Абсолют в моём сердце

— Надо песком затереть стрекательные клетки! — сообщает с умным видом наш профессор математических наук.

— Пап?! — мне внезапно хочется отвлечь его внимание на свою персону.

— Да, Соняш, — отвечает, не отрывая взгляда от маминой головы, но теперь уже его большой палец повторяет контур её уха — ещё немного и снова кинется целоваться.

Знаю я эти его заторможенные взгляды и движения — всегда всё заканчивается одним и тем же: в лайт-версии поцелуями, а если маман вовремя не примет меры, то и вообще, может схватить в охапку и утащить во всем известном направлении. Я бы сказала, что у меня идеальный, образцовый отец, если бы не эта его специфическая деталь! Да раздражает просто! Иногда.

— Пап, а откуда медузы, если есть буйки заградителей?

— Ну… может, сеть повредилась, а может, волна слишком высокая была, сверху перекинула… Я не знаю…

И вот он результат: пока отец напрягал мозги, чтобы сообразить ответ на мой вопрос, момент упущен — маман как ветром сдуло, видно, сама уловила его настроение. Всё хочу у неё спросить, не слишком ли ей напряжно так часто удовлетворять его «потребности», да всё никак смелости не наберусь. Мама у меня, как бы помягче выразиться, ханжа! Полная, диаметральная противоположность отцу! Странная они пара — во всём, и даже в мелочах противоположны, как полюса магнита, но сила, та, что вдавливает их друг в друга, неимоверна! Я знаю наверняка, что для моей матери существует только один мужчина, и точно так же наверняка знаю, что Алекса не интересует ни одна женщина на Земле, кроме моей матери. Сколько бы на него ни смотрели, его собственные глаза всегда прикованы только к ней, как сильно бы ни жаждали его внимания, он не замечает никого кроме неё, отдавая ей себя целиком и без малейшего остатка!

Идеальная пара, идеальные отношения, идеальная, красивая, заботливая любовь… Любовь, пережившая все возможные испытания. Ну, если и не все, то уж точно большую часть!

Часто смотрю на них, вот так же, как сейчас, и думаю: ну неужели люди не могут с самого начала любить друг друга так же? Зачем нужны все эти терзания, поиски, ошибки, неудачи? Почему Бог не даёт людям счастье просто так? Просто потому что они родились и есть на Земле, а не в качестве награды за задуманные им же испытания?

А пикап, тем временем, не удался: наши парни не проявили интереса. Развалились каждый в своей расслабленной позе, пока девушки выжимали из себя максимум сексуальности. Интересно, что им не угодило? Неужели хватило благоразумия не вестись на глазах у родителей и сестёр? Нет, это вряд ли. Наверное, фигуры по их запросам недостаточно модельные — уж мой брат точно предпочитает девиц постройнее.

Девушки уходят, виляя попами, а я гордо шествую к воде, зная, что братья в данный момент глазеют в мою спину, и мне нравится это осознавать!

В воде замечаю молодого мужчину, заплывшего в зону, относящуюся к нашему пляжу. Он тоже меня замечает. Вернее даже, сразу обращает своё зоркое внимание на мою тушку. Я бы сказала… чересчур зоркое и чересчур пристальное!

Тётя Габи обожает раздавать свои советы мне и сёстрам, упорно считая мою мать недостаточно женщиной, а отца слепым идиотом:

— Мужики же — они как сливочное масло: не разогреешь, не намажешь! А вы ведь хотите толстым слоем мазать? — как-то, хорошенько «поддатая» после вечеринки со своим бойфрендом, поучала нас мамочка моей младшей сводной сестрёнки Аннабель.

В тот момент я только про себя посмеялась: ведь моя мать ничего не грела, а мажет, не то слово толстым слоем! Пачками кладёт, не размораживая! Но вот в этом временном отрезке моей истории, вспомнив тёткины слова, мне вдруг подумалось: «Да мне хотя бы тоненьким!».

И я улыбнулась… Слегка так, с маленького-премаленького легонца скривила губки в подобие лодочки, и о Боги! Кардинальные метаморфозы! У мужика грудь и плечи удвоились в размерах, глаза заблестели, полуулыбка стала улыбкой во все тридцать два! Его сексуальной энергией меня чуть не сдуло, вернее, едва не вынесло волной на берег!

Моя неопытная персона тут же немножко испугалась, боязливо покосившись на своих, но сразу же поняла, что опасаться нечего — Алекс, как сурикат, уже торчит в полный рост у самой кромки воды: не отрывая глаз, следит за моей безопасностью.

— Это твой парень? — интересуется мужик, проследив мой взгляд.

— Отец! — заявляю гордо.

Мужик немного скукоживается.

К Алексу подходит брат, уперев руки в бока, они о чём-то говорят, пока Эштон продолжает возлежать на кирпичном песке, разглядывая девочек справа. Алёша с разбегу ныряет, профессионально двигаясь размашистым баттерфляем в мою сторону.

— А это кто? — снова интересуется мужик, и на этот раз, у него, кажется, сжалась даже голова!

— А это брат, — елейно отвечаю ему.

— А тот на пляже?

— Который?

— Тот, что лежит.

— А, этот… этот не брат, но и не парень! — честно отвечаю.

Лёшка уже у меня под носом:

— У тебя всё в порядке, сестра? — спрашивает по-русски.

— Конечно, брательник, лучше не бывает!

— Смотри у меня! Если что, я тут, поблизости!

