Карнавал лжи
Алексас развернулся спиной к заоконной пустоте. Улыбнулся.
И сделал шаг назад.
— Алек…
Крик застрял у неё в горле.
— И ты могла предположить, что я просто выпаду из окна? — с негромким смешком заметил Алексас, спокойно стоя на воздухе. — Улучшению твоего настроения это бы вряд ли помогло.
— С ума сошёл? — Таша яростно вскочила. — Ты только утром весь магический резерв истратил! Хочешь повторения истории?
— За меня не волнуйся. — Он протянул ей руку. — Иди сюда.
— Не пойду.
— Боишься?
— Да, — честно призналась Таша. — И за тебя тоже, так что возвращайся лучше в комнату.
— Чем скорее ты поднимешься ко мне, тем скорее мы вернёмся. В противном случае я буду стоять здесь, сверля тебя призывным взглядом, пока не замёрзну и не рухну ледышкой вниз.
— И ты думаешь, я куплюсь на твой шантаж?
— Думаю. Иначе скоро ты замёрзнешь, а закрыть окно и оставить меня здесь у тебя духу не хватит.
— Знаешь, в данный момент я испытываю огромное желание именно так и сделать.
Его улыбка лишь стала более насмешливой.
Шагнув к окну, Таша сердито взялась за створки… и, держась за них, подпрыгнула.
— Лишь из уважения к твоему феноменальному упрямству, — бросила она, выпрямляясь на подоконнике, чтобы принять предложенную руку.
Их пальцы соприкоснулись — и в один миг Таша ощутила себя лёгкой, как воздух.
Когда Алексас потянул её вперёд, она легко и просто скользнула навстречу морозной пустоте, холод которой совершенно не чувствовался. Луна сияла за его спиной, такая яркая, что звёзды были едва видны; казалось, под ногами Алексаса серебристые лучи становятся плотнее, сплетая прозрачный сияющий мост, — но когда Таша попыталась сделать шаг сама, нога ушла в пустоту.
— Боюсь, подобное без тренировки даже тебе не по силам. — Алексас притянул её к себе, обняв за талию в вальсовой позиции, и упавшее в страхе сердце забилось быстрее уже совсем не от страха. — Подарите мне ещё один вальс, моя королева?
В лунном свете глаза его казались странно светлыми. И бархатно-обволакивающими, как у кота. И эта его хитрая улыбка…
Не дожидаясь согласия, он медленно и мягко полетел куда-то спиной вперёд, увлекая её за собой. Тихим свистом обозначил мелодию вальса — и в этом танце от неё требовалось лишь не отпускать его руки, пока они, медленно кружась, поднимались всё выше: туда, где деревья казались игрушечным, замок — кукольным домиком, все его обитатели и сама земля — далёкими и неважными.
— Знаешь… когда Двоедушие кончилось, ты казался мне другим, — когда крыша башни осталась далеко под ногами, сказала Таша.
Она не знала, зачем говорит это. Но сказать почему-то казалось очень важным. Хотя бы затем, что просто дальше смотреть ему в глаза казалось невозможным: нечто в этом взгляде влекло её к действию, и из всех действий, возможных в этой ситуации, она выбрала самое простое и невинное — заговорить.
Доведя музыкальную фразу до логического завершения, Алексас улыбнулся.
— Тогда я и был другим. Тяжело было сразу свыкнуться с тем, как всё изменилось. С мыслью, что теперь в этом теле я — один.
— Но ты не один. Я… ты порой очень похож на Джеми. Он всё ещё с нами. Где-то в тебе. — Таша находила в себе силы не опускать взгляд, пусть даже это казалось чудовищно трудным — особенно когда она чувствовала тепло его дыхания на своих щеках. — И ты действительно стал другим. В тебе появилось то, чего не было до этого.
— Да? Что же?
— Не знаю. Вернее, знаю, наверное, но не могу сказать, — и, помолчав, добавила едва слышно, — но мне это нравится.
Он только улыбался.
Они замерли в воздухе, очень далеко над землёй. Таше было совсем не холодно; под ногами её стыло небо, ночь и лунный свет, над головой рассыпались колючие зимние звёзды, и она сказала — на самом деле спросила — то, что давно хотела сказать.
— Я не могу понять, откуда у тебя такие силы. И Найдж тоже. Джеми не мог так летать, я сама видела… и сопротивляться такому сильному колдуну тоже не смог бы.
— Не смог бы, — повторил Алексас. — Но я могу. Ради тебя — всё, что захочешь.
— Прямо-таки всё? — кляня свою внутреннюю язву, всё же улыбнулась она.
Алексас долго смотрел на неё. Уже без улыбки. Смотрел, пока Таша не поняла, что дрожит, а весь смех внутри неё не затих, уступив место предельной, безграничной серьёзности.
Нет, он смотрел не так, как Арон на болотах Шэдвар. Похоже, но по-другому. Как же там было… страсть, нежность, трепет? Всё и ещё больше? Да, и что-то ещё…
В этом «ещё» и заключалась разница.
Тот взгляд молил. Этот — приказывал.
Этот манящий бархатный взгляд…
— Да, — мягко и очень, очень тихо произнёс Алексас. — Ведь я люблю тебя.
* * *— Знаете, что нравится мне меньше всего? — спросил Иллюзионист, когда очередной очень тёмный туннель сменил другой, ещё более тёмный.
— Дай-ка угадаю. Крысы отстали? — предположил Мечник.
Иллюзионист кивнул: глаза его расцвечивало довольно-таки мрачное выражение, пугающе смотревшееся на вечно улыбчивом лице.
— Крысы поумнее нас будут, — тихо заметил Заклинатель. — Они-то сюда не суются.
— А, может, просто трусливее, — пожал плечами Арон.
Амадэй казался спокойным, но что-то в его повадках изменилось. Некое напряжение проскальзывало в походке, в ином повороте головы — и причина этого была ясна всем.
Они были близко. Они знали это, даже не спрашивая Странника.
Кес всматривался во мрак сощуренными жёлтыми глазами. Лив, так и не пришедшая в себя, лежала на его спине; тонкие руки свешивались вниз безжизненными веточками.
— Теперь ещё девчонку грузом таскать, — проворчал Заклинатель, тоскливо почесав нос.
— Я разбужу её, — сказал Арон. — Просто пока…
И, недоговорив, замер одновременно со Странником.
— Здесь, — коротко сказал Мастер.
Туннель уходил вперёд без особых изменений. В воздухе разливался тёмный холод и запах сырости, справа виднелось небольшое ответвление: Кес туда пролез бы разве что ползком. Сбоку в свете магического пламени, крохотными язычками сиявшего на кончиках пальцев Странника, слегка поблескивал грубый камень стен, сверху — бугристый потолок, снизу — трещина в полу.