Алмазная колесница

На листке было написано по-английски крупными буквами: «Grand Hotel, Number 16. Now!».[19]

Похоже, Асагава тоже времени даром не терял. До чего-то додумался? Что-то разузнал?

Фандорин хотел немедленно отправиться в указанное место, но возникло неожиданное осложнение в виде Масы.

Японец ни за что не соглашался отпустить господина среди ночи одного. Напялил свой дурацкий котелок, сунул под мышку зонтик, и по упрямо выпяченному подбородку было видно, что он не отвяжется.

Объясняться с ним без языка было затруднительно, да и времени жалко – в письме ведь сказано «Now!». Брать с собой в гостиницу это чучело тоже было нельзя. Эраст Петрович намеревался проскользнуть в отель незамеченным, а Маса своими деревянными котурнами грохотал, как целый эскадрон.

Пришлось пойти на хитрость.

Фандорин сделал вид, что передумал выходить из дома. Скинул цилиндр, плащ. Вернулся в комнаты, даже умылся перед сном.

Когда же Маса с поклоном удалился, титулярный советник залез на подоконник и спрыгнул в сад. В темноте больно ударился коленкой, выругался. Это надо же – до такой степени быть затравленным собственным слугой!

До «Гранд-отеля» было рукой подать.

Эраст Петрович прошел пустынной набережной, осторожно заглянул в фойе.

На удачу портье дремал за своей стойкой.

Несколько бесшумных шагов, и ночной гость уже на лестнице.

Взбежал на второй этаж.

Ага, вот и номер 16. В двери торчал ключ – очень предусмотрительно, можно обойтись без стука, который в ночной час, не дай Бог, привлек бы внимание какого-нибудь бессонного постояльца.

Фандорин приоткрыл дверь, скользнул внутрь.

На сером фоне окна прорисовывался силуэт – но не Асагавы, а куда более тонкий.

Навстречу вошедшему метнулась по-кошачьи гибкая фигура.

Длинные пальцы обхватили лицо оторопевшего вице-консула.

– Я не могу без тебя! – пропел незабываемый, чуть хрипловатый голос.

Ноздри титулярного советника щекотнул волшебный аромат ирисов.

Грустные мысли,

На сердце тоска – и вдруг

Запах ирисов.





Зов любви




«Не поддаваться, не поддаваться!» – отчаянно сигналил обезумевшему сердцу разум. Но руки сами, вопреки рассудку, обхватили упругое тело той, что измучила душу бедного вице-консула.

О-Юми рванула его воротничок – на пол полетели пуговицы. Покрывая быстрыми поцелуями обнажившуюся шею, задыхаясь от страсти, она нетерпеливо потянула с плеч Фандорина сюртук.

И тут произошло то, что следовало бы назвать истинным торжеством разума над необузданной стихией чувств.

Собрав в кулак всю свою волю (а таковой титулярному советнику было не занимать), он взял О-Юми за запястья и отвел их от себя – мягко, но непреклонно.

На то было две причины, и обе веские.

Первую Эраст Петрович наскоро сформулировал так: «Что я ей, мальчик? Захотела – исчезла, захотела – свистнула, и я тут как тут?» Несмотря на свою расплывчатость, резон был наиважнейший. В схватке двух миров, именуемой «любовью», всегда есть монарх и подданный, победитель и побежденный. Именно этот ключевой вопрос в данную минуту и решался. Быть подданным и побежденным Фандорин не желал и не умел.

Вторая причина со сферой любовной ничего общего не имела. Тут пахло мистикой, причем очень тревожного свойства.

– Откуда вы узнали, что мы с Асагавой договорились сообщаться записками? – строго спросил Эраст Петрович, пытаясь разглядеть в темноте выражение ее лица. – Да еще так быстро? За нами следили? Подслушивали? Какую роль в этой истории вы играете?

Она молча глядела на него снизу вверх, не шевелясь, не пытаясь высвободиться, но пальцы молодого человека пылали от прикосновения к ее коже. Вдруг вспомнилось определение из гимназического учебника по физике: «Электричество, содержащееся в теле, сообщает этому телу особое свойство, способное притягивать другое тело…»

Тряхнув головой, Фандорин твердо сказал:


– В тот раз вы ускользнули, ничего мне не объяснив. Но сегодня вам придется ответить на мои вопросы. Г-говорите же!

И О-Юми заговорила.

– Кто это – Асагава? – спросила она и рывком выдернула запястья из его пальцев – электрическая цепь разорвалась. – Вы думали, что записку вам прислал кто-то другой? И сразу же пришли? Два этих долгих дня я думала только о нем, а он… Какая же я дура!

Он хотел удержать ее, но не сумел. Пригнувшись, она проскользнула под его рукой, выскочила в коридор. Перед носом у Эраста Петровича хлопнула дверь. Он схватился за ручку, но в замке уже повернулся ключ.

