Акулы из стали. Ноябрь

Толик расстроился, хотя, уговаривал он себя, поводов не было – еще же рано и, может, с работы не пришла или просто в магазин вышла, на рынок. Да мало ли куда – к подруге в гости. Хотел оставить записку, но долго не мог расписать ручку, а потом не придумал, что на ней написать. «Это Толик из ресторана»? «Это Толик, с которым ты в подъезде, ну помнишь того»? Одно другого нелепее. Ладно, зайду позже.

А может, сообразил он, уже выходя на улицу, может она и вообще в отпуск уехала и вернется не скоро. А может быть, и совсем не вернется, и вот какой же я дурак, что не пошел сразу, на следующий же день, ведь хотел же! И вот что тогда? Толик не думал, что это возможно, но впереди стало еще больше вакуума, чем было. И оказывается, не осознавая этого вполне, он уже вписал Катю в свою жизнь и сильно на нее надеялся. Не спросив, правда, еще у нее самой, вправе ли он это делать. Но надежды – они же как алхимический эфир: ни пользы, ни вреда никому не наносят, но и приходить им или нет, ни у кого не спрашивают, и спорный вопрос, существуют ли вообще.

Тогда точно в библиотеку. А к Кате буду ходить каждый день после службы и поздно вечером и буду верить в то, что мне повезет.

Так рассуждал Толик, выходя на улицу Ленинского Комсомола и направляясь к библиотеке, когда неожиданно вдалеке, уже за площадью, увидел хвост похоронной процессии и на секунду даже замер: похоронные процессии здесь были редкими. Люди жили здесь и терпели, пока были молодыми, а умирать предпочитали уезжать туда, где не так холодно будет лежать в земле и мягче ее выкапывать.

Процессия, судя по всему, была совсем небольшой, но кого хоронили, было не понять. Единственное, о чем можно было судить по отсутствию оркестра, – это был человек гражданский. Может быть, думал Толик, ему просто некуда было отсюда уехать. Он попал в западню, как и я, с той только разницей, что у меня еще шансы есть, а у него уже все закончились: может в связи со старостью или болезнью. И он, человек этот, наверняка уже старик, лет под пятьдесят, опустил руки, перестал бороться, и все, погас, истаял и хрустнул, как снежинка под чьей-то ногой. Но грустнее Толику не стало, потому как казалось ему сейчас, что со смертью и проблемы все заканчиваются и смысл жизни искать не надо и мучиться от своей неустроенности тоже не обязательно.

Библиотека опять оказалась закрытой. Странно, Толик посмотрел на часы и сверился с расписанием. Еще полчаса рабочего времени и никаких объявлений о переучете, приемке товара, санитарном дне или что там еще бывает в этих библиотеках. Но она точно не закрыта окончательно, Толик опять посмотрел в окна: книги на столе лежали по-другому, чем в прошлый раз, и не было графина с водой на подоконнике, то есть жилая библиотека, рабочая. Фу, ну и воняет от меня одеколоном – даже хорошо, что сегодня Кати не оказалось дома.

Сегодня просто не мой день. Так решил Толик, зайдя по дороге домой на рынок купить себе что-нибудь поесть, может быть даже праздничного – хвост копченой скумбрии, например, или пельменей. Что за праздник, Толик толком не придумал, но решил для себя, что раз он уже сделал первые шаги к своей новой прекрасной жизни, то пусть это и будет праздником. Опять же вот тебе и плюс к жизни одному – не надо искать поводов, чтоб купить себе копченой скумбрии. Захотел и купил. Наверняка же есть и еще плюсы, они только не шли сейчас Толику в голову. Но если на досуге подумать, то не считая тех, что связаны с ленью и некоторым свинством в быту, по-любому можно найти и пяток нормальных. Общечеловеческих.

Крытый рынок построили совсем недавно, и снаружи он был новеньким, гладким и блестящим (хоть и обычным ангаром), но внутри уже насквозь пропах той самой смесью запахов маленького продуктового рынка, которой пахнет любой рыночек, где в одном ряду продают друг за другом рыбу, копченую рыбу, сушеную рыбу и рыбу вяленую, мясо – разное, фрукты, овощи, маринованные овощи, квашеные овощи, соленые овощи, сладости, чаи и кофе, сигареты, а потом еще и какую-то одежду (в приличное общество не наденешь, но по дому ходить вполне годится) и цветы. Зато тут можно уютно чувствовать себя, даже если ты совсем недавно умылся одеколоном, отметил про себя Толик.

