Библиотечка журнала «Советская милиция» 1(25). 1984
Василий Матвеевич обернулся и, не выдержав, крикнул:
— Что ты молчишь? Ругай хоть…
— Весной одного нашего товарища убили, — тихо сказал Новиков. — Умный был парень, гимназию окончил, по-французски говорил… Мы его в банду под видом кузнеца внедрили, а он молота в руках не держал…
— Как же…
— Вот так, Василий Матвеевич. Дорого достаются нам ошибки. Учимся их не делать, быстрее бы только научиться…
Пантелеев вернулся к столу.
— Да, с лошадью опростоволосились…
— Может, и неосторожно произнесенное слово… — раздумчиво сказал Новиков. — И одного слова достаточно, чтоб допустить провал.
— Да кто мог это слово сказать? Трое нас знало, трое, понимаешь?! Кочергин — парень свой…
— Допускаю. И все-таки… Ты к тем, кто у вас на конюшне служит, приглядись.
— Двое там, — недовольно буркнул Пантелеев. — К кому приглядываться? Кудрявцев на глазах моих, можно сказать, взрослым стал. Да еще старик… Не к кому там приглядываться…
— Не торопись, Василий Матвеевич…
— Ладно, Степан Яковлевич, после операции разберемся.
— Не исключено, что об операции тоже станет известно бандитам.
— Ну, это ты чересчур!
— Возможно, и чересчур, — согласился Новиков. — Однако ухо востро держать надо…
7.
ВСЕХ, кто должен был участвовать в операции, Пантелеев собрал у себя в кабинете.
Семь милиционеров, молодые и уже в годах, все недавние бойцы Красной Армии, стояли перед ним, одинаково внимательные и озабоченные, и он в душе порадовался тому, что ему повезло командовать этими замечательными людьми, добровольно избравшими трудную, далеко не безопасную работу.
«Да откуда среди них возьмется враг? — спросил он себя. — Каждого я видел в деле и в каждом уверен, как в себе».
И придя к такому мнению, Пантелеев почувствовал освобождение от терзавших его тяжелых дум, с каким-то облегчением заговорил:
— Товарищи! Мы по своей воле и желанию стали на защиту покоя и безопасности наших граждан. Задача у нас определенная и ясная — чтоб никакая нечисть не мешала людям пахать землю и работать на заводах и фабриках, строить новую жизнь. Всем вам известно, что в уезде действует банда. На ее счету грабежи и убийства сельских активистов, смерть нашего товарища. Перед нами, товарищи, поставлена задача — найти и без всякой пощады уничтожить эту банду. И мы это сделаем!
Был уже поздний вечер. За окнами сгустились сумерки.
— Выступаем сейчас, — помолчав, тихо добавил Пантелеев.
8.
КОЧЕРГИНА вместе с несколькими милиционерами Пантелеев оставлял в городе.
— Будешь тут за меня…
Начальник розыска угрюмо молчал.
— Так надо, — сказал Пантелеев, — понял? Нельзя тылы ослаблять.
Кочергин кивнул, но смотрел в сторону.
Василий Матвеевич рассердился.
— Что ты, ей-богу, как барышня, губы надул. Оставляю потому, что верю — порядок без меня здесь будет, понял?
— Я ничего, — нехотя произнес Кочергин, — я так… Обидно все-таки…
— Обидно, обидно… Ты все там обеспечил? — Еще раньше он приказал Кочергину, чтоб никого вечером в милицейском дворе не было.
— Чисто.
Пантелеев подошел к окну. Ночь была темная, беззвездная. И вдруг возле конюшни мелькнул огонек.
— Кто там? — быстро обернулся к Кочергину Василий Матвеевич.
— Демьяныч, видно, крутится. Воронок твой что-то занедужил, старик и решил заночевать.
— Решил… — проворчал Пантелеев. — Что, ему ночевать негде?
— Так за Воронком хочет приглядеть, подлечить…
Новиков все это время молчал. Но тут подал голос:
— Не его это дело — жеребцов лечить. Тут ветеринар нужен…
— Вот-вот, — согласился Пантелеев, — конечно, не дело. Завтра ветеринара вызови. Ну, пошли? — обратился он к Новикову.
Группа выходила из здания по одному. На улице расходились в разные стороны. Лошадей не брали — рассчитали, что за три часа до Борового и пешком успеют. Собраться должны были в заброшенных разработках за кирпичным заводом. Действовали скрытно, надеялись, что застанут бандитов врасплох. Конечно, если они действительно избрали своей базой Боровое.