— Ага, я в курсе уже. А не много ли вас с Алексом на одного этого мужичка? — тяну, разглядывая своего кавалера.

— Не много. Захотим и третьего подключим!

— Это вряд ли, у него есть занятия поинтереснее!

— Сонь! — брат подплывает ближе.

— Да?!

— Ты это представление для Эштона что ли устроила? Кончай, давай! Алексу не нравится этот хрен и мне тоже!

— Фу, брат! Я так никогда замуж не выйду из-за тебя!


— Так не за этого же карлика престарелого!!! — у брата, кажется, уже искры из глаз сыплются.

— Не наговаривай! Нормальный он мужчина! Ваши девки на Алекса пялились, а он постарше этого будет!

— Так то Алекс, а это хрен с горы! Ни рожи, ни кожи! Почувствуй разницу, детка! Он же тебя на раз снять хочет, ежу понятно! А девки были не наши, и мы их отбрили! Так что, давай, сворачивай тут свою флотилию соблазнения!

— Да ну тебя! — мне трудно скрыть обиду.

— Я найду тебе нормального парня, достойного. Не торопись! — голос у брата уже мягче.

— Ловлю на слове…

— Лови, я слов на ветер не бросаю!

Затем моему мужику на испанском:

— Всё мужик, сгинь отсюда, частный пляж — усёк? К девочкам нашим не приближайся, белые буйки не пересекай!

Выбегаю на берег замёрзшая, вода тёплая только у берега, а на глубине тот ещё холодильник.

— Ляг на песок животом, согрейся! Смотри, губы совсем синие, — причитает мама.

— Лучше ко мне иди, Сонь, я так нагрелся на солнце, что сейчас воспламенюсь! — приглашает меня отец.

Я тут же оборачиваю себя вокруг его действительно горячего как печка тела, и он тут же смеётся:

— А-а-а! Ледышка! Холодно, блин!

А мне хорошо! Так хорошо, что словами не описать. Так и сидим с ним в обнимку, охлаждая и согревая друг друга.

Алекс молчит некоторое время, положив подбородок на мою макушку. Потом вдруг выдаёт:

— Соняш, ты как маленький замёрзший котёнок, и так жалко тебя вдруг стало…

У меня от этих слов тут же щиплет в носу — я личность эмоциональная, а отец продолжает:

— А помнишь, в детстве ты всегда изображала из себя кошечку, и повадки все точно копировала, даже молоко лакала из миски, — смеётся. — Такая мурлыка была!

— Помню. А мама ругала меня…

Маман тут же оправдывается:

— Это когда тебе шестой год уже пошёл, а ты всё кошкой на четвереньках по полу бегала, я уж думала у тебя того… сдвиг в умственном развитии! Какая мать так не подумает?

— Мне просто нравилось быть кошкой!

— Да, и чесать левой ногой за ухом! — теперь и мама смеётся.

— Ну видишь, Лер, я же тебе тогда говорил, что это просто образ такой! Зря ты ломала ребёнку кайф! У моей девочки в глазах всегда незаурядный ум светился, разве этого мало?!

— Ну да, ну да! Тебе только волю дай, ты им всё позволишь!

— Не преувеличивай, Лерусь. Далеко не всё!

Отец целует мою макушку и проводит ладонью по голове, точно так же, как гладил в детстве кошечку Соню, и только в этот момент я вдруг замечаю взгляд Эштона — острое ядовитое лезвие. Меня словно из жаркой Испании в одно мгновение переместили на холодный Северный полюс, прямо так, в купальнике, с мокрой головой, и даже не выдали полотенца. Одно единственное за день столкновение взглядами, и в душе у меня зияет ядерная воронка. Вот как? Как он так делает? А главное, зачем? И почему?





Глава 17. Медицина




Вечером мы всем составом отправляемся в фешенебельный ресторан на берегу. Столики мама с отцом заказывали заранее и с большим надрывом, поэтому никаких горок, тиров, ночных прогулок на Феррари с целью подцепить развлечение на ночь для некоторых, магазинов и прочей ерунды не предвидится — все до единого обязаны присутствовать на семейном ужине.

Обычный ужин, обычная ресторанная еда. Паэлья — не самая лучшая, как всегда слава портит заведение — общий вывод отца и матери, специалистов в этом вопросе. Они много путешествуют вдвоём, объездили уже весь мир, но Европа, а особенно Испания — их любимое направление.

Им, как и всегда, мало друг друга, поэтому, оставив нас расправляться с десертом и развлекать друг друга, они удаляются на берег, чтобы побыть наедине. Никто из нас не станет им мешать: каждый знает, что нас слишком много и слишком мало у них времени, которое они привыкли уделять друг другу. Поэтому мы без лишних нареканий остаёмся, лениво поддерживаем ничего не значащую беседу — все уже приелись друг другу до изнеможения и давным-давно хотят по домам. Кроме меня, конечно. Ведь даже если я и не смотрю на него, не говорю с ним, я всё равно живу им. Просто живу…

Внезапно суету, шум непрекращающихся бесед, переливы тональности смеха отдыхающих, разрезает нечеловеческий женский вопль. Резко обрывается, затем запускается вновь — кто-то рыдает в истерике, но это не обычный плач, каждый мой нерв отзывается на раздражающий звук бездной отчаяния и безысходности, необъятной боли и страха, именно страха!

Моё бедное сердце готово разорваться изнутри, но я протискиваюсь сквозь толпу, чтобы узнать, что произошло?