаю. – Ядов откинулся назад в своем кресле с видом человека, у которого больше нет собственных вопросов.
Что касается меня, то их имелось навалом, вот только с чего начать, я не знал. Складывалось впечатление, что любые попытки разговоров вокруг да около с целью прощупать собеседника и в конце концов заставить его как бы самого говорить на интересующую меня тему перспективы не имели. Подобные штучки являлись профессией Виктора Петровича даже в большей степени, нежели моей.
Поэтому я спросил прямо в лоб:
– Как врач вы не считаете, что… э… Зиновий страдает, возможно, определенными психическими отклонениями?
Для начала вместо ответа Ядов одарил меня долгим насупленным взглядом, в котором я не увидел особого стремления к сотрудничеству – по крайней мере в этом направлении. Наконец после ставшей почти неприличной паузы он неохотно процедил:
– Отлично у вас получается: явились как к другу семьи, спрашиваете как врача. А между прочим, именно в качестве врача я и не имею права распространяться на подобные темы…
– Так, значит, тема все-таки есть? – подсек я крючок.
Ядов неодобрительно покачал головой.
– Не ловите меня на слове. Сказать «нет, не страдает» значит фактически уже согласиться обсуждать чужое здоровье. А дальше – отказ обсуждать следующий объект или даже просто молчание будет означать «да, страдает» – по принципу от противного. Если у вас и другие вопросы того же рода…
Он не договорил, положил руки на подлокотники и слегка приподнялся в кресле. На интеллигентском профессорском языке это должно было означать: пшел вон.
Но я, наоборот, продемонстрировал, что усаживаюсь на диване поудобней (что далось, сознаюсь, не без ущерба для филейной части моего организма), как бы готовясь к длительной беседе, и подтвердил:
– Многие – того же. Видите ли, убийство Шахова носит отчетливый сексуальный характер, во всяком случае, по внешним признакам. Наши бравые правоохранительные органы пока записали его в один ряд с серией аналогичных – слыхали про Белую Даму? Но Людмила Игоревна… Люсик настаивает на том, что имеет место инсценировка – и долго это шило в мешке не пролежит: родственниками и вообще окружением убитого займутся в первую очередь. Если уже не занялись. Так что вопросов все равно не избежать: как врачу или как другу. Не хотите потренироваться, а?
 
– Ну-ну, узнаю бульдожью породу… Тоже небось из бывших… правоохранителей? – едко пробормотал Виктор Петрович, но подлокотники отпустил. – Хорошо, послушаем ваши вопросы. Чья еще психика вас смущает?
– Спросите лучше, чья в этой семейке не смущает, – хмыкнул я, воодушевленный первой маленькой победой. – Зиновий – откровенный психопат, не скрывает, между прочим, своей ненависти к отцу. У его кузины Нинель явное отклонение в виде нимфомании в сочетании с пристрастием к маскарадному сексу и чертами мазохизма…