Народу на рынке было порядком, как и всегда по вечерам. Не то чтобы тут был большой выбор мест, в которые можно было бы сходить за едой, и Толик, привычно маневрируя так, чтобы не толкать женщин и детей, прошелся по кругу, рассматривая прилавки. Ну нет, вот этой вот скумбрии с тусклыми глазами не хотелось. Капуста квашеная выглядело хорошо, и казалось, что вкусно хрустела даже от взгляда. Но не на сухую же ее употреблять, а водки не хотелось тоже, как и скумбрии. Может еще чего захочется – и Толик пошел на второй круг, но все это изобилие, кое-где даже свисавшее с прилавков, не возбуждало абсолютно никаких желаний, кроме чахоточных «ну вот это можно было бы, но не так хочется, как оно стоит». Ну тогда что? Пельмени – принял волевое решение Толик и увидел Катю.

Увидел и сразу вспомнил их разговор о том, что, конечно же, они раньше встречались потому, что невозможно прожить в таком месте несколько лет и не встретиться с каждым по одному хотя бы разу. Можно просто встретиться и не придать этому значения или не запомнить. Ведь сколько их таких, мимолетных, встреч в жизни. Разве можно все их помнить или хранить в памяти, а потом в нужный момент достать и воскликнуть: точно, тысяча девятьсот девяносто седьмой! Витебский вокзал! У ларька с шаурмой!

Катя спиной к нему шла к выходу, но это точно была она – вот эту именно дубленку он и держал у нее на спине и сапоги, да – черные высокие сапоги.

– Э, погоди! Пельмени-то забыл свои!



Толик выскочил на улицу, едва не споткнувшись о санки, обежал их, но поскользнулся и рухнул в сугроб. Ребенок в санках засмеялся, Толик подмигнул ему, скорчил дурацкую рожу и оглянулся. Кати нигде не было, а может и была, да ушла за эти два подслеповатых фонаря, которые отчаялись уже разогнать бесконечную тьму полярной ночи и светили просто себе под ноги с обоих сторон от рынка. А дальше, в темноте, фигуры двигались, перемешивались, то пропадали, то появлялись, но разве что мужчину от женщины и можно было отличить.

Толик отряхнулся и сказал себе, что спешить уже некуда. Раз она тут, то никуда от него уже и не денется, и вопрос оставался только в том, сколько нужно будет еще подождать до их встречи – несколько минут или пару дней. Но если что и умеют подводники делать лучше всех в мире, так это ждать. А Толик же не со вчера на подводной лодке служил и искусство это освоил пусть и не в первую очередь, но зато основательно и навсегда.

Толик каким-то чудом вспомнил про пельмени, вернулся за ними и не сразу смог решить, куда же ему сначала – к Кате или отнести пельмени домой. А впрочем, решил он, пойду к Кате с пельменями, что она, не человек, что ли, и пельменей не любит? Вот и праздник будет полноценнее: и Катя и пельмени. Может даже и… но нет, пожалуй, – это лишнее. Все-таки тогда в подъезде это была случайность, а сейчас надо как-то обстоятельнее, что ли, издалека все сделать и правильно. Чтоб было потом что детям рассказывать.

В Катином подъезде стало теплее, появились какие-то звуки за дверями чужих квартир и пустота уже так не звенела, но вот за нужной дверью опять была тишина и звонок снова не звонил и на стук никто не откликался. Толик еще немного постоял у подъезда, но замерз окончательно и решил сходить домой поужинать, а потом вернуться. Может она, например, к подруге пошла, думал Толик. Или к знакомым по какому-то делу. Или в ресторан, нормального мужика себе присмотреть, шепнул другой голосок в голове, но Толик его немедленно отверг: какая же женщина пойдет в ресторан сразу после рынка? Разве что безумная, а Катя, хоть и знал он ее всего ничего, на расстоянии буквально одного полового акта, безумием не пахла совсем. Напротив, производила впечатление вполне разумного, скучного и предсказуемого человека, что в данном случае было плюсом. При этом еще красивого и сексуально привлекательного, но это как раз решающей роли сейчас не играло абсолютно.