…Двигались оврагами, а затем по просеке Хомутовского леса, отряд вышел к Боровому. Вел его один из местных жителей, молчаливый, однорукий мужик. Это он привез в Кромск известие, подтвердившее гибель разведчика. Но сказать точно, в селе ли бандиты, не мог. Не знал.
Церковь чернела на площади, как громадный холм с остроконечной верхушкой. Справа от нее стоял дом священника.
Бесшумно окружили дом. Он был немалый, в восемь окон, с многочисленными надворными постройками.
Единственный пулемет установили на паперти — отсюда хорошо просматривалась площадь, ворота поповского дома, подходы от реки.
К Пантелееву подвели испуганного церковного сторожа. Увидев одноглазое лицо с черной повязкой, старик в ужасе прошептал:
— Помилуй, господи…
— Ты, дед, коленками не стучи, — негромко посоветовал Василий Матвеевич, — никто тебе смертью не грозит, перед тобой не бандиты, а рабоче-крестьянская милиция. И она просит тебя помочь. Иди и вызови попа. Скажи, что в церковь кто-то залез или еще что, но чтоб поп вышел и не догадался ни о чем. Много в доме людей?
— Откуда мне знать, — пробормотал сторож, все еще со страхом поглядывая на Пантелеева, — меня в дом не пускают, я…
— Ладно, все понятно, иди.
Новиков молчал.
— Значит, так, — обратился к нему Пантелеев, — дверь отворяют, я вхожу, ты прикрываешь. Далее по обстановке.
— Не пойдет, — быстро возразил Степан Яковлевич, — по плану входим вместе…
— Обоим лезть на рожон — дурость, — пробурчал, не соглашаясь, Василий Матвеевич, — следом пойдешь…
Сторож взошел на крыльцо.
— Давай, дед, — грозным шепотом потребовал Пантелеев. Они с Новиковым прижались к забору и были не видны.
Старик постучал так робко, что этот стук походил на царапанье кошки.
— Ну! — прошипел Василий Матвеевич.
Сторож забарабанил по двери кулаком.
В окнах мелькнул свет. Кто-то шел со свечой — огонек метался в темных стеклах, будто сбиваемый ветром. Стукнула форточка.
— Кто там? — голос был тонкий и хриплый со сна, не поймешь, то ли мужской, то ли женский.
— В церкви ходит кто-то! — закричал сторож. — Чужой, видно!
— Сейчас выйду, — на этот раз голос был чистый, без хрипа и явно мужской.
Прошло несколько минут. За дверью послышались шаги, загремели запоры, и на крыльце появился высокий, бородатый мужчина в плаще и шляпе. В руке он держал фонарь со свечой.
Пантелеев быстро шагнул в коридор. Его сразу же поглотила тьма.
— Фонарь захвати! — услышал Новиков и, молча выхватив у бородатого фонарь, метнулся вслед за Пантелеевым.
В первой комнате они увидели сухонькую старушку, прижавшуюся к стене. В других — никого не было. Лишь в самой последней на широкой кровати сидела толстая взлохмаченная женщина и изумленно таращила глаза.
Проверили чердак — пусто. Вышли во двор, осмотрели конюшню, коровник, сеновал. У Пантелеева вспотела ладонь, сжимавшая рукоятку револьвера. Он сунул его в карман и чертыхнулся.
— В церковь надо заглянуть, — сказал Новиков.
Василий Матвеевич все еще обводил взглядом пустынный двор, посреди которого они стояли.
— Заглянем, — согласился он, — только чует мое сердце, что бесполезно. Твоя правда — кто-то предупредил банду. А тут она была, говорю тебе со всей определенностью. В конюшне одна лошадь, а яслей, видал, десять, и все овсом засыпаны. Зачем?
— Засаду надо оставить, — предложил Степан Яковлевич.
— Правильно, — оживился начальник. — Сейчас мы распределимся, кому куда, и ночку придется не поспать. А перед попом надо извиниться, — мол, ошибка вышла. Пускай так и думает…
На востоке занималась заря. Легкий ветерок прошелестел по соломенной крыше коровника.
— И собаки нет, — оглядываясь, сказал Пантелеев. — И собаку поп убрал, чтоб не мешала… Были они здесь, точно были…