Парадокс великого Пта (сборник)
— Нет, — сказал Лагутин. — Тут что-то не так… Я же подвергался воздействию поля. И Маша…
— Кратковременное воздействие, — начал академик, но его прервал телефонный звонок. Мельник поднял трубку.
— Да, — сказал он. — Да, они сейчас здесь… Что? В клинику?.. Диомидов?.. Хорошо… Скажу…
Он положил трубку и повернулся к Лагутину.
— Нам придется продолжить… м-мм… беседу в другое время. Звонили из управления КГБ. Ивана Прокофьевича желает видеть тот следователь, помните? Диомидов. Он лежит в клинике.
— Что с ним?
Мельник развел руками.
Сознание возвращалось толчками. В моменты прояснений Диомидов соображал, что лежит на больничной койке, делал попытку поднять голову, но тут же проваливался в зеленую тьму, где его окружали фиолетовые чудовища. Они с хохотом набрасывались на Диомидова и душили его. Полковник вскрикивал, просыпался в холодном поту. Потом снова куда-то проваливался, бродил по каким-то темным коридорам, пытаясь найти выход к свету, но не находил его, хотя знал, что идет по правильному пути.
Прошли сутки, прежде чем он окончательно пришел в себя. Открыл глаза и увидел незнакомого краснолицого человека в белом халате. Краснолицый усмехнулся добро и басом сказал:
— Выкарабкались. Отлично. Только… Нет-нет, вы уж, будьте ласковы, полежите спокойно, — быстро заговорил он, заметив, что Диомидов сделал попытку приподняться на постели. — Прыгать еще раненько.
— Что? — спросил Диомидов. Краснолицый понял:
— Перелом ключицы, трещина в тазобедренной кости.
— Все?
— Ну и небольшая дырка в черепе. В районе теменной кости.
— Где я?
— У Склифосовского.
— Сколько?
Краснолицый показал один палец.
— Сутки, — сказал он. — Точнее, чуть больше. Но сейчас уже все в порядке. Главное — не волноваться, лежать спокойно.
— Да уж, — буркнул Диомидов и закрыл глаза. В его положении только и оставалось лежать спокойно. Надо же было этой чертовой стене обрушиться так некстати!
— Попробуйте заснуть, — посоветовал краснолицый.
— Мне надо поговорить с Ромашовым, — сказал Диомидов.
— Это который в очках? Такой высокий молодой человек?
— Да.
— Нельзя. Кроме того, учтите, вы еще нетранспортабельны.
— Ах вот оно что! — сказал Диомидов. — Но Ромашов мне нужен. Он, надеюсь, транспортабелен. Я должен задать ему один вопрос.
— Ни одного! — отрезал краснолицый.
— Я буду жаловаться, — погрозил Диомидов.
Краснолицый отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и стал сосредоточенно рассматривать на свет пробирку с синей жидкостью. Диомидов осторожно выпростал из-под одеяла здоровую руку и пощупал повязку на голове.
— Не валяйте дурака, — спокойно сказал краснолицый. — Вы что? Не верите мне?
— Мне нужно поговорить с Ромашовым, — упрямо сказал полковник. — Мне наплевать на ваши больничные порядки. Вы понимаете, что дело не терпит отлагательства?
— Дела остались там, — равнодушно сказал краснолицый, кивнув на окно. — А если вам нравится грубить — грубите. Только не вертитесь и не сбивайте тюрбан. В конце концов это ваша голова. Проявите о ней заботу.
— Извините, — сказал Диомидов. — Я не хотел грубить. Но я не смогу спокойно лежать, пока не поговорю с Ромашовым.
— Это серьезно? — подозрительно покосился краснолицый.
— Даю слово.
— Хорошо. Как только он появится, я пущу его к вам. На пять минут. Хватит?
— Да, — сказал Диомидов, испытывая прилив благодарности к все понимающему краснолицому.
Потом он заснул. Проснулся вечером и испугался. А что, если Ромашов приходил, когда он спал? И краснолицого не видно. У койки дремала с книжкой на коленях сестра. Будить ее Диомидов не стал. «Спрошу, когда проснется», — решил он. И подумал, что ночью Ромашов все равно не придет. Даже если бы он и захотел. Не пустят. «Дела остались там». Как бы не так! Там осталась эта чертова штука. Ее нужно немедленно вытащить из-под обломков стены и поставить точку под делом Беклемишева.
