Абсолют в моём сердце

— Куда ты меня тащишь?

— Получишь то, зачем явилась, — спокойно отвечает.

— Эштон, прекрати этот фарс. Выпусти меня!

Но он непробиваем: сразу же, как открываются двери лифта, снова хватает меня за руку, хотя запястье ещё не перестало ныть после предыдущей хватки. Долго идём по коридору, полностью обитому синей тканью, Эштон толкает одну из дверей, и мы оказываемся в комнате без окон, с огромной кроватью посередине. Комната для секса — догадываюсь.

— Раздевайся! — командует он и выходит.

Разумеется, я и не подумала.

Но и не ушла.

Вот в тот момент любой разумный человек открыл бы дверь и убрался, и я до сих пор не понимаю, что именно остановило меня. Или же, понимаю, но боюсь себе признаться в реальной причине.

Он вернулся скоро, мокрый, в одном только белом полотенце на бёдрах. Меня скрутило нервной дрожью.

— Я же сказал раздеться! — недовольно.

— Я не собираюсь спать с тобой! — отвечаю тихо, как мышка.

— Чего так?

— Ты не в себе!

— Ну так пользуйся! «В себе» я бы ни за что не лёг с тобой в постель, так что это твой шанс, сестрёнка! — он фальшиво разводит руки, а я не могу поверить, что столько лет любила человека, стоящего передо мной.

И вот я не знаю, зачем спросила:

— Что, настолько омерзительна?

Он ухмыляется:

— Я бы давно тебя трахнул, но твой папочка оторвёт же мне голову!

— Он и твой тоже!

— Чёрта с два! Может он и наделил меня своими паршивыми генами, но отцом никогда не был и не будет!

— Ты ублюдок, — успеваю сказать, прежде чем он одним резким движением бросает меня на постель, в какие- то секунды срывает майку, бельё, я пытаюсь сопротивляться, но бесполезно — он в тысячу раз сильнее меня.

Закрываю грудь руками, на что получаю нервное:

— А ты не в курсе, что зажатые серые мыши мужчин не возбуждают?

Ещё один плевок. Мои мозги не соображают, я не в том состоянии, когда дерзость и остроумие могут чем-то помочь, поэтому выдаю банальное:

— Мужчин нет, а вот тебя… Может, ты импотент, поэтому и не встаёт?

Его брови удивлённо взлетают, рот растягивается в улыбке:

— Провоцируешь? Это зря!

Резко поднимается, ехидно улыбаясь, подходит к комоду, выдвигает ящик, вынимает оттуда деревянную шкатулку, из неё пакет с порошком. Направляется к двери и, почти уже скрывшись за ней, внезапно оборачивается со словами:

— Сейчас у тебя есть последний шанс убраться. После того, как я вернусь, такой возможности уже не будет.

Молниеносно вскакиваю, напяливаю обратно свою майку, бюстгальтер нервно пихаю в карман джинсов, но никак не могу справиться с этой простой задачей — не знаю, сколько выпила в тот вечер, но, очевидно, не мало.

Уже в лифте внезапно понимаю, что хочу остаться. Вот просто сознательно вернусь и пойду до конца. Конца чего? — спрашиваю у себя. Конца своего унижения, где будет, уверена, и конец этому чувству, вымотавшему мне уже всю душу, выжавшему из меня все жизненные силы, все мысли и желания, кроме одного — принадлежать ему. Так пусть же вытрет об меня ноги, пусть поставит уже эту чёртову точку!

Просто я понятия не имела на что иду, и каким способом её будут ставить, эту точку.

Возвращаюсь. Ложусь на кровать в одежде и жду. Долго. Сердце рвётся в бешеной скачке, мне страшно и стыдно в то же время: рассудок, расслабленный алкоголем, не в состоянии осознать всю дикость сложившейся ситуации. Внезапно понимаю, что он прав — я похотливая кошка. Но только когда он рядом. Мне двадцать один, и я сильно перезрела для первого секса: даже если опустить всю романтику, моё тело элементарно давно уже требует этого физиологически. И, наверное, это одна из причин, почему я вернулась — элементарно хочу его. Хочу так сильно, что готова игнорировать все сказанные им мерзкие слова, забыть, как усердно он старался вызвать во мне отвращение, обидеть, заставить уйти.

Я как одержимая жажду его рук, губ на своём теле, хочу уже, наконец, узнать, каково это — ощутить его в себе. И да, он снова прав — это мой шанс. Тот самый, который нельзя упускать.

К моменту его возвращения успеваю немного протрезветь. А Эштон… Эштон — не Эштон. Его не шатает, но он с трудом фокусируется на том, что делает.

— У меня плохие … новости, — сообщает, с трудом подбирая слова.

Я молчу, пытаясь сообразить, что делать дальше.

— Резинки закончились! — добавляет с пошлой улыбкой, и я замечаю, что злость и ехидство исчезли.


Медленно приближается, силясь ступать ровно, но мне и без того ясно — он снова накачался наркотиками. Добавил ещё!

