Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)

— Он тебе не нужен, сука! Скажи ему, скажи! Что ты встречаешься с Таиром, что ты спишь с Ли! Скажи, он же не знает? — и повернулась к Владу, — Посмотри на нее Влад! Она — не Криса! Она даже не похожа! Она просто мелкая брюнетистая стерва, которая наловчилась творить чудеса в койке! Она не нужна тебе, а ты не нужен ей! Ты нужен мне! Я люблю тебя!
— Закрой свой рот, или я тебе его закрою! Пошла к едрене матери, ты, психованная!
— Она тебя приворожила! Подпоила! Очнись, Каминский! Ты смешон! Она гуляет от тебя направо и налево! Будь уже честен с самим собой! ОНА — НЕ КРИСТИНА!
Черт, я — не Кристина. Это правда. Как минимум это — правда. Что еще правда?
— Закрой свой рот и не смей поганить ее имя! Ты мне не нужна, катись к едрене матери, Жюли! Ты права только в одном. Она — не Кристина. Она — Вероника, и я ее люблю. А теперь пошла в задницу, идиотка!
— Сдохни, сука! — заорала Жюли и выбросила вперед руку. В кулаке у нее сверкнуло стекло, и какая-то жидкость плеснулась из него.
Кислота. Я подумала это очень отстраненно. Кислота. Мне в лицо летит кислота. Я ослепну. Она меня изуродует.
Как в замедленной сьемке, сверкая в свете подъездного фонаря, тяжелые капли проделали последние сантиметры до меня…
Перед моим лицом появляется из ниоткуда рука Влада...
Крик!
Я кричу.
Влад кричит.
Жюли орет и вырывается из рук какого-то парня, который неведомо как появился возле нее.
Я слышу отвратительный химический запах. Я почти теряю сознание от ужаса.
— Куртку сними и вытирай руку! Быстро! — кричит парень, удерживая брыкающуюся Жюли.
Это выводит меня из ступора — я бросаюсь к Владу, который судорожно стаскивает с себя куртку и начинаю помогать ему. Рука у него выглядит не лучшим образом. Он шипит от боли, когда я пытаюсь стереть кислоту с его руки.
— Лужа! Вода! Скорее! — продолжает командовать парень, и, похоже, он знает что делает.
Я хватаю Влада за локоть и со всей силы толкаю на землю, заталкивая его пострадавшую конечность в глубокую лужу. Влад шипит и кривится. Я поливаю его обожженную кожу грязной водой и поскуливаю.
— Украшения снять! Вера, в скорую звони! Ты угомонишься или нет, дура конченая? — кричит парень и бьет Жули по лицу. Раз! Пощечина. Еще раз! — Всё, остынь, идиотка!
Жюли падает на колени, закрывает лицо руками и начинает рыдать. Выть. Я набираю сто двенадцать:
— Девушка! Ожог кислотой! Шильмана пять! Быстрее, пожалуйста!
— Вера, — очень тихо говорит Влад, — ты цела?
— Тихо, тихо, всё будет хорошо, сейчас скорая приедет, тихо мой дорогой, тихо, всё… — бормочу я, пытаюсь обнять его, заслонить от ветра, взять себе его боль.
— Вероника, ты в порядке? — снова шепчет он.
— Всё пройдет, любимый, всё сейчас пройдет, шрамы украшают мужчину, все будет хорошо… — уговариваю я его и себя.
— Повтори, — улыбается он. Он улыбается? О, черт!
— Всё будет хорошо… — лепечу я.
— Повтори! — его голос крепнет, он прижимает меня к себе целой рукой, и я чувствую, какие холодные и жесткие у него пальцы.
— Да что ж такое! Да что ж тебе с первого раза ничего не понятно, а? Ну да, да, я люблю тебя, жить без тебя не могу, доволен?
— Да, — говорит Влад и целует меня. Целует, как будто хочет задушить. И я целую его, куда мне теперь деваться?
Наконец, он отрывается от моих губ:
— Эй, Жулька! — кричит Влад, — спасибо тебе, идиотка!
И целует мое заплаканное лицо. Я закрываю глаза. Меня трясет. Я прижимаюсь сильнее. Я боюсь открыть глаза. А когда все-таки открываю, то снова вижу его лицо. Лицо человека, который что-то знает и которому хорошо. Очень странное лицо. Лицо мужчины, которого я… люблю.
Реверс:
Скорая освещает двор синими всполохами. Грузная докторица средних лет с кудахтаньем обрабатывает руку Влада Каминского. Молоденькая фельдшерица делает укол успокоительного Юлии Добкиной. Василий Сибирцев закуривает, стоя чуть в стороне. Вероника Романова чувствует, как Влад стискивает ее ладонь и тоже сжимает пальцы.
— Вась, спасибо тебе. Как ты здесь оказался-то? — спрашивает Вероника.
 