Ему очень хотелось поставить точку. Он сильно торопился в последние дни. И он не подумал в тот момент, что стена может рухнуть. Впрочем, разве можно было предусмотреть это? Прочная ограда развалилась на куски, как от взрыва, хотя никакого взрыва не было и не могло быть.
«Дела остались там», — снова вспомнил он фразу краснолицого. «Там» остался мотоцикл. Да еще труп. Последний труп в этой фантасмагорической истории. Беклемишев, Петька Шилов да еще этот — Отто. Последнего все равно ждала виселица. И в общем-то не имели значения подробности, которые он сообщил бы, если бы остался в живых. Все уже было известно следствию. Мертвый Петька Шилов дал исчерпывающие показания. Убирая его с дороги, этот Отто никак не рассчитывал получить обратный эффект. Он тонко продумал все детали. Петьки в разработанной им схеме не было. Петька сидел в тюрьме. Так полагал Отто, возвращаясь из Сосенска в Москву. Но на вокзале он неожиданно увидел Петьку. Вор спал на длинной скамье. Отто решил этот кончик оборвать. Он быстренько отвез Тужилиных домой и возвратился на вокзал. Растолкав спящего, он пригласил его совершить поездку в лес. Возможно, он придумал какой-нибудь убедительный предлог. Деталей теперь уже не узнать. В лесу он дал Петьке в руки трость Беклемишева и, отпустив его на двадцать шагов, выстрелил. Ему казалось, что таким способом можно убить двух зайцев: увидеть действие этой трости и избавиться от ненужного свидетеля.
В Сосенске он провозился с оформлением инсценировки «самоубийства» Беклемишева.
Когда он застрелил старика, в саду вспыхнул свет. Преодолев естественный испуг, Отто сообразил, почему он возник. Но в этот момент увидел Бухвостова и убежал, чтобы вернуться в сад на следующую ночь. Он быстро преодолел пять километров, отделявших его от места рыбалки, убедился, что рыболовы, усыпленные им, продолжают спать, забрался в постель и разбудил Мухортова. Вот откуда у аптекаря и появилось убеждение, что он всю ночь бодрствовал возле «чуть не утонувшего Ридашева».
Стреляя в вора, Отто надеялся узнать наконец, что же за вещь попала ему в руки. Но он перестраховался. Двадцать шагов — это далеко. Ему удалось снова увидеть только вспышку света, и затем все исчезло. А на поляну вышла Зоя. Ее появление совпало с окончанием действия этой штуки. Возникла яма. В ней лежали труп вора и трость. Вторично стрелять убийца не решился — не знал, как поведет себя трость.
А теперь трость эта мирно покоится под обвалившейся каменной оградой. И никто, кроме Диомидова, об этом не знает. И никто, кроме него, даже не подозревает, что это за штука. А сам он? Все ли он понял из увиденного после того, как зеленый шар выбросил отростки и они впились ему в мозг, обволакивая сознание странной, какой-то ощутимой пеленой?
Утром Ромашов позвонил в больницу.
— Да, — лаконично ответил врач. — Все будет хорошо. Он пришел в себя… Да. Можно навестить… Недолго, учтите. — И повесил трубку.
Диомидов не раз говорил Ромашову, что в беклемишевском деле, в сущности, нет никакой загадки.
— Надо только распутать клубок, — любил повторять полковник. — И вы увидите, что оно выеденного яйца не стоит. Любое дело кажется загадочным, пока мы не раскусим его. Когда слетит скорлупа, окажется, что орешек в общем-то ничего особенного из себя не представляет.
— А трость? — возражал Ромашов.
— Это дело ученых, — говорил Диомидов. — Наша задача найти убийцу. А в убийце ничего фантастического и непонятного нет. Это не привидение. Он не летает по воздуху, а ходит по земле. И оставляет следы. Он не может не оставлять следов. Понимаете?
В конце концов Диомидов оказался прав. День за днем он и Ромашов скрупулезно «монтировали», как выразился однажды полковник, киноленту жизни Петьки Шилова. Разрозненные кадры, собранные из показаний многих людей, сливались постепенно в цельную картину.
— Проверяйте всех Петькиных знакомых, — напоминал Диомидов. — Не забывайте о том, кого мы ищем. Вот тут, я вижу, у вас записано, что Петька ходил бриться в парикмахерскую на Балчуге. Вы смотрели личные дела мастеров?