Только входя в свою квартиру, он вспомнил, что у него нет электричества и он даже забыл расспросить на корабле, куда в таких случаях надо бежать. Старенький холодильник еще сохранил немного льда в морозилке, но вода уже выступала на нем и понятно было, что долго этому льду не продержаться. Вот оно, преимущество квартир с газом, рассуждал Толик и не сразу понял, что вслух, – даже если и нет электричества, то всегда можно себе приготовить поесть, а вот ему теперь хоть костер разводи. Пельмени он положил в пакет и вывесил их в форточку и подумал о том, что там они могут теперь храниться хоть до мая. С антресолей достал аварийный фонарик от спасательного жилета, засыпал в банку соли и бросил туда аккумулятор. Фонарик с готовностью засветился, но желтым тусклым светом своим едва освещал самого себя и банки, на стенке которой висел. И как они нас по этим фонарикам в море искать собираются, недоумевал Толик.

Надо было убить какое-то время и желательно бы поесть перед еще одной попыткой сходить к Кате. Но просто сказать, да не так просто сделать. Конечно всегда можно было пойти к доктору Саше, но он не понял бы просто пельменей, а выпившему идти к Кате и начинать отношения с таких позиций не хотелось категорически. Ну что вот она о нем подумает, если он придет к ней такой, бесспорно, красивый, но с перегаром? Она же не из колыбели сюда попала и опыт отношений (Толик верил, что отрицательный) у нее имелся. И как она отнесется к Толику, который (опять же, Толик допускал) силен в сексе на лестнице в подъезде, но абсолютно непонятно насколько готов к жизни настоящей, возможно и с сексом, конечно, и не только на лестничной клетке. Ну сколько вот можно ебаться и не выносить мусора, или не выказывать каких-то иных, необходимых в ежедневном быту, навыков? Ну, сколько-то и можно, но не в их же пожилом возрасте!

Хоть бы чая попить, смирился с голодовкой сегодняшним вечером Толик и пошел к соседу сверху, так как только одного его он более-менее и знал из всего своего подъезда и то единственно потому, что инициатором этого знания был безрукий сосед сверху. Безрукий по сравнению с Толиком, потому что Толик, при критической оценке себя, особенно полезным в быту считать себя отказывался.

– Спаситель наш, оспаде, за какие заслуги почтил личным визитом? – Жена соседа, в халате, довольно сексуальном на взгляд холостого Толика, вроде бы даже и не притворялась, что рада его визиту.

– Привет. – Толик деликатно не обратил внимания на подчеркнутую почтительность в свой адрес. – Я дико извиняюсь с порога, но у меня нет электричества в квартире и стакан кипятку бы, чаем кишки прополоскать. Если это вас не сильно затруднит.

– О чем вы, прекрасный спаситель нас от говна? Заходите и прямо в ботинках!

– Но я без ботинок.

– Ну тогда без ботинок, или сходите и наденьте их. Но я же знаю, что это не мой криворукий отец моих детей унитаз нам починил, чай, оспаде, да штож так мелко-то? Пока мой на вахте, можно было бы и третьего нам состругать, за тех двух, что уже есть и твоими стараниями в говне не потопли! Заходи! Сейчас я, быстро!

Толик с пустой кружкой прошел на кухню – ну а куда еще, если в комнате идет «Король Лев» и детям наказывают не баловаться, потому что, видите, дядя снизу пришел, и если будете баловаться, то он вас заберет к себе насовсем? Можно, конечно, зайти и сказать правду, что дядя вас и не собирается забирать, хоть вы тут на голове стойте и квартиру вверх дном каждый день переворачивайте. Потому что дядя не такой уж и дурак, как кажется, и чужих детей на шею вешать не горит желанием. Разве что у них мама Моника Белуччи… И то подумал бы еще. И к тому же «Короля Льва» он этого уже видел и чем там все кончится знает.

– Так, – хозяйка прибежала на кухню и вроде бы спрашивала, а вроде бы и не совсем (впрочем, в этом не разобраться – так умеют только женщины), – борщ, картошка вареная, но могу сделать пюре и окорочка?

– Слушай, да не стоит, мне чаю бы просто.

– Чаю-то само собой, но к чаю-то чего? Ладно, я поняла, стесняешься. Давай борщика, а потом разберемся?

– Ну… можно…

– А то! Еще бы и нельзя! Сметана? Майонез?

– ?..

– В борщ.

– Сметана.