— Да не за что, Верочка, не за что. Чисто случайно оказался, — врет Василий.
— Спасибо, правда, большое тебе спасибо! Я пожал бы твою руку, но …— Каминский кивает на свою пострадавшую конечность.
— Да ладно, благодарности приняты. Ментов-то будем вызывать?
— Нет, — негромко говорит Вероника, — не будем. Черт с ней. Да, Каминский?
— Каминский? Кто это? — и лицо Каминского снова озаряет улыбка.
— Вот сейчас самое время, да? — кривится Вероника, но не отстраняется, когда он обнимает ее за талию.
— С сегодняшнего дня всегда самое время, Вера моя, — негромко произносит он, глядя в ее красное от смущения лицо.
— Да стойте вы смирно, пострадавший! Еще мне тут зажиманцев не хватает! А вы, барышня, отойдите в сторону! Вот уж люди!
Вероника отходит и закуривает. Ветер треплет волосы и куртки, швыряет охапками желтые листья. Вероника Романова больше любит весну. Осень иронично улыбается — люби, люби, девочка...
Эпилог
Таир
— Ну и короче эта девка плеснула в Веру кислотой.
Я дернулся так, что Васька тут же вскинул руки:
— Не-не, не попала. Попала музыканту на руку, он ее заслонил. Я тогда эту девку притыреную схватил, а она рвется, сучка, лягается, орет, как бешенная. А эти два голубя стоят глазами хлопают, у него куртка к коже прикипает, а они стоят! Я как заору тогда, мол, куртку снимай и граблю в луже мой, быстро, нах! Ну и они очнулись конечно. Потом скорая, все дела. Его в больницу повезли, пострадала пакша у него малёхо. Вера с ним поехала, конечно. А ментов для этой дуры конченой они не стали вызывать, пожалели. А зря, ей бы не повредило потусить в обезьяннике. Такая красивущая девка, а такая грандиозная дура, ну ты представляешь?
— Представляю. Это Юля-врачиха была. Бывшая музыкантова баба, если не трандит, конечно. Ну а потом что?
— Ну что? Этой Юле укольчик вкололи, она на лавку села и отъехала. Я не стал на нее любоваться, сел в тачку и к тебе поехал. Вот и всё.
— Не, Вась, ты мне объясни, нахера ты-то туда поехал, а?
— Да не знаю я! Я просто… Посмотрел на тебя и так мне тоскливо стало… Прям вот взял бы ее за шкварник и потолок носом в то, что она с тобой творит. Ну, не мог я усидеть, хотелось как-то тебе помочь, брат. Ты же знаешь, я не могу сидеть на жопе ровно, когда моего друга какая-то телка…
— Фильтруй, Вась, — предупредил я поток гадостей, уже рвущийся с его языка.
— Да ладно! Не буду, чё. Не знаю я, нахера я туда ездил. Судьба такая, — Васька состроил демоническую рожу.
— Ну, ты уж постарайся больше не ездить, лады? И, я надеюсь, ты ей ничего не вякнул?
— Я был супермен, брат! Такой невидимый герой, что ты. Сказал, что чисто случайно там оказался. Вроде она поверила.
— Слышишь… А она с ним?... Ну, как ты считаешь? — и я поглядел на Ваську, надеясь, что моя отчаянная надежда на чудо не особенно бросается в глаза.
Васька опустил глаза:
— Да в жопе ты, Птичка, что уж. Она чуть из шкуры не выпрыгнула, когда всё случилось. А у него такая рожа была довольная, будто не кожа с руки слезла, а лимон выиграл. И она, прости за подробности, так к нему тулилась, так краснела, так лопотала что-то, что… Ну короче! Ты действительно в жопе, Таир. Имей мужество на это забить.
— Брат, я обязательно забью. Только не представляю, как. Пока не представляю…
Васька поглядел на меня хитро и предложил:
— Знаю супер-средство! Ты не любишь клубы, ну так поехали сразу в сауну! И таких телок вызовем, что закачаешься! Давай, минет с проглотом — отличное средство от тоски, брат!
 
— А давай, Вась! Гори оно огнем!
***
Воскресенье почти закончилось, прошел бодун после субботней сауны, поджили ссадины на кулаках, перестало невыносимо хотеться водки. Завтра на работу. Завтра снова видеть ее. Как-то себя с ней вести. Делать красивую мину при хреновой игре. Господи, только не это!