Алая шкатулка

– Пирожное? – предложила я.

– О, моя дорогая.

– Эклер? Или баттенбург?

– Эклер, пожалуй. Как же я люблю этот чудесный крем.

Я взяла эклер серебряными щипцами и положила ему на тарелку. Отец ел пирожное, и крем падал на салфетку у него под подбородком. Я села обратно на стул и почувствовала себя так, будто исполнилось мое самое заветное желание.

– И эта Молл прожила с тобой десять лет?

– Да. Не девочка, а настоящий чертенок. Ела мою еду, пила мой виски и постепенно превратилась в красавицу. Что она только не вытворяла! Такой хитрюги свет не видывал.

У меня в душе, как червячок, зашевелилась ревность, но я быстро ее придавила.

– А я все это время жила в том йоркширском доме как в тюрьме.

– Твоя мать решила забрать тебя. Боюсь, она мне не доверяла. А потом, мы были слишком заняты поисками серебряного браслета. Весь Лондон обыскали. Мы были абсолютно уверены в том, что он где-то в городе! А Молл, бедная девочка, она еще надеялась, что Джейк Уайльд вернется и заберет ее в будущее. Но он так и не вернулся.

– И это разбило ей сердце? – Признаюсь, я надеялась, что так оно и было.

– Возможно. Через год или около того она перестала о нем говорить. Но не думаю, что забыла о нем. А потом весной в одно прекрасное утро Молл выскользнула из дома и больше не вернулась.

Я хмыкнула:

– Уличная девчонка – всегда уличная девчонка.

– Может быть, – задумчиво сказал отец. – А может, и нет. Спустя полгода я получил письмо с пачкой банкнот. Три сотни фунтов стерлингов – существенная сумма. И к ним прилагалась коротенькая записка: «Дж. Х. С. За все, что вы для меня сделали». Наверняка от нее. Даже думать боюсь, как она раздобыла такую сумму.

– Она умела писать?

– Я научил. Она была на редкость способной.

Я достаточно наслушалась о Молл и решительно запретила себе о ней думать.

– Мне бы хотелось больше послушать о будущем.

Отцу от моей просьбы явно стало не по себе.

– Дэвид, когда работал со мной, очень неохотно поддерживал эту тему. Теперь я хорошо его понимаю. Я мало что видел. Янус держал меня в одной комнате, и пробыл я там всего несколько часов. Могу лишь сказать, что это холодное и тускло освещенное место. – Отец подался вперед. – И знаешь, мне показалось, они там совсем не едят.

Я передернула плечами, как будто услышала что-то страшное.

– Не едят?

– Мне за все это время ни крошки не предложили. Думаю, они там по утрам глотают таблетки с необходимыми питательными веществами. Таким образом можно сэкономить массу времени.

– И одновременно лишить себя удовольствия. – Я придвинула к отцу блюдо с пирожными.

Отец выбрал кофейное пирожное:

– Тут ты права.

Я откинулась на спинку стула и посмотрела на аккуратно завешенное шелковой вуалью обсидиановое зеркало в углу комнаты. На секунду показалось, что кто-то там есть и этот кто-то нас подслушивает.

– Как ты думаешь, я правильно поступила, когда вызволила тебя оттуда такой ценой? То есть рассказала этому тирану то, что он хотел узнать?

Отец слизнул с губ кофейный крем и промокнул их салфеткой:

– Моя дорогая, у тебя не было выбора. Я знал Дэвида Уайльда и видел Оберона Венна и могу сказать, что они люди весьма изобретательные и обладают определенными компетенциями. – Отец поставил чашку на поднос. – Я уж не говорю об этом дерзком и заносчивом Джейке.

Он посмотрел на зеркало и печально так улыбнулся:

– Дорогая моя, твоя карьера более увлекательна. Ты моя дочь, и этим все сказано.

Я не сдержалась и глубоко вздохнула, настолько приятно было это услышать.

– А Джейк придет за пленкой?

– Несомненно! – Отец наклонился вперед и взял меня за руку. – И когда он придет, мы должны быть к этому готовы.




Между снежными завалами и комнатой не было никакого зазора, но у Сары возникло такое ощущение, будто она совершила растянувшееся на многие мили и годы путешествие.

Ботинки оставляли на толстом красном ковре мокрые следы.

С ее коротко стриженных светлых волос капала вода от стаявшего льда. И с кончиков пальцев тоже. Девушка чувствовала, как внутри ее оттаивает лед высокогорного плато.

Здесь оказалось тепло и тихо. Сара стояла в комнате с высоким потолком, стены были оклеены чудесными обоями с рисунком в цветочек. В огромном очаге шипели и плевались дрова, ревел огонь. Жара доставляла немыслимое удовольствие.

Только до конца отогревшись, Сара смогла хорошенько оглядеться.

Высокие канделябры освещали помещение, в каждом по дюжине свечей. Пламя свечей было холодным и ровным, оно не мигало, не становилось выше или ниже. Окна занавешены янтарного цвета шторами с кистями из плетеных шнуров.

По стенам висели портреты в золотых рамах. Сара прошлась под ними, тихо ступая по мягкому ковру.

На всех портретах красовалась Саммер.

Саммер в белом платье. Саммер в темно-красной мантии. Саммер в платье с круглым гофрированным воротником и с напудренным лицом, как какая-нибудь Елизавета. Смеющаяся Саммер в коротком, по моде шестидесятых годов, платье в черно-белую полоску.

Сара нахмурилась и, обернувшись, увидела накрытый обеденный стол. Там были блюда с лобстерами, с рыбой и пряным мясом. И еще целый ряд супниц. Сара приоткрыла одну и вдохнула горячий пар от тушеных овощей и снова закрыла.

– Знаешь, – громко произнесла она, – это очень старая уловка. Про такое в любой сказке можно прочитать.

Ответа не последовало.

И тут девушка увидела в углу небольшой белый стол с круглой и гладкой столешницей.

Сара заставила себя подойти ближе.

На столе лежали кость, желудь, золотое кольцо и белые жемчужины.

И посреди всех этих вещей на небольшой круглой подставке – шкатулка.

Маленькая шкатулка с ключом в замке.

Шкатулка, обшитая алым жаккардом.

Сара огляделась.

В комнате тихо, дверь закрыта, окна зашторены.

Она протянула руку и открыла шкатулку.





20




У Ошина Венна не было возраста, он не старел.

Его богатства увеличивались, поместье процветало. Он преуспевал во всем, чем бы ни занялся. И все же однажды вечером пришел в дом священника и сказал:

– Святой отец, отпусти мне грехи, ибо я грешен.

Ошин сел у огня, а святой отец ответил:

– Господь всех прощает, сын мой.

– Меня не простит. Она предоставила мне выбор: остаться смертным или вечно жить с Ши, а я не смог выбрать. Поэтому поклялся ей в том, что каждый из моих наследников столкнется с этим выбором и наступит такой день, когда один из них останется с ней навсегда. Я предал всех неродившихся детей из своего рода. Потому что я побоялся ее гнева.

Уинтеркомбские хроники



– Насколько далеко? – Пирс чуть ли не бегом обогнул стол.

Шкала остановилась на цифре «одна тысяча четыреста».

– Не могу сказать точно, но действительно далеко.

Маскелайн отвечал спокойно, Пирса это бесило, но даже он уловил в спокойствии Маскелайна страх.