Ложится рядом со мной. Спустя короткое время:

— Ты собираешься раздеваться или нет?

Я набираю в лёгкие воздуха, чтобы послать его куда подальше, ведь в нормальном сексе мужчина же ласково должен снять с женщины одежду, целуя её при этом, отвлекая внимание от неловкости и стыда — я всё об этом знаю! В теории…

Но ответить не успеваю, в какое-то мгновение Эштон оказывается поверх меня, в глазах зловещий блеск:

— Забыл предупредить: я предпочитаю жёсткий секс!

Затем, глядя в мои перепуганные глаза, с ещё более зловещей усмешкой:

— Но я постараюсь быть нежным, в порядке исключения!

Ещё спустя мгновение:

— Если смогу!

WOODKID — I Love You (Quintet Version)

И он срывает с меня одежду, но я уже не сопротивляюсь, знаю, что бесполезно, и помню о том, что шанс уйти у меня был. Я сама осталась.

На моё жалобное «Эштон! Не надо так!..», он даже ухом не ведёт. Остановило его другое — моя полная нагота. Задрав мои руки кверху и больно, без церемоний, прижав их своей, он некоторое время скользит взглядом по моей груди, животу и ниже… Затем проводит свободной рукой только одну нежную, чувственную линию, будто пробует на вкус.

Смотрит в глаза, и я, впервые за весь вечер, вижу лицо обычного, адекватного Эштона, того, который однажды приготовил в нашем доме потрясающий семейный ужин, подарил мне мой первый поцелуй, спас моё бестолковое тело от группового изнасилования в прокуренном клубе, который не раз защищал меня, так томительно окутывал своим теплом тогда в лесу…

Хрипло:

— Останови меня сейчас! Сделай это, пока не поздно!

А меня словно парализовало от его взгляда… «Да я готова отдать всё, абсолютно всё, включая мою бестолковую жизнь, чтоб ты только смотрел на меня вот так, как сейчас!» — вопит моё глупое сердце. Но Эштон воспринимает отсутствие какой-либо реакции с моей стороны как сигнал к действию.

И действует.

Поцелуев не было ни одного, поглаживаний, нежных ласк — тоже.

Эштон вошёл резко, не утруждая себя задачей подготовить моё тело к этому событию. Я и не представляла, что существует такая физическая боль…

Помню, что пыталась вырваться, но его хватка… Думаю, именно такую и называют «стальной». У меня больше не было шансов. Ни единого.

На какое-то время он остановился — пожалел, но вскоре продолжил экзекуцию.

Он брал меня всеми известными ему способами, или же теми, какие пришли ему на ум. И ум этот был очень изощрённым! Если не сказать извращённым. Я догадалась, что ему нравится обездвиживать женщин, подчиняя их себе, но меня он не связывал, только больно заламывал руки. Я не кричала — сдерживалась, но слёз сдержать не смогла, тем более, что они его и не трогали.

Закончил он не скоро: очевидно, наркотическое вещество и алкоголь накопились в крови в таком количестве, что притупили все его реакции.

После мне показалось на мгновение, что в нём проснулось что-то человеческое, потому что он закрыл лицо обеими своими ладонями, так, словно не мог поверить сам в то, что сделал.

А потом я поняла, что он просто спит… Отдыхает.

Мне потребовалось время, чтобы успокоиться и прийти в себя. Боль прошла быстро — физическая. Душевная отпустит не скоро.

Я долго лежала на этом засаленном чужими телами и похотью ложе с мыслью, что за всё время он ни разу не произнёс моё имя.

Поднялась, шатаясь, натянула джинсы, майку, обулась. Дальнейшие свои действия до сих пор не могу объяснить — я долго выдёргивала из-под его тяжёлого тела простыню, умываясь при этом слезами. Не знаю, что за клин случился в тот момент в моём сознании, но мне было жизненно необходимо забрать этот интимный предмет с моими и его пятнами с собой — отчаянно не хотелось, чтобы он знал, что всё-таки стал первым… Процедура заняла время, но простыню я всё же вытянула. Выбравшись из адского клуба, в который больше никогда не вернусь, выбросила её в ближайший мусорный бак.

И это была моя первая ночь с первым в моей жизни мужчиной. Любимым КОГДА-ТО мужчиной.

WOODKID — I Love You (Quintet Version)

Дальше провал в памяти. Мозг, очевидно, отключился от перенапряжения.

Очнулась я в машине у Антона по дороге домой. Оказалось, на улице, когда нервное напряжение стало отпускать, со мной случился обморок. Я упала, разбив голову об асфальт, неудачно вывернула руку, так что теперь именно она — источник моих физических страданий.

На моё счастье, у входа курил Антон. Он не ушёл вместе со всеми…

— Почему? — оказывается, я ещё могу задавать вопросы и даже интересоваться другими людьми, пусть и искусственно.

— Потому что чувствовал, что нужно остаться, — сухо ответил тот.

Антон ни о чём не спросил, ничего не сказал, но синяки на моей шее и запястьях невозможно было скрыть, они не свидетельствовали, они орали о том, что меня насиловали.