– Как скажете. Вот. Перец-соль вон стоят. Если мало, добавляй по вкусу. А чего ты сразу не сказал, что у тебя с электричеством проблемы? У меня же они в соседнем подъезде сидят, алкаши эти тусклые. И завтра я их пну и они все тебе как в лучших домах! Сказал бы сразу, так уже бы все бы было! Нет, совсем мне не жалко этого борща, тем более, что дети его не едят, а ест только этот, дружок твой. А будет он есть или нет после двух от него детей, меня, знаешь ли, только с виду колышет, а так-то и не то чтобы очень. Слушай, а ты один же живешь, да? А чего так? А почему так? А отчего так? У меня подруга просто, ты не подумай, что я тебе сватаю, но баба – огонь! Ну не в том смысле, а в том, что в руках у нее все горит и не страшная к тому же. Что, согласись, в наше время редкость. Это не то, что моему со мной повезло, сейчас бабы знаешь какие? Ну вот. А подруга моя – я тебе говорю! Откуда у тебя есть, что ты врешь, я бы слышала, а у тебя снизу тишина только да порно по видику иногда. Что я, глухая, по-твоему? Библиотека? Отчего не знать, знаю, работает, конечно, мы там книжки детям своим берем. Нет, сегодня чего не работала, не знаю. Но слушай, все живые люди, ну мало ли – сходи завтра и все будет. Да, за электриков не волнуйся, я тебе добром за добро и завтра все у тебя будет гореть, что не сгорит до того, как ты придешь. Потому что знаешь, мало ли, специалисты там те еще! Как мой примерно, только мой не пьет столько, потому как – я. А так бы да, куда бы он… В жопу, а не в штаб флотилии! Один окорочок? Два? Да не мнись, жалко, что ли… Я противень все равно, чтоб каждый день не возиться, и минус один или минус два на погоду мне абсолютно не повлияют. Потолочь тебе картошку или так будешь? Нет, я же не знаю, я бы всегда за пюре, но мой вот, капризуля, только целиковую и ест, маслицем подсолнечным поливая. А мне что, надо же мужику какие-то капризы позволять, я и это. Добавочки? Точно? Давай чаю тогда, а то что ты, за чаем пришел, а чая-то и не попьешь? Спасибо тебе, слушай, унитаз первый раз с тех пор, как мы въехали! Ты это, если что, ну с твоей вот этой бабой не выйдет, так ты про подругу мою, да. Я тебе говорю: сиськи – во! Жопа – во! Нет, не в смысле, что большая, а в смысле, что такая, знаешь… Я вот баба и то вдула бы, если бы было чем! Понимаешь? Да? Ну давай, спокойной ночи тебе и спасибо еще раз!

Бля, так вот откуда этот шум все время, который я раньше принимал за звуки фановой системы или сквозняки, думал Толик, спускаясь к себе. Это же она у него вообще никогда не молчит. То-то он за всю бригаду свою вахты несет. Я бы ее тоже долго выдерживать не смог. Но готовит как демон она, конечно, чуть язык не проглотил, и дома так хорошо, уют какой-то, и прямо не то что в обстановке, а вообще – заходишь и сразу чувствуешь его, уют этот и обстановку хорошей такой, крепкой семьи. Но говорит она, конечно, да… Вот ее бы и таких, как она, замполитами на фронт брать – вусмерть же любого врага заговорит, и бойцы в атаку бежать будут не то что по необходимости, а с удовольствием прямо и «ура» кричать от того, что вокруг тихо, только пули уютно свистят да снаряды рвутся.

Толик неожиданно словил себя на том, что он улыбается и почти так, как раньше, а не заставляя себя и проверяя, так ли выходит, как должно быть. Нет, ну а что удивительного – с Катей (он уже так решил) все у него получится. Оказалось, что друзья его и даже, неожиданно, старшие товарищи замечают, переживают и собираются помочь. Значит, не все еще потеряно. Вернее, даже если и потеряно, то найдется или организуется что-то новое, что заменит то, что было раньше, и уберет то, что есть сейчас. А это же хорошо. Так что да, вполне себе можно и улыбаться.


Толик порылся на антресоли, нашел банку вяленых лещей и несколько плиток шоколада. Выложил их на стол. Не сейчас, а завтра занесу соседке, просто потому, что она хорошая, добрая и молодец. А если еще и договорится мне с электричеством, то тогда и банку икры добавлю, спрошу завтра у интенданта. И нет, даже если и не договорится, то все равно занесу и икру, а то она ко мне со всей душой, а я тут смеюсь над ней, что она болтает без умолку, а мог бы подумать, что эта палка и с другого конца тянется: муж все время на вахтах, на работе одни и те же лица, и с кем ей поговорить из взрослых, а тут я зашел.

От сытости и темноты в квартире потянуло в сон, но Толик не поддался на эту уловку и пошел еще раз проверить, появилась ли дома Катя. Обошел ее дом вокруг. Света в окнах не было. Но мало ли, тем более, что уже и пришел, поднялся и послушал тишину за ее дверью. Подумал, что вот будет нелепо выглядеть, если кто-то выйдет сейчас из соседней квартиры, а тут он стоит и ухом к двери прижимается. Постучал еще, постоял немного и пошел домой. Была мысль зайти в ресторан и поискать ее там, но там, вполне вероятно, оказались бы знакомые и надо было бы придумывать причину, по которой он не может остаться и накатить с друзьями по маленькой. Ну не хотелось накатывать совсем, а не все компании принимают такой отказ, что просто «не хочу», и начнется: да ты больной, что ли, или видеть нас не рад, а то, может, и брезгуешь, а чего тогда вообще в ресторан пришел?



Завтра. Завтра никуда не денется и наступит на меня все равно – вот что решил Толик. И с чувством облегчения от того, что он берет, наконец, себя в руки, улегся спать.



– Ну что? – Механик подошел к Толику еще до утреннего построения. – Сходил к бабе своей?

– Сходил, но дома не застал.

– И… тогда?

– Сходил еще раз, а потом еще раз и решил, что схожу сегодня.

К ним подошли доктора.

– На чем вы остановились? – спросил Антон у механика.

– Уже перешли к унижению Толика за нерешительность? – уточнил Саша.

– Как раз собирался, коллеги! Прошу. Присоединяйтесь.

– А ничего, что я тут тоже стою?

– Стой, стой, Толик. И какую он назвал причину?

– Которую после третьего класса средней школы даже на смех не поднимают. Ее не было дома.

– Да, слушайте, ну ее правда не было дома, я ее на рынке видел, но догнать не успел.

– Это потому, что в этот раз она была трезвой?

– Нет, просто ночь и скользко и… вот.

– Я же вам говорю, – механик пожал плечами, – давайте ему что-то подсыпать в еду уже, ну правда. А это она хоть была?

– Ну худенькая, волосы черные, кудрявенькая. Носик остренький и губы.

– Глаза?

– Да, тоже были.

– Все сходится, – подтвердил Саша, – по описанию похоже, что она.

– Один шанс еще дадим ему?

– Хм. И даже не проконтролируем?

– Потерпим денек, да.

– Согласен.

– Согласен.

– Коллеги.

– Да ну вас.

День тянулся муторно и спотыкался на каждой минуте. Толик маялся, хотя, рассуждал он, должен был бы радоваться, потому что не того ли он именно и хотел, чтоб жизнь его не бежала мимо скорым поездом с одной только конечной остановкой. Да, именно того, поэтому нечего изнывать от исполненного желания. Просто хотелось уже скорее увидеть Катю, а потом оно уже само и наладится как-то. Толик не понимал, по какой причине эта уверенность поселилась в нем и жила, продолжая расти, но не сомневался – для него сомнения сейчас встали бы в слишком большую цену.

Только бы мелочь какая-то все не испортила, вспомнил Толик о том, как они первый раз поругались с Леной. Вернее не поругались даже, а он начиная с какого-то момента будто ударился в стену и постепенно начал холодеть в своих чувствах, все больше заменяя любовь на то, что хорошо регулярно заниматься сексом и показывать друзьям красивую девушку. И причина эта на первый взгляд была пустяковой, казалась такой мелкой, что никому почти о ней Толик никогда и не рассказывал, заменяя на стандартную фразу «не сошлись характерами».

Бежали они тогда с Леной в кино и ужасно опаздывали и перед самыми уже ступеньками кинотеатра наткнулись на бабушку. Бабушка стояла, опершись на самодельную клюку, жалобно смотрела по сторонам, и Толик, поймав ее взгляд, не мог не спросить, что случилось и надо ли чем-то помочь.



– Старость, – ответила бабушка, – вот что случилось. Не могли бы вы помочь мне дойти до остановки, а то мне с сумкой тяжело. Пожалуйста.

Сумка стояла у ног, выцветшая, с потрепанными ручками, и из сумки торчал сверху батон и горлышко бутылки с молоком, а изнутри выпирали ребра консервных банок и что-то еще.

– Да, конечно, – согласился Толик, но Лена неожиданно дернула его за рукав.