Алмазная колесница

Ночное слияние мира




Тамба сказал:

– Я знаю о тебе много, ты обо мне знаешь мало. От этого возникает недоверие, от недоверия происходит непонимание, непонимание приводит к ошибкам. Спрашивай все, что хочешь знать, и я тебе отвечу.

Они сидели вдвоем на расчищенной поляне перед домом и смотрели, как из-за равнины поднимается солнце, наполняя мир розовым сиянием. Тамба курил свою маленькую трубку, то и дело заправляя ее новой порцией табаку. Фандорин тоже не отказался бы от сигары, но коробка отличных манил осталась в багаже, по ту сторону расщелины, что отделяла деревню синоби от остального мира.

– Сколько вас? – спросил титулярный советник. – Только одиннадцать?

На месте побоища он видел одиннадцать человек. Когда перепачканные землей любовники вылезли из подземной норы, синоби уже закончили свою мрачную работу. Мертвецы были пересчитаны, свалены в яму и засыпаны камнями. Люди Тамбы сняли свои маски, и Фандорин увидел обыкновенные японские лица – семь мужских, четыре женских.

– Еще четверо детей. И Сатоко, жена Гохэя. Она не была в бою, потому что ей скоро родить. И трое молодых, они в большом мире.

– Шпионят за кем-нибудь? – спросил Эраст Петрович. Если дзенин хочет разговора начистоту, к черту церемонии.

– Учатся. Один в Токийском университете, на врача. Один в Америке на инженера. Один в Лондоне на электрического техника. Сейчас нельзя без европейской науки. Великий Тамба говорил: «Быть впереди всех, знать больше всех». Триста лет мы следуем этому завету.

– Как вы сумели столько лет хранить свою тайну?

– Такова была воля Тамбы Первого. Он сказал: «Сильнее всех тот, кого не видно и не слышно, но кто видит и слышит всех». Еще он сказал: «Ниндзя земли Ига погибли, теперь они бессмертны».

– Но разве Тамба Первый не погиб вместе со своими людьми? Мне говорили, что враги истребили их всех до п-последнего.

– Нет. Тамба ушел и увел с собой двоих лучших учеников. У него были сыновья, но сыновей он не взял, и они погибли, потому что Тамба был истинно велик, его сердце твердостью не уступало алмазу. Последний дзенин земли Ига отобрал самых достойных, которым надлежало возродить клан Момоти.

– Как же ему удалось спастись из осажденного храма?

– Когда святилище богини Каннон на горе Хидзияма уже горело, последние из ниндзя хотели покончить с собой, но Тамба велел им держаться до рассвета. Накануне ему выбило глаз стрелой, его люди тоже все были изранены, но такова власть дзенина, что синоби не посмели ослушаться. На рассвете Тамба выпустил в небо трех черных воронов и ушел с двумя избранниками через подземный ход. А остальные покончили с собой, напоследок отрезав себе лица.

– Если там имелся подземный ход, почему не ушли все?

– Тогда воины Нобунаги пустились бы в погоню.

– А зачем нужно было непременно дождаться рассвета?

– Чтобы враги увидели трех воронов.

Эраст Петрович затряс головой, вконец замороченный восточной экзотикой.

– При чем здесь три ворона? На что они п-понадобились?

– Враги знали, сколько воинов засело в храме – семьдесят восемь человек. Потом они обязательно пересчитали бы трупы. Если трех не хватило бы, Нобунага догадался бы, что Тамба ушел и объявил розыск по всей империи. А так самураи решили, что Тамба и двое его помощников обернулись воронами. Осаждающие были готовы к любому волшебству, они привели с собой псов, обученных уничтожать грызунов, ящериц и змей. Были у них и охотничьи соколы. Соколы заклевали воронов. У одного ворона вместо правого глаза была рана, и враги, знавшие о ранении Тамбы, успокоились. Мертвого ворона выставили напоказ на пересечении восьми дорог и прибили табличку: «Колдун Момоти Тамба, побежденный правителем Запада и Востока, сберегателем Императорского Трона князем Нобунагой». Не прошло и года, как Нобунага был убит, но никто так и не узнал, что это сделал Тамба. Клан Момоти превратился в привидение, то есть стал невидимым. Три рода, пошедшие от великого дзенина и двух его учеников – Момоти, Адати и Соноти – сохранились до сих пор, многократно породнившись между собой. Нас, вместе взятых, никогда не было больше, чем двадцать. Триста лет мы сохраняли и развивали искусство ниндзюцу, Тамба Первый был бы нами доволен.

– И ни один из трех родов не п-прервался?

– Нет, потому что глава семьи обязан заблаговременно подобрать наследника.

– Что значит «подобрать?»

– Выбрать. И не обязательно собственного сына. Кровь неважна. Нужно, чтобы мальчик обладал необходимыми задатками.

– Постой, – разочарованно воскликнул Фандорин. – Так, значит, ты не прямой потомок Тамбы Первого?

Старик удивился:

– По крови? Конечно, нет. Какое это имеет значение? У нас в Японии родство и преемство считаются по духу. Сын своего отца – тот, в кого переселилась его душа. У меня, например, нет сыновей, только дочь. Правда, есть племянники – родные, двоюродные и троюродные. Но дух великого Тамбы живет не в них, а в восьмилетнем Яити. Я подобрал его пять лет назад, в деревне неприкасаемых. Я увидел на его чумазом личике знаки, показавшиеся мне многообещающими. И похоже, что не ошибся. Если Яити и дальше будет делать такие успехи, он станет после меня Тамбой Двенадцатым.

С другими вопросами Эраст Петрович решил повременить – и так голова шла кругом.





* * *


Второй их разговор состоялся вечером, на том же самом месте, только на сей раз собеседники сидели, развернувшись в противоположную сторону, и смотрели, как солнце сползает на вершину соседней горы.


Тамба посасывал свою неизменную трубочку, но теперь дымил сигарой и Фандорин. Самоотверженный Маса, нравственно страдая из-за того, что проспал всю ночную баталию, потратил полдня на то, чтобы обеспечить господина всем необходимым, – по подземному ходу, а потом при помощи канатного подъемника (имелся, оказывается, и такой) перетащил из разгромленного лагеря багаж. На той стороне остался лишь нетранспортабельный «Royal Crescent Tricycle», на котором в деревне все равно ездить было некуда. Отпущенный на свободу мул бродил по лугам, одурев от сочной горной травы.

– У меня к тебе просьба, – сказал Эраст Петрович. – Научи меня своему искусству. Я буду усердным учеником.

Большую часть дня он провел, наблюдая за тем, как тренируются синоби, и насмотрелся такого, что на лице у титулярного советника застыло глуповато-ошеломленное выражение, совсем несвойственное ему в обычной жизни.

Сначала Фандорин посмотрел, как играют дети. Малыш лет шести, проявляя поразительное терпение, дрессировал мышь – учил ее бегать до блюдечка и возвращаться обратно. Каждый раз, когда мышь справлялась с заданием, он отодвигал блюдечко дальше.

– Через несколько месяцев мышь научится одолевать расстояние в четыреста и даже пятьсот ярдов. Тогда ее можно будет использовать для передачи секретных записок, – объяснил ниндзя по имени Ракуда, приставленный к вице-консулу Тамбой.

«Ракуда» означало «верблюд», но на верблюда синоби совсем не походил. Это был мужчина средних лет с пухлой, чрезвычайно добродушной физиономией – про таких говорят «мухи не обидит». Он прекрасно говорил по-английски – потому, верно, и был назначен к Эрасту Петровичу в сопровождение. Предложил называть его «Джонатан», но звучное «Ракуда» титулярному советнику нравилось больше.

Две девочки играли в похороны. Вырыли ямку, одна улеглась туда, другая засыпала ее землей.

– Не задохнется? – встревожился Фандорин. Ракуда, посмеиваясь, показал на торчавшую из «могилы» тростинку:

– Нет, она учится дышать в четверть груди, это полезно.

Но больше всего молодого человека, конечно, интересовал восьмилетний Яити, которого Тамба прочил себе в преемники.

Щупленький мальчонка – по виду, ничем не примечательный – карабкался на стену дома. Срывался, обдираясь в кровь, лез снова.

Это было невероятно! Стена была дощатая, зацепиться совершенно не за что, но Яити впивался ногтями в дерево, подтягивался и в конце концов влез-таки на крышу. Уселся там, болтая ногами, показал Фандорину язык.

– Колдовство какое-то! – воскликнул тот.

– Нет, не колдовство. Это какэцумэ, – сказал Ракуда и поманил мальчика.

Тот запросто спрыгнул с двухсаженной высоты. Показал руки, и Эраст Петрович увидел на пальцах железные наперстки с загнутыми когтями. Попробовал с их помощью влезть на стену – не вышло. Какой же силой должны обладать кончики пальцев, чтобы удержать вес тела!

– Идем, идем, – позвал его Ракуда. – Эцуко будет убивать дайдзина. Интересно, получится у нее на этот раз или нет.

– Кто это – дайдзин?! – спросил Фандорин, входя за провожатым в один из домов.

Там, в большой пустой комнате, находились четыре человека: двое мужчин, скуластая девушка, а в стороне, у стены, сидел некто в кителе и фуражке. Приглядевшись, Эраст Петрович увидел, что это кукла: в натуральную величину, с нарисованным лицом и пышными прикленными усами.

– Дайдзин значит «большой человек», – шепотом стал объяснять Ракуда. – Эцуко должна его убить, а Гохэй и Тансин – телохранители. Это такое испытание. