1941 – Бои местного значения

– Иннокентий, ну что там со связью?!

– Есть связь, товарищ лейтенант. Сотников на приеме.

– Так, капитан, слушай меня внимательно. С минуты на минуту мимо тебя должна пройти немецкая автоколонна в составе легковушки и четырех-пяти грузовиков. И если они будут идти пустыми или с небольшим количеством солдат в кузовах – всего там не больше пятнадцати-двадцати человек охраны должно быть, – то ты эти грузовики пропусти, себя не обнаруживай. Мы их тогда сами, тут встретим. Ну, а если грузовики полные солдат будут, или с пушками на прицепах, или вместе с броней, тогда это по нашу душу, тогда действуй по первоначальному плану. Но и тогда действуй с умом, с учетом тех вариантов атаки, которые мы с тобой вчера обсуждали. Все понял? Действуй, желаю удачи! – И только потом повернулся к Трофимову:

– Товарищ бригадный комиссар, помните того старшего лейтенанта, что во время боя нам от ворот лагеря руками махал? Мужественный, кстати сказать, воин, и командир, судя по всему, неплохой, нам очень полезным оказаться может. Так вот, он только что сообщил мне, что к ним в лагерь из города каждое утро, часов около восьми-девяти, прибывали грузовики и легковушка. Грузовики развозили пленных на разные работы, в том числе брошенное нашими войсками вооружение и имущество по округе собирать, и в город свозить. А в легковушке были писари с переводчиком и фотограф – они учет пленных проводили, что-то типа личных карточек на каждого оформляли. Сами понимаете, что нам и грузовики, и особенно эти немецкие писари с фотографом очень полезны могут оказаться, а уж если они свою картотеку по пленным с собой возят… И если они сегодня успели выехать из города до того, как там про нападение на лагерь узнали, то идут сейчас сюда, как обычно, с минимумом охраны. Так что вы, наверное, вместе с грузовиками и танкетками возвращайтесь на временную стоянку, а я с пушечными броневиками и десятком бойцов здесь задержусь, встречу организую. И еще наш штабной «Ханомаг» здесь придется оставить, связь обеспечивать.

Трофимов недовольно дернул щекой – вот оно, начинается, пошли непредвиденные обстоятельства, и снова планы, уже и так скорректированные несколько раз, летят ко всем чертям. С другой стороны, это действительно лакомый кусок, жаль упускать… Вот ведь засранец везучий этот лейтенант Иванов, он прямо как тот цыган, что посреди поля по большой нужде сядет, да и там копеечку найдет!

– Ладно, лейтенант, уговорил – задержимся, подождем немецкую колонну. Только я с вами останусь, а то знаю я тебя, ты без присмотра еще чего-нибудь учудишь. А на стоянке и мои помощники справятся. Иди давай, командуй, а я пока своим особистам указания доведу.

Занимаясь расстановкой и маскировкой броневиков, Сергей испытывал двойственные чувства. С одной стороны, Трофимов разрешил задержаться, и теперь, при удаче, можно будет разжиться новыми полезными ресурсами. Но с другой стороны, остался с ними, а Сергей уже успел немного осмыслить новые варианты и собирался после захвата грузовиков мотнуться к засаде, помочь собрать трофеи, а может, и слегка там повоевать, при удаче. Но теперь, с Трофимовым, это вряд ли получится. Впрочем, сейчас об этом гадать рано – вон, уже начались неожиданности и сюрпризы, пока, слава богу, не особо трагичные, но сама тенденция настораживает… Ведь вчера, при обсуждении с Сотниковым вариантов сегодняшнего боя и засады, прикидывали, казалось бы, все возможные варианты, но такого случая не предусмотрели. И теперь Сотников остался там с возможными неожиданностями один на один. Блин, как же не хватает сейчас надежной и мобильной связи уровня взвод-отделение! Лучшее, что в нашей армии сейчас есть, это прямо как в том анекдоте – рация на бронепоезде, сиречь на броневике, а отойди Сотников от того броневика чуть в сторону, метров на пять-десять, и все, останется вообще без связи. Нет, как только представится возможность конструктивного диалога с руководством СССР, сразу же, первым делом, буду вымогать носимые американские радиостанции Calvin SCR-536, те, которые потом назовут «уоки-токи» (ходилка-говорилка) – их как раз в 1941-м в американскую армию поставлять начали…

Ну, а Сотникова сейчас от руководства засадой отвлекать, заставляя возле рации сидеть, – это только хуже будет. Поэтому остается лишь удачи ему пожелать, а дальше – война план покажет…



– Ты, капитан, понимаю, горячая кавалерийская душа, да и на сердце у тебя всякого накипело за первые дни неудачных боев, все понимаю, но ты, когда свой «засадный полк» на позициях размещать будешь, самолично в каждую дырку не лезь – не твоя это задача. Твоя задача – правильно организовать выделенные тебе силы и средства, так, чтобы они друг друга дополняли и действовать могли с максимальной эффективностью. Еще качественно наблюдение устроить, сигналы к началу и прекращению боя подать, сбор трофеев провести, в случае чего отход и отсечные заслоны правильно организовать. И особо – кавалеристов своих по округе грамотно рассредоточить, чтобы и дозоры дальние были, и с места засады никто случайно убежать не смог. А уж мелочной опекой заниматься, самому размещением каждого бойца и каждой огневой точки руководить – это не твое, это задачи приданных и подчиненных тебе командиров, специалистов своего дела. Да и вряд ли ты сейчас, без опыта, лучше Гаврилова его броню расставишь и лучше Давыдова пушкам позиции подберешь, так что это все пусть они сами. А ты, кстати сказать, лучше за их действиями со стороны понаблюдай да поспрашивай аккуратно, если чего неясно будет, это тебе и в знания, и в опыт пойдет…

Сейчас, сидя на подножке возле открытой двери радийного БА-10 старшего сержанта Гаврилова и наблюдая затихающую суматоху последних приготовлений, капитан Сотников с благодарностью вспоминал указания лейтенанта Иванова. Действительно, мягкий намек командира не лезть не в свое дело и положиться на действия профессионалов там, где сам Сотников не силен, оказался очень полезным и своевременным. Так бы он обязательно, пусть и из самых лучших побуждений, начал суетно вмешиваться в размещение бронетехники и артиллерии и непременно наломал бы дров. Сейчас, наблюдая итоговую расстановку огневых средств на своих местах, он это видел отчетливо. Зато теперь, когда все приготовления практически закончены, боевая позиция на загляденье получилась, любо-дорого посмотреть, – тут не только тривиальную засаду организовать, тут несколько серьезных сражений с превосходящими силами противника выдержать можно, как, кстати, вчера и планировалось.

Начать с места – за него, кстати, командир вчера похвалил особо. Примерно посередине участка между Суховолей и лагерем военнопленных грунтовая дорога выходит из густого сосновника к небольшой, но довольно глубокой речушке с топкими берегами, делает резкий зигзаг и идет вдоль берега метров шестьсот, до наезженного брода. Переходит на другой берег и далее идет по обширному, местами слегка заболоченному лугу с разбросанными по нему тут и там группами деревьев и кустарников, а потом снова ныряет в густой, смешанный лесной массив, тянущийся уже до самого лагеря. Для засады – идеально. Оно, конечно, Сотников знал правило о том, что засаду желательно устраивать в месте, где противник ее не ожидает, а здесь она прямо-таки напрашивалась, но командир его успокоил: дескать, в данном случае немцам с этой лесной дороги деться некуда будет, да и времени у них на разведку маршрута особо не будет, тут главное никого не упустить.

Вот на этом лесисто-луговом плацдарме с глубокого вечера вчерашнего дня, разослав по округе своих кавалеристов в качестве дозоров, Сотников, осуществляя общее руководство засадой, предоставил Гаврилову и Давыдову возможность проявить свои профессиональные качества в области расстановки и маскировки вверенных огневых средств. А сам, следуя полученным от командира инструкциям, организовал размещение в сосновнике, выходящем к реке, специально отобранных по критериям ловкости и точности метателей гранат, причем «в двух уровнях» (на земле и на деревьях, на специально для этого сделанных помостах), а также пулеметных точек и расчетов бронебойщиков с трофейными немецкими противотанковыми ружьями. Правда, лейтенант Иванов, передавая Сотникову расчеты бронебойщиков, сразу сказал, что они, скорее всего, будут излишни, огневой мощи хватит и без них, но ничего – много не мало, да и пусть пока «потренируются на кошках».

Потом броневые силы. Их старший сержант Гаврилов, на взгляд Сотникова, расположил весьма… нетрадиционно, совсем не так, как учили в кавалерии использовать приданную бронетехнику перед войной. Казалось бы, дорога выходит из леса и, повернув почти под прямым углом, идет вдоль реки, а на противоположной стороне реки широкий луг. Сама по себе напрашивается лихая атака во фланг вывернувшей вражеской техники, вывод ее из строя сосредоточенным огнем 45-миллиметровых орудий броневиков и крупнокалиберных башенных пулеметов двух танков Т-40, выделенных Гаврилову командиром «во временное пользование», как он сказал. Но нет – никакого тебе сосредоточенного расположения, предназначенного для стремительного атакующего рывка, никакого мощного огневого удара. Мало того что вся бронетехника разместилась в хорошо замаскированных окопах с мощной древоземляной обваловкой, так что наружу торчат только концы стволов башенных орудий и башенных же пулеметов, так она еще оказалась распределена по лугу и даже частично по лесу, имея свои секторы стрельбы и четко оговоренные условия как открытия, так и прекращения огня. Вчера лейтенант Иванов, тщательно и подробно оговаривая эти условия, объяснил необходимость таких сложностей тем, что засада планируется не обычная – в стиле постреляли-убежали, а основательная и долговременная, чтобы как минимум до конца дня никто сквозь нее к лагерю пленных и далее вслед за ними прорваться не смог, да еще и с прицелом на захват по возможности вражеской бронетехники в относительно целом состоянии, пригодном хотя бы для буксировки.

Артиллерия, под персональным руководством капитана Давыдова, тоже размещена хитро, в два эшелона, причем не в чистом поле, а в окопах с хорошей маскировкой, в том числе с использованием растущего тут и там на лугу подлеска и кустарника. И тоже имеет свои, внятно оговоренные лейтенантом Ивановым, условия вступления в бой. Туда, кстати, Сотников даже и не пытался лезть, справедливо рассудив, что командиру видней, а он в этом пока совсем ничего не понимает. Но себе в памяти сделал мысленную зарубку внимательно понаблюдать работу артиллерии и уточнить потом неясные моменты… для общего развития.

В результате, после интенсивной ночной суеты, наполненной пилкой деревьев и масштабными земляными работами, практически все уже было готово к тому, чтобы на отлично подготовленной позиции несколько раз хорошенько «засадить» самонадеянным фашистским воякам, которые кинутся на выручку своим избиваемым и убиваемым возле лагеря советских военнопленных сотоварищам. Остались заключительные мероприятия, типа кое-где чуть подправить маскировку да поудобнее обмять боевую позицию, а потом – только ждать. Впрочем, ожидание лично для Сотникова было отнюдь не тягостным – наоборот, он сейчас радовался каждой минуте затишья, снова и снова проглядывая свои вчерашние наброски описанных командиром различных вариантов действий немцев и соответствующие им варианты действий засады, осмысливая последовательность своих команд. Тем же самым занимались и Гаврилов с Давыдовым, повторяя каждый свои инструкции…

Старшему сержанту Гаврилову было, пожалуй, проще всего. Он и лейтенанта Иванова дольше всех знал, и повоевать с ним успел. Через тот бой даже в командовании и звании вверх прыгнул, автоброневой взвод принял. Да и потом лейтенант Иванов постоянно вопросики разные подкидывал, тактические ситуации использования брони – причем не только его пушечных броневиков, но и самой разной брони, в том числе трофейной. Подбрасывал, с их осмыслением и решением помогал. Так что за эти пару дней Гаврилов многое понял и осознал совсем по-другому, чем их учили перед войной. И многое из того, что говорил командир и что противоречило, шло вразрез со всем, чему его и остальных специалистов автобронесил учили перед войной, теперь было уже и понятным, и логичным. Броню всю и всегда маскировать, при малейшей возможности окапывать, а если возможности окапывать нет, делать обваловки из мешков с землей, усиливая их подручными средствами? Это теперь и понятно, и логично – чай, не наступаем, а в обороне и дополнительная защита, и маскировка никогда лишними не будут. Связью активно пользоваться? Тоже понятно теперь, когда командир разъяснил и наглядно показал, как это важно и полезно в современной маневренной, быстротечной войне. Использовать каждую единицу бронетехники в соответствии с ее особенностями? И это теперь понятно: легкими танками да броневиками с их тонкой броней не след в лобовые атаки ходить, под немецкие противотанковые средства понапрасну подставляться. Словом, никаких сомнений или неуверенности перед предстоящим боем старший сержант Гаврилов не испытывал, только легкий нервный мандраж и нетерпение – скорей бы все началось…

Капитану Давыдову было значительно сложнее, поскольку к нетерпеливому ожиданию боя примешивалось еще и сильное волнение. Он ведь, хоть и приняли вчера его с его бойцами неплохо, да и лейтенант Иванов уже похвалил пару раз, в этом отряде пока все еще был не своим, «пришлым»: появился совсем недавно, себя пока никак не проявил, в бою вместе с ними не был. Отсюда и волнение – как оно все сложится в новом отряде? Нет, не то чтобы он волновался за слабую подготовку и низкое мастерство своих артиллеристов или свою. Сам он – именно кадровый артиллерист, после окончания Ленинградского артиллерийского училища и послужить, и повоевать именно в артиллерии успел, Халхин-Гол в полковой артиллерии застал, потом, в Зимней войне, уже командиром расчета тяжелой гаубицы укрепления линии Маннергейма прогрызал. И здесь, в Белоруссии, приняв батарею в отдельном артдивизионе 45-миллиметровых пушек, ни себе, ни своим подчиненным спуску не давал, каждую свободную минуту боевой учебе отводил. Но на войне случайности неизбежны, вот и не хотелось бы, чтобы глупая случайность испортила его первый бой в новом отряде. Да и засада эта… необычная, прямо скажем, засада, и по задачам – несколько боев выдержать, да еще и вражескую технику отбить, по возможности, целой, – и по составу сил и средств. Это, кстати, еще один повод для волнения – командирские таланты и знания своего нового командира он пока мог оценить только со слов других, пусть эти другие и хвалили его на все лады. А как оно на самом деле обстоит, только сегодняшний бой покажет. Хотя, судя по обширным и понятным объяснениям лейтенанта Иванова, вроде все хорошо сложиться должно…

Еще раз бегло просмотрев записи с задачами артиллерии в этой засаде и убедившись, что у него и у его артиллеристов все готово в лучшем виде, Давыдов записи отложил, а потом, чтобы отвлечься от тягостного ожидания, снова вернулся к воспоминаниям о вчерашнем дне и своей первой встрече с лейтенантом Ивановым. Тогда, чуть менее суток назад, все было сложно и категорически печально, как, впрочем, нерадостно было с самого первого дня войны, когда под стремительными ударами немецких войск, обильно подкрепленными мощной артиллерийской и бомбово-штурмовой поддержкой, оборона приграничных рубежей Западного фронта рассыпалась как карточный домик от дуновения ветра. Потому что практически сразу, ранним утром 22 июня, выяснилось – единого командования и управления войсками нет, связи, даже с соседями, тоже практически нет, обстановка непонятна и меняется очень быстро, причем в худшую сторону, что в этих условиях делать, никто не знает. А все попытки старшего командования следовать предвоенным планам и пытаться проводить «мощные контратаки с последующим переходом государственной границы и развитием наступления на вражеской территории» приводят только к бесполезной потере сил и средств и, в конечном счете, к ухудшению обстановки в целом.

Его 120-й отдельный артиллерийский истребительно-противотанковый дивизион 45-миллиметровых пушек, дислоцированный в Августове, как и практически все остальные части первого эшелона Красной армии, война тоже застала, что называется, со спущенными штанами. Из трех батарей (по шесть орудий) одна была задействована в боевой учебе и находилась вне расположения дивизиона, на артполигоне, а две другие имели сильную недостачу средств тяги. Причем не только положенных по штату гусеничных бронированных пулеметных тягачей «Комсомолец», но даже обычных тягловых лошадей, коих на весь дивизион было едва ли треть от необходимого количества и которых почти всех накануне выделили для обеспечения красивой, с показным шиком, буксировки убывающей на артполигон батареи (там ожидалось высокое начальство, ну и вот…). Да и боеприпасов в месте дислокации дивизион имел не более полутора-двух боекомплектов на орудие, остальные на складах, до которых нужно было еще добраться. Но тут уж было ничего не поправить, и обе оставшиеся батареи дивизиона приказом командира 27-й стрелковой дивизии выдвинулись навстречу наступающему противнику, где приняли бой в составе пехотных частей дивизии, в условиях постоянных обстрелов вражеской тяжелой артиллерии и бомбежек немецких пикировщиков.

Его батарея была развернута на стыке двух пехотных полков, и в стык этот с маниакальным упорством ломилась всей своей легкой бронетехникой полнокровная немецкая пехотная дивизия. Ломилась по науке, перемежая атаки брони и пехоты артподготовкой, а потом и налетами пикирующих бомбардировщиков. В этих непростых условиях батарея капитана Давыдова проявила себя достойно – не зря он своих бойцов постоянно гонял, нормативы развертывания, окапывания и смены позиции перекрывая, да, в условиях постоянной нехватки учебных боеприпасов, «вхолостую» тренируя наводчиков в быстром наведении и смене целей. Танков на их участке не было, но броневиков и мотоциклов с пулеметами уничтожили не менее десятка, да и по наступающей пехоте осколочными снарядами отметились неплохо, командир полка хвалил.

Вот только ни его сорокапятки, ни 76-миллиметровые полковые пушки, да еще и с очень ограниченным боекомплектом, не смогли эффективно противостоять гаубичной артиллерии крупных калибров из состава штатных средств огневой поддержки немецкой пехотной дивизии, а потом еще и бомбежке вражеских пикировщиков. Очень хорошо, кстати, в бою себя проявили полковые 120-миллиметровые минометы, но, опять же, боеприпасы к ним быстро кончились, подвоза не было, а потом налетели пикировщики…

К вечеру первого дня боев, когда части 27-й стрелковой дивизии под угрозой окружения начали отход, от всей батареи капитана Давыдова осталась единственная исправная пушка с четырьмя снарядами, а еще примерно половина личного состава, частью раненого, и две лошади, да и то одна из них не тягловая, а верховая, транспортное средство самого командира батареи. Вот им, этим несчастным животинам, и пришлось тянуть за собой все, что Давыдов решил вытащить с поля боя при отходе. Тягловой досталась пушка с чудом уцелевшим передком, а верховой, несмотря на ее явное возмущение, пришлось тащить новенький 120-миллиметровый миномет, который тоже один остался от полковой минометной батареи, воевавшей неподалеку, и бросить который у Давыдова не поднялась рука. Так и шли, толкая пушку и миномет наравне с уставшими лошадьми и прирастая по дороге отбившимися от своих подразделений бойцами. Шли, потихоньку наполняясь недоумением и злобным разочарованием: где наши части? Где они, успевшие развернуться и подготовиться к встрече врага, части второго эшелона прикрытия госграницы?! Где мощная корпусная артиллерия, где крупнокалиберные 152-миллиметровые гаубицы, способные своим губительным огнем остановить любого противника?!

Так и не встретив организованной обороны, вчера утром встали на дневку. Давыдов решил для себя, что отступающие налегке пехотные части они со своим обвесом точно не догонят, только из сил окончательно выбьются. Да и лошадям отдых нужен, а то еле копыта переставляют, бедняги. Его бойцы распрягли лошадей и провалились в тяжелый сон, а сам Давыдов заснуть не мог. Устало вытянувшись на еловом лапнике, он перебирал в памяти события первых дней войны, а также предшествовавшие им события последних лет. Как, дьявол его забери, как так получилось, что его любимая артиллерия, самый мощный и важный род войск, бог современной войны, – и это не его слова, это сам товарищ Сталин весной этого года на приеме в честь выпускников военных академий сказал, – так вот, как же так получилось, что артиллерия с началом войны себя так жидко и вонюче проявила?! Выходит, все, чему учились и к чему готовились перед войной, зря?!

Казалось бы, чего проще? Всего и делов-то – выкатывай артиллерию, особенно тяжелые и крупнокалиберные системы, на заранее подготовленные оборонительные позиции у границы и лупи от всей души, со всей пролетарской ненавистью, по наступающим захватчикам. На позициях этих, также заранее, и боезапас размещен должен быть, да не просто кое-как свален, а грамотно рассредоточен в укрытиях. А чтобы враги артиллерию раньше времени не уничтожили, так на то приграничные укрепрайоны были предусмотрены, с развитой фортификацией, с мощными долговременными укреплениями и казематными артиллерийскими установками в них, в том числе и противотанковыми. Вот тут тебе и шанс повоевать достойно, делом доказать, что артиллерия самый важный род войск и бог войны… Но это, как выяснилось несколько дней назад, были красивые планы и благие намерения, а реальность… – вот она, суровая реальность, в виде единственной уцелевшей от всей батареи пушки да пары десятков его голодных, измученных долгим маршем бойцов!..

От этих нерадостных мыслей на капитана Давыдова тогда накатила такая злоба и ненависть, что ему не только заснуть – ему дышать стало трудно от горячего желания прямо сейчас кого-нибудь из фашистской сволочи убить, причем убить лучше своими собственными руками. И потому появление одного из своих бойцов, отправленных на разведку окрестностей, с сообщением о том, что неподалеку обнаружен поселок, а в поселке слышна стрельба и, судя по всему, идет бой, Давыдов воспринял как манну небесную, как спасительный глоток воздуха. Быстро подняв своих артиллеристов, он ринулся к поселку, страстно желая повоевать, выплеснуть душившую ненависть, а там уж как получится. Повоевать в тот раз не получилось, но зато встретили своих, и те никуда от врага не бежали, а очень даже наоборот. Вот там командир батареи и познакомился с лейтенантом Ивановым…

Больше всего, если отложить в сторону явные нарушения субординации и иерархии командования, Давыдова поразила осведомленность Иванова в узкоспециальных артиллерийских вопросах, которые не каждый и артиллерист-то сейчас знает. Положим, что такое артиллерийский огневой вал, лейтенант, как и сам Давыдов, мог узнать еще во время обучения в военном училище, от старых преподавателей, заставших Первую мировую, если не щелкал там хлебалом, а учился старательно. Но откуда пехотный лейтенант знает, что такое артиллерийская засада и огневой мешок? Это даже в уставах еще не описано. Давыдов и сам-то об этом узнал отнюдь не в ходе обучения – не учили их такому в училище, а уже потом, из боевого опыта старших товарищей, когда под Халхин-Голом для атакующих самураев те огневые мешки да засады организовывали. Ну, а лейтенант Иванов откуда мог узнать? Может, слышал где? И вчера, после совещания, где Иванов довел план войны на завтра и поставил индивидуальные задачи, а потом распределил под эти задачи силы и средства и долго еще сидел вместе с ним, Гавриловым и Сотниковым, объясняя, как он сказал, «каждому свой маневр», Давыдова снова приятно удивило то, что командир, пусть и пехотинец, очень хорошо понимает возможности и могущество артиллерии, отводя ей в предстоящей засаде особо важную роль – не только как наиболее мощного средства огневого подавления, но еще и как средства подстраховки всех остальных сил засады на случай, если в бою что-нибудь пойдет наперекосяк. Ну, а уж он со своими артиллеристами в долгу не остался – позиции для его сорокапятки и приданных полковых пушек подготовлены и замаскированы образцово, теперь скорее бы противник появился, и тогда они наконец впервые с начала войны покажут фашистским ублюдкам, что такое правильно организованная артиллерийская засада!

– Товарищ капитан, немцы на подходе! – выдохнул запаленный кавалерист-разведчик из дальнего дозора. – Минут через пять-десять здесь будут…

Сотников, порывисто вскочив с подножки броневика, облегченно-радостно выдохнул – ну вот, наконец-то, началось – и, на ходу вытаскивая из футляра трофейный немецкий бинокль, ломанулся к заранее оборудованному для него на дереве помосту, с которого он намеревался вести наблюдение и подавать сигналы в предстоящем бою. Но успел пройти всего пару шагов до того, как из открытой двери броневика ему вслед высунулся радист:

– Товарищ капитан, вернитесь! Вас по радиосвязи вызывает лейтенант Иванов!..



Когда утренние гигиенические процедуры командира 1-го батальона 329-го пехотного полка 162-й пехотной дивизии вермахта оберст-лейтенанта (подполковника) Иоганна Карла барона фон Виттельсбауха прервал посыльный из штаба с сообщением о том, что лагерь военнопленных атакуют русские пулеметные танкетки и пара пушечных броневиков, это поначалу вызвало у него недоверие и даже легкую усмешку. Какие, к дьяволу, здесь русские войска, откуда? Все части Красной армии, за исключением отдельных незначительных очагов сопротивления на некоторых приграничных заставах и нескольких жалких узлов обороны в недостроенных укрепрайонах, бегут от границы под ударами доблестных немецких войск (ну, вот как его доблестный батальон, к примеру), а тут – неожиданная атака русских, да еще и подкрепленная их броневыми силами. Нет, это явно какая-то путаница, или, скорее, командир охранного взвода перебрал накануне местного шнапса, наряду с другими качественными продуктами награбл… реквизированного у местного населения для нужд немецкой армии.

Все еще усмехаясь нелепому сообщению, командир батальона приказал повторно связаться с командиром караульного взвода и передать, что после смены с караула его ждут несколько эпизодов дисциплинарной практики. Но когда через пару минут запыхавшийся посыльный сообщил, что связи с лагерем военнопленных больше нет, оберст-лейтенант удивился. Неужели сообщение о нападении правда и какая-то дикая группа русских, скорее всего, отбившаяся от основных сил и теперь набредшая на сборный пункт своих пленных, решилась атаковать? Впрочем, – тут он самодовольно и пренебрежительно фыркнул, – даже если и так, то на что надеются эти ничтожные унтерменши со своей устаревшей броней и вооружением? Они всерьез думают противостоять великолепно организованной, вооруженной и оснащенной немецкой военной машине?

Да любой батальон немецкой победоносной армии – пусть и минимальная, но самостоятельная тактическая единица, и, будучи таковой, батальон способен автономно выполнять достаточно серьезные боевые задачи, в том числе вести бой с превосходящими силами противника. Причем не только с его пехотой, но и с легкой бронетехникой – мало ли ее уничтожили из мощных и качественных противотанковых ружей и во Франции, и в Польше, и теперь уже здесь, в дикой России, за неполную неделю войны…

А уж его батальон, кстати сказать, лучший батальон в полку, именно поэтому ему доверили энергичным броском сначала захватить, а потом и удерживать важный населенный пункт Суховолю до подхода основных сил, одновременно обеспечивая охрану трофеев и организацию здесь временного пункта дислокации сначала штаба полка, а потом и штаба всей дивизии, так вот, его батальон, дополнительно усиленный взводом 7,5-сантиметровых легких пехотных пушек и моторизованным взводом истребителей танков из состава полковой артиллерии, способен эффективно вести бой и в наступлении, и в обороне, и при этом надрать задницу чуть ли не полку этих тупых и совершенно не знакомых с военной наукой славянских неумех, по ошибке считающих себя солдатами. Что подполковник и доказал совсем недавно, прямо здесь. Его батальон с ходу и с минимальными потерями захватил населенный пункт, полный всяких и всяческих вкусных военных трофеев и при этом абсолютно не подготовленный к обороне. Полковые и дивизионные склады вооружения, боеприпасов, продовольствия, военного и хозяйственного имущества. В придачу дивизионный медсанбат и склад медикаментов при нем. Полковой и дивизионный штабы со всем своим имуществом. Много чего еще нужного и полезного, и при этом – практически полное отсутствие транспорта для эвакуации, жалкая оборона в виде неполной стрелковой роты, без артиллерии и бронетехники… Тупые, не обученные военной науке варвары, которые не продержались против его образцово подготовленного и оснащенного батальона и часа, но при этом, приходится признавать, сражались они отчаянно и все полегли, защищая своих раненых.

Сейчас, правда, боеготовность батальона несколько снижена, поскольку первую роту – лучшую роту батальона во главе с лучшим и самым способным офицером – пришлось отправить вдогонку за отступающими русскими. Вот уж кто в два счета решил бы проблему с бессмысленной и безнадежной атакой лагеря пленных советской броней… Командир первой роты гауптман Шульц был любимчиком подполковника, которому тот явно благоволил и многое прощал. Мало того что Шульц являл собой так приятно радующий душу фон Виттельсбауха образец истинного немецкого служаки – дисциплинированного, исполнительного офицера, но в то же время инициативного командира, старающегося как можно лучше выполнить любой полученный приказ, – он помимо грамотного и эффективного командования ротой еще четко знал свое место и при внеслужебном общении с Иоганном умудрялся проявлять истинное чинопочитание, искусно демонстрируя барону восторженное преклонение перед представителем многих поколений германской военной аристократии. А еще был весьма угодлив, но без унизительного подобострастия, с редкой тактичностью оказывая командиру батальона разные личные услуги и даже иногда предугадывая его желания. В общем, любимчик… Эх, и надо же было ему так неосторожно, при свидетелях, избить того вонючего ублюдка, только по ошибке носящего гордое звание офицера немецкой армии…

Тогда, после боя, оберст-лейтенант, по праву победителя, конечно, позволил своим подчиненным некоторые вольности с женским персоналом медсанбата – известно, горе побежденным, а его любимец и здесь умудрился отличиться, приводя к покорности перед отправкой к самому Иоганну нескольких особо красивых славянок. И надо же было в это время мимо проходить начальнику моторизованной роты дивизионных ремонтных мастерских, которая вслед за пехотным батальоном была направлена в Суховолю для организации здесь пункта ремонта и восстановления техники, а также собираемых по всей округе трофеев. Услышав плач и жалобные крики, этот мягкотелый выродок, хоть и в звании майора, влез не в свое дело и принялся читать гауптману нотации о чести и достоинстве немецкого офицера, а еще о недопустимости жестокого обращения с пленными и в особенности с женщинами. Вполне естественно, что Шульц, даже не дослушав, жестоко избил и его, да и поделом ублюдку, но это избиение майора капитаном видели не только нижние чины батальона, но и техники ремонтной роты, поэтому делу пришлось придать хотя бы видимость официального рассмотрения. А поскольку рассмотрением инцидента занимался сам фон Виттельсбаух, он, вполне естественно, назначил виновным начальника технической роты и на время излечения посадил его под домашний арест. Однако, прекрасно понимая, что в случае действительно беспристрастного рассмотрения вышестоящим начальством факта избиения немецкого офицера, да еще и старшего по званию, ситуация может повернуться не в пользу гауптмана, на всякий случай отправил своего любимчика подальше – преследовать отступающие от Суховоли разрозненные русские войска. Да еще при этом выделил ему весь грузовой автотранспорт батальона, половину взвода тяжелых 81-миллиметровых минометов и даже единственный в батальоне полугусеничный бронетранспортер «Ханомаг-251», закрепленный за оберстом в качестве командирской машины…

А теперь вот, в самый неподходящий момент, да еще и в некотором отдалении от грамотно, по всем канонам немецкой военной науки, организованной обороны места временной дислокации батальона, атакуют неизвестно откуда объявившиеся советские танкетки и броневики.


В этой ситуации, конечно, для уничтожения группы наглых русских лучше всего подошли бы силы моторизованной разведывательной роты из состава разведбата танковой дивизии, временно приданной их пехотной дивизии и сейчас размещенной здесь, в Суховоле, в его оперативном подчинении, с задачами усиления обороны пункта временной дислокации, а еще – как раз для поиска и уничтожения по округе таких вот разрозненных остатков подразделений советских войск и очагов сопротивления. Рота, помимо новейших полугусеничных бронетранспортеров «Ханомаг-250» с весьма широким разнообразием вооружения, была также укомплектована мотоциклами, легковыми и грузовыми автомобилями, включая автомобили-вездеходы, имела собственные отделения боевого и вещевого обеспечения и даже собственное авторемонтное отделение с полугусеничным тягачом, по своей огневой мощи могла потягаться со всем его батальоном, а по маневренности и подвижности далеко превосходила пехоту. И задача энергичным броском выдвинуться к лагерю военнопленных для уничтожения атакующих русских бронесил – это как раз им по профилю, но… отношения с командиром роты, гауптманом Мюллером, у Иоганна не сложились.

Эта деревенщина, этот низкорожденный простолюдин, очевидно ведущий свой род от какого-нибудь свинопаса, непонятно каким образом выскочивший из своего гнилого болота наверх, в офицерский корпус, да еще и в элитные моторизованные части, мало того что не выказывал никакого почтения к нему, представителю старинного и знатного аристократического рода (пусть и одной из его младших ветвей), так он еще и открыто демонстрировал свою независимость, самостоятельность в планировании и выполнении боевых задач, постоянно намекая подполковнику, что подчиняется ему лишь формально и лишь в очень небольшой степени.

Господин оберст-лейтенант желает задействовать силы и средства разведывательной роты для усиления обороны пункта временной дислокации? Яволь, это совпадает с полученными приказами из штаба пехотной дивизии, поэтому в охране и обороне Суховоли будут постоянно задействованы бронетранспортеры минометного отделения и группы управления (всего семь боевых машин, вооруженных пулеметами, из них на двух дополнительно установлены 81-миллиметровые минометы). От господина оберст-лейтенанта требуется только указать им позиции в общей системе обороны пехотного батальона. Остальные три взвода будут постоянно задействованы в рейдах по окрестностям, выполняя поставленные штабом пехотной дивизии задачи.

Какие задачи и какие маршруты? При всем уважении, эту информацию господину оберст-лейтенанту лучше запросить непосредственно в штабе пехотной дивизии, где ему, гауптману Мюллеру, и поставили эти задачи. Кстати, туда же он отчитывается о выполнении и результатах поставленных задач. Господин оберст-лейтенант желает дополнительно поставить его роте какую-нибудь задачу или отдать какой-нибудь приказ? Это, разумеется, право господина оберст-лейтенанта, как старшего по званию офицера… только задачу или приказ необходимо издать в письменной форме, это нужно для последующего отчета своему командованию. И еще – этот приказ необходимо предварительно согласовать со штабом дивизии, к которому и прикомандирована его рота… Таков порядок. Господин оберст-лейтенант, как опытный военный, не может этого не понимать…

Так же точно этот безродный ублюдок отреагировал и на устное распоряжение фон Виттельсбауха организовать силами его бронетехники патрулирование участка дороги между Суховолей и лагерем пленных – видите ли, выделение техники из состава средств обороны Суховоли ослабит упомянутую оборону, а выделение техники из состава поисковых взводов ослабит их огневые возможности при контакте с противником и может привести к излишним потерям в ходе боестолкновений. Но если господин оберст-лейтенант желает, то… по письменному приказу, который будет предварительно согласован со штабом дивизии… и, кстати, а куда это неожиданно подевалась целая рота из состава пехотного батальона, да еще вместе с автотранспортом батальона и средствами усиления?..

Подполковник, пару раз попытавшись поставить наглому капитану боевые задачи по своему усмотрению, в основном по реквизиции ресурсов у местного населения в интересах батальона, и нарвавшись в ответ на безукоризненно вежливые просьбы письменных приказов, которые обязательно дойдут до штаба даже не полка – дивизии, так подставляться не захотел и демонстративно свел общение с гауптманом Мюллером к минимуму, оставив того наедине с его задачами, «определенными в штабе пехотной дивизии». В результате все три взвода разведывательной роты практически не появлялись в Суховоле, колеся по окрестностям и занимаясь своими делами, большая часть из которых, как желчно подозревал Иоганн, заключалась в пьянстве, грабежах и насилии сельских пейзанок. При этом лагерь и дорога к нему так и остались без контроля бронетехники…

А сейчас – атака русских, и теперь хочешь не хочешь придется снова обращаться к Мюллеру, чтобы он своими силами обеспечил уничтожение угрозы лагерному пункту. Это, кстати, его прямая обязанность, тут он уже не отвертится, но и вся слава победы тогда достанется ему, а этого ох как не хочется… С другой стороны, с атакой этих жалких русских жестянок уверенно справятся и штатные расчеты истребителей танков его батальона… Вот то, что такую возможность не предусмотрели раньше и что караульный взвод сразу не усилили одним-двумя расчетами истребителей танков, это ошибка, это упущение… Впрочем, это ошибка и упущение не его, командира батальона, а командира второй роты, который выделял свой взвод в охрану лагерного пункта, и за это упущение он будет наказан… потом, после боя.

Решено, для уничтожения шальной группы отчаянных русских жестянок он выдвинет еще один взвод второй роты и все три ротных расчета противотанковых ружей. Ну, и группу телефонистов с ними отправить не лишним будет – пусть линию проверят или восстановят. А вот потом, когда атакующих русских он уничтожит силами своего батальона, вот тогда и у него будет повод потыкать носом гауптмана Мюллера и составить донесение наверх – как же, разведка проворонила в окрестностях опасную группу русских, да еще с броней. Теперь транспорт… Шайзе! – судя по времени, грузовики для развозки пленных на ежедневные работы ушли совсем недавно, и ушли пустыми, а теперь, поскольку своих грузовиков в батальоне временно нет, придется отправлять подкрепление пешком или на конных повозках, а это совсем не комильфо… Впрочем, можно ведь задействовать грузовики моторизованной ремонтной роты, благо ее начальник так удачно сидит под арестом…

Когда через два, а потом и через три часа никто из отправленного к лагерю усиления не вернулся, а телефонная связь по-прежнему не работала, оберст-лейтенант забеспокоился уже всерьез.

«Что там, черт возьми, происходит?!.. Неужели эти тупые русские варвары смогли здесь, в тылу победоносной немецкой армии, собрать значительные силы, которые позволили им уничтожить два взвода отличной немецкой пехоты?! И что теперь делать?»

Дальше оголять оборону пункта временной дислокации, распыляя силы и так неполного батальона, нельзя, да и терять своих солдат ему больше категорически не хотелось. Запрашивать у командования полка помощь или дополнительные средства огневой поддержки – стыдно. К тому же сразу возникнет вопрос: а почему это командир батальона не задействовал возможности специально предназначенного для разведки и ведения внезапных встречных боев с силами противника неизвестной численности, подразделения?

«Да, похоже, обстоятельства складываются так, что сейчас не о том, кому слава победителя достанется, думать нужно, а о том, как позора избежать», – с этими невеселыми мыслями фон Виттельсбаух приказал срочно вызвать к себе гауптмана Мюллера.

Сам Мюллер, надо признать, в ситуацию вник с ходу и то, что сейчас не время выделываться с письменными приказами, тоже осознал мгновенно. Не прошло и получаса, как он, собрав всех своих бойцов, в том числе из вспомогательных ротных подразделений ремонта и обеспечения (своей пехоты оберст-лейтенант ему категорически не выделил) и все семь бронетранспортеров, стоявших ранее в обороне Суховоли, в сопровождении моторизованного взвода 37-миллиметровых орудий, который после отказа дать пехоту вытребовал у Иоганна для усиления противотанковых возможностей, ринулся по дороге к лагерю военнопленных. Больше оберст-лейтенант ни его, ни ушедших с ним солдат не видел…





Глава 5




Захват небольшой колонны автотранспорта немецкой армии, прибывшей к сборному лагерному пункту советских военнопленных, произошел без эксцессов и даже как-то… буднично, что ли. Ни тебе мощного огневого подавления с одной стороны, ни ответного яростного сопротивления с другой. А все потому, что все, кто находился в этой колонне, были твердо уверены, что они уже практически победили, отступающие от границы советские войска дезорганизованы, почти полностью потеряли боеспособность и вследствие этого никаких неприятностей, особенно здесь, в тылу, доставить уже не смогут. Поэтому ни появления здесь русских войск, да еще с броней, ни их последующей бесцеремонной атаки никто и не ожидал.

Ехавшие в передовом легковом армейском вездеходе канцеляристы из штаба пехотного полка вообще всю дорогу расслабленно дремали – работа у них спокойная, бумажная, к осторожности и осмотрительности в боевой обстановке совсем не располагающая. К тому же той самой боевой обстановки почти что и нет – от передовой далеко, да и употребленный накануне во славу немецкого оружия славянский… как там его – «самогон», вот – он… такой самогон…ну, натурально, очень вкусный и качественный пшеничный самогон оказался, не то что родной и привычный шнапс из картофельной браги… Вот этим самым самогоном, презентованным вчера от щедрот командиром пехотного батальона, да под сытную и вкусную местную закуску (о, славянский шпик, Ja, Ja!), канцеляристы вчера и укушались весьма обильно, так что сейчас все еще испытывали легкое чувство опьянения и общей расслабленности организма. В самый раз еще немного подремать по дороге.

Солдаты в количестве двух отделений, выделенные для охраны пленных на выездных работах, хоть и трезвые – дисциплина, понимаешь, да и вообще, «Ordnung muss sein», – уютно привалившись к бортам в кузовах грузовиков, тоже подремывали, готовясь к необременительной, но такой приятной и важной для фатерланда службе: целый день подгонять этих пленных русских свиней, чтобы они не ленились работать на своих новых хозяев. И тоже ничего не опасались, поскольку они непобедимая немецкая армия, а разбитые и деморализованные унтерменши под ударами доблестного вермахта бегут от границы на восток и, наверное, уже где-то далеко.

А водители… а что водители? Им дано распоряжение везти, они и везут. К тому же водители, вместе со всем своим транспортом, здесь не родные, они из состава автотранспортных частей обеспечения пехотной дивизии, в Суховолю прикомандированы временно, как раз для транспортировки пленных на работы в интересах командования дивизии. Вот и развозят их уже несколько дней по наезженным маршрутам, а наблюдение окружающей обстановки, как и мероприятия по охране и бороне колонны, – это не их дело. Их дело – доставить пассажиров к временному лагерному пункту сбора военнопленных, плавно притормозить возле ворот, затем аккуратно разбудить господ унтер-офицеров в вездеходе – что-то они сегодня особенно разоспались – и затем находиться возле своих машин, ждать дальнейших указаний. Поэтому ни на опустевший лагерь, ни на стоящий чуть поодаль немецкий полугусеничный бронетранспортер они особого внимания не обратили – подъехали, как обычно, остановились…

И тут, после внезапного появления спереди, из-за угла бревенчатой казармы караульного взвода, и сзади, из придорожного подлеска метрах в двадцати позади колонны, советских пушечных броневиков, каждый из которых в качестве обозначения намерений дал короткую предупредительную очередь из башенного пулемета, неожиданно выяснилось, что все прибывшие в колонне отныне совсем не представители победоносного вермахта, а военнопленные с неясными жизненными перспективами. Потому что наличие у одной из воюющих сторон броневых сил, даже с пулеметным вооружением, не говоря уже про пушечное, при условии отсутствия у противной стороны аналогичных броневых сил или средств ПТО, дает первой стороне полное и подавляющее преимущество, позволяющее диктовать противнику условия сдачи… или смерти. Осознав, что вести блицкриг с винтовками против броневиков категорически невозможно, представители высшей расы благоразумно решили даже не начинать и сдались без единого выстрела, в результате чего все их транспортные средства перешли в разряд трофеев без единой царапины и в полностью исправном техническом состоянии.

После того, как ошарашенных столь резкими переменами в судьбе немецких вояк разоружили, связали и свалили скопом в кузове одного из грузовиков под охраной двух автоматчиков, Сергей, потирая ладони от удовольствия – нужные и полезные трофеи захвачены без потерь, у Сотникова пока тоже все удачно складывается, – отправился осматривать новые приобретения. Трофимов увязался следом, по пути ворча себе под нос про то, что лейтенант Иванов – тот еще хомяк, хомяк из хомяков, жадный хомяк, хомячище просто, и большего хомяка в своей жизни он, Трофимов, не встречал и, наверное, уже не встретит. Но ворчал так, добродушно, скорее просто по привычке, потому что тоже был доволен результатами захвата колонны без потерь. Сергей, поддерживая общение, отшутился известной фразой из старого доброго, советского еще, мультика про домовенка Кузю – мол, он не жадный, он домовитый. Да и хомяки – они, если на правильной стороне выступают, сущности очень полезные, от них много чего хорошего в прибыток получается.

– Так давайте же, товарищ бригадный комиссар, посмотрим, что тут у нас, благодаря хомяческим тенденциям, полезного в хозяйстве прибыло, – весело проговорил Сергей, подходя к легковому вездеходу, обутому в здоровенные 18-дюймовые колеса с мощными грунтозацепами. – Ого, нам, можно сказать, опять подфартило. Это «Хорьх-901», тип 40, модернизированная в 1940 году модель унифицированного среднего легкового внедорожного автомобиля немецкой армии.

Вообще, надо сказать, немцы не только педанты, но еще и большие рационалисты – они, готовясь к этой войне, предварительно, еще в 1930-х годах, разработали концепцию унификации автомобильного транспорта для своей армии, так называемую «Программу Шелла», или «План Шелла» (по имени автора, полковника немецкого Генштаба Адольфа фон Шелла). В частности, по легковому армейскому транспорту были определены три типа полноприводных внедорожных автомобилей – легкий, средний и тяжелый, которые, хоть и изготавливались потом разными производителями, но были унифицированы по одной конструкционной схеме: лонжеронная рама, независимая подвеска всех колес с одинаковой шириной передней и задней колеи, блокируемый межосевой дифференциал. Ну, и дешевый, технологичный вариант кузова простой формы, с тентованным верхом. В результате все легковые, грузовые и специальные автомобили для армии, пусть и выпускавшиеся разными производителями на разных заводах, имели отличия только по двигателям и некоторым агрегатам трансмиссии, а в остальном их узлы и агрегаты были стандартизованными и в значительной степени взаимозаменяемыми.

Конкретно этот средний многоцелевой вездеход, разработанный фирмой Horch в конце 1930-х годов, послужил основой для всего семейства средних многоцелевых армейских автомобилей, выпускавшихся сразу на трех заводах: собственно Horch, Wanderer и Opel. Имеет постоянный полный привод и независимую рычажно-пружинную подвеску всех колес на карданных шарнирах, обеспечивающую этой весьма тяжелой машине отличную проходимость. В целом, очень удачный автомобиль, который широко используется в немецкой армии, выпускается в различных модификациях, от многоцелевого тягача до штабной, саперной, санитарной и разведывательной машины, а также в качестве полевых радиостанций. Кстати, нам достался именно штабной вариант, без боковых, свободно вращающихся запасных колес, служащих для увеличения проходимости на пересеченной местности, но с увеличенным за счет этого кузовом, вмещающим до восьми человек. Из недостатков – машина весьма требовательна к регулярности и качеству технического обслуживания, особенно карданные шарниры приводов колес. Впрочем, это общая характерная особенность немецкой техники, так сказать, оборотная сторона ее сложных технических решений. Но, учитывая, что у нас так удачно образовался квалифицированный механик, причем имеющий знания и опыт обслуживания именно немецкой техники, думаю, с этим особых проблем не будет. В общем, очень полезное приобретение, которое нашему отряду, безусловно, пригодится. – Продолжая говорить, Сергей полез в салон вездехода и почти тут же выскочил обратно, с большим трудом сдерживая довольную улыбку. – Вы посмотрите только, товарищ бригадный комиссар, что они с собой везли – картотека! Картотека с документами первичного учета пленных. Это очень сильно облегчает нам задачу отделения агнцев от козлищ или, говоря проще, поможет в выявлении предателей и коллаборационистов.

Теперь что там у нас дальше? Тоже отменно… Немецкие трехтонные грузовики «Опель-Блитц» общего назначения, один такой в наших трофеях уже имеется. Про них я вам недавно, когда вы тот наш трофей осматривали, рассказывал. Прочные, надежные и неприхотливые машины, имеющие очень неплохую проходимость и при этом достаточно простую конструкцию, безо всяких вездеходных изысков. Напомню только, что слово «молния» в его названии отнюдь не случайно – на хорошей дороге грузовик может развивать скорость до девяноста километров в час. И при этом расходует всего 26–27 литров на сто километров, а отсюда и запас хода по шоссе у него больше трехсот километров на одной заправке. Так что эти грузовики нашему отряду тоже очень полезны будут, серьезно увеличивая его мобильность и маневренность…

Сергей все медленнее договаривал последние слова, одновременно с этим быстро обдумывая неожиданную мысль, пришедшую ему в голову буквально только что, в процессе осмотра грузовиков.

«Итак, имеем четыре грузовых “опеля”в хорошем состоянии, это, если их пехотой из пленных нагрузить, примерно на сто человек, или два местных взвода, хватит… Да плюс наш трофейный “опель”, да плюс пару-тройку наших ЗиСов можно в хвост колонны добавить, типа трофейные, захватили у русских… И плечо переброски тут небольшое, можно несколько рейсов сделать, а пехота у нас сейчас будет злая, ей после концлагеря-то до фашиста только позволь добраться… Да плюс к этому пара наших пушечных броневиков, да плюс штабной “Ханомаг” с двумя пулеметами, артиллерию брать не будем, тащить ее громоздко, да и скорость выдвижения тогда значительно упадет, так что обойдемся броневиками. Ну, на крайний случай можно у Сотникова один Т-40 в арьергард взять. Он и по окрестностям потом поездит-поплавает, и в атаке аэродрома свой крупнокалиберный ДШК весомым аргументом предъявит. Пехоту вооружить трофеями, а если переодеть тех, что на виду будут, в немецкую форму, тогда можно будет прямо с марша заехать на территорию – типа усиление из Суховоли, а разговор с постом охраны на въезде Кеша вести будет – он, после лагеря и Марины в нем, немцев уже люто и лично ненавидит, так что в общении с постовыми его злобная физиономия за их офицерское высокомерие сойдет… Или просто перебросить силы на грузовиках к аэродрому, а там атака с разных сторон, предварительно, конечно, конную разведку туда, а там, по ее результатам, план войны видно будет… Пожалуй, все может получиться, если, конечно, Трофимов согласится. Ох, чувствую, опять он ворчать по поводу изменения планов будет…»

– Товарищ бригадный комиссар, в связи с неожиданным прибавлением транспортных средств, на которых спокойно можно доставить до полуроты бойцов, причем эти транспортные средства будут однозначно идентифицируемы противником как принадлежащие немецкой армии, пришла мне на ум одна идея…

– Да ё… ёшкина кошка, лейтенант! Ты уже за… заелозил меня вконец этими своими неожиданными идеями! Сколько можно?!

– Ну что вы так волнуетесь, товарищ бригадный комиссар, – рассудительно произнес Сергей. – Это ведь не я такой, весь из себя суетной и непредсказуемый, – это просто война нынче совсем другая, иная, чем вы привыкли. Блицкриг, понимаешь ли, то есть молниеносная война, война моторов, быстрых и неожиданных маневров, стремительных перемещений сил и средств. А вместе с этим – быстрая смена оперативной обстановки, неясные и труднопредсказуемые действия противника, угрозы нашим войскам не только с фронта, но и с флангов, а иногда и с тыла. Но тут хочу подчеркнуть важный момент – быстро меняющаяся оперативная обстановка дает преимущества не только противнику, она и для нас создает некие благоприятные моменты, которые, если успевать их грамотно использовать, могут принести нам немалый успех, а немцам полный п… поражение, в общем. Ключевой момент тут – именно успевать, поэтому и приходится подстраиваться под быстро меняющуюся обстановку, меняя планы на ходу, в связи с вновь возникающими обстоятельствами. И, кстати, обратите внимание на то, что это изменение планов на ходу пока только на пользу нам шло. А сейчас я вам даже не планы изменять хочу предложить, а только немного их подкорректировать, для, так сказать, более эффективного исполнения.

Сергей достал и пристроил на крыле грузовика карту, достал карандаш и аккуратно наметил на ней маленький кружок.

– Вот, видите, это Суховоля, это рокадное шоссе, идущее почти параллельно границе от Гродно через Домброво, Суховолю и Осовец на Ломжу. А вот здесь, на его отрезке Суховоля – Осовец, поблизости от населенного пункта Гонендз, расположен наш аэродром… точнее, сейчас, скорее всего, уже бывший наш…

Проблему с доставкой захваченного автотранспорта к месту временной стоянки, где бывшие пленные расположились на отдых, кормежку, помывку и иные сопутствующие мероприятия, Сергей решил просто: посадил в кабину к каждому немецкому водителю своего бойца, а спереди и сзади колонну контролировали броневики. Водители, предварительно запуганные всяческими карами за малейшее отклонение от маршрута следования колонны, вели себя образцово, да и сама дорога много времени не заняла. Сосновник, выглядевший безмятежно спокойным, если его наблюдать сверху, с воздуха, внизу, на земле, напоминал растревоженный муравейник – шутка ли, принять под свои кроны без малого две тысячи человек, а это почти целый стрелковый полк получается. И не просто принять посидеть под деревьями, отдохнуть: тут и там горели заранее разведенные костры, на которых местные жители из недавно отбитого у немцев поселка Янув, сговоренные старшиной Авдеевым за промтовары и керосин, готовили, помимо кипятка для чая, жидкую кашу с хорошо разваренным мясом (более грубую пищу голодающим несколько дней людям сейчас нельзя) и грели воду, которой потом в отгороженных плащ-палатками закутках смывали с себя многодневную грязь изрядно воспрянувшие духом пленные. Рядом расположились импровизированные прачечные, где поселковые женщины отстирывали от грязи и вшей их обмундирование, после осмотра помощниками старшины признанное годным к дальнейшему использованию. Сами пленные, еще не перешедшие обратно в разряд бойцов Красной армии, пока, до проведения всех проверочных мероприятий и во избежание неразберихи, так и размещались в сосновнике отдельными группами численностью до роты, на которые они разделились у лагеря и которыми сюда дошли. Этими же группами, в соответствии с очередностью прибытия, они вызывались на прием пищи, помывку, медосмотр и потом на беседу с особистами.

Сергей первым делом спросил про старшину Авдеева, чтобы сдать тому новые трофеи и обсудить новые задачи. И неприятно встревожился, когда один из помощников старшины, отводя глаза, сообщил, что товарищ старшина сейчас находится у товарища старшего политрука… и новая отрядная медсестра тоже сейчас там. Уточнив, у какого именно товарища старшего политрука, и узнав, что это «тот, который повыше, чернявый такой, дюже строгий», Сергей быстрым шагом направился к месту, где расположились особисты, старательно пытаясь обуздать бурлящие внутри злобу и бешенство. Этот старший политрук, один из двух взятых в рейд помощников Трофимова, не понравился Сергею сразу. Не понравился внешне – высокий, смазливый и всячески подчеркивающий свои внешние данные, одетый в новую, с иголочки, форму, весь такой наглаженный и начищенный, преувеличенно чистенький, словно он не на войне, а на параде или где-нибудь в приемной высокого начальства обретается. Не понравился внутренне – своим гонором и спесью, своим высокомерным и пренебрежительным отношением ко всем, кого он считал ниже себя, а в эту категорию, судя по его поведению, входили все в отряде, кроме его начальника. Вот с Трофимовым особист был преувеличенно уважителен и услужлив. Впрочем, наблюдая со стороны это сочетание высокого искусства подхалимажа и надутого чванства, Сергей поначалу только посмеивался – он, за свою богатую событиями и встречами прошлую жизнь, таких вот кичливых подхалимов навидался, а потому был твердо уверен, что и как люди они дерьмо, и как работники хуже некуда, но бригадному комиссару виднее – это его подчиненный и его заботы. Первый тревожный звоночек прозвучал в поселке, когда этот чванливый ублюдок принялся морально топтать молоденьких парнишек-танкистов, и без того хлебнувших лиха в немецком плену чуть ли не до смерти. Тогда Трофимов вмешался и не позволил укоротить слишком длинный язык своему ретивому подчиненному, обещал разъяснить тому его неправоту сам. Видать, не помогло… А сейчас этот говнюк, скорее всего, уже выяснил, что Марина была в лагере на особых условиях, и, пользуясь отсутствием своего начальства, решил проявить себя во всей красе, докопавшись до девушки.

«Вот ведь гнилой засранец – все бы ему в свежей ране своим грязным пальцем поковыряться», – со злостью подумал Сергей, еще на подходе услышав набирающие громкость звуки мерзостной сцены – предчувствия его не обманули…