– Постойте! – в ужасе крикнул титулярный советник. – Не уходите!

Догнать, остановить, оправдаться!

Но нет – из коридора донеслось приглушенное рыдание, потом звук легких удаляющихся шагов.

Разум съежился, забился в дальний уголок сознания. Сейчас душой Фандорина владели одни лишь чувства: страсть, ужас, отчаяние. И самое сильное из всех – ощущение невозвратимой утраты. И какой утраты! Словно лишился всего на свете, и кроме самого себя винить в этом некого.

– Черт! Черт! Черт! – заскрипел зубами несчастный вице-консул и с размаху двинул кулаком о дверной косяк.

Проклятая полицейская выучка! Безоглядная, смелая женщина, живущая сердцем, – драгоценнейшая из всех женщин земли – сама бросилась ему в объятья.

Наверняка многим при этом рисковала, быть может, поставила на карту всю свою жизнь. А он ей допрос с пристрастием: «Следили?» «Подслушивали?» «Какую играли роль?»

Боже, какой ужас, какой позор!

Из груди титулярного советника вырвался стон. Шатаясь, он дошел до кровати (той самой, на которой ему могло быть даровано неземное блаженство!) и рухнул на нее лицом вниз.

Какое-то время Эраст Петрович пролежал так без движения, сотрясаясь всем телом. Если б мог рыдать, то наверняка бы разрыдался, но этот род эмоционального облегчения Фандориным был раз и навсегда утрачен.

Давно, очень давно не испытывал он такого потрясения – пожалуй, даже и несоразмерного происшедшему. Словно бы душа, долгое время закованная в ледяной панцырь, вдруг начала оживать и оттого заныла, засочилась оттаивающей кровью.

«Что со мной? Что со мной происходит?» – сначала все повторял он, но думал не о себе – о ней.

Оцепеневший мозг понемногу просыпался, и так возник другой вопрос, куда более насущный.

«Что теперь делать?»

Эраст Петрович рывком сел на кровати. Дрожь прошла, сердце билось быстро, но размеренно.

Как что? Отыскать ее. Немедленно. И будь что будет.

Иначе – мозговая лихорадка, разрыв сердца, гибель души.

Титулярный советник бросился к запертой двери, наскоро ощупал ее, приложился плечом.

Дверь крепкая, но вышибить, пожалуй, можно. Только ведь будет грохот, прибежит прислуга. Представился жирный заголовок в завтрашней «Джапан газетт»: «RUSSIAN VICE-CONSUL DEBAUCHING IN GRAND HOTEL»[20]

Эраст Петрович выглянул в окно. Второй этаж был высокий, и куда прыгаешь, в темноте не видно. Может, там груда камней или какие-нибудь садовые грабли, забытые садовником?

Эти опасения, однако, не остановили ошалевшего титулярного советника. Рассудив, что такова уж, видно, его сегодняшняя планида – лазить через подоконники и прыгать в ночь, – он повис на руках, расцепил пальцы.

С приземлением повезло – угодил на газон. Отряхнул перепачканные колени, огляделся.

Сад был внутренний, со всех сторон окруженный высоким забором. Но этакая малость Фандорина не смутила. Он с разбега ухватился за верхний край ограды, ловко подтянулся, сел.

Хотел соскочить в переулок – не вышло: фалда зацепилась за гвоздь. Подергал-подергал – никак. Сукно было отменное, парижской кройки.

– RUSSIAN VICE-CONSUL STUCK AT TOP OF FENCE,[21] – пробормотал Эраст Петрович. Рванул сильнее – сюртук затрещал.

Оп-ля!

Десяток шагов, и Фандорин оказался на безлюдном, но освещенном фонарями Банде.

Нужно было заглянуть домой.

Найти адрес Булкокса – это раз. И раздобыть средство передвижения – это два. Добираться пешком выйдет слишком медленно, а куруму, даже если поступиться принципами, не возьмешь – свидетели в таком деле ни к чему.

Главного препятствия, именовавшегося «Маса», слава Богу, удалось избежать: в окне каморки, где квартировал прилипчивый камердинер, свет не горел. Спит, разбойник.

Вице-консул на цыпочках проник в прихожую, прислушался.

Нет, Маса не спал. Из его комнаты доносились какие-то странные звуки – то ли всхлипы, то ли сдавленные стоны.

Встревоженный, Фандорин подкрался к самой двери. Она была раздвижная, на японский манер. Маса не уважал европейский уют и оборудовал свое жилище по собственному вкусу: пол застлал соломенными матами, кровать и тумбочку убрал, по стенам развесил цветные картинки с изображением свирепых разбойников и слоноподобных борцов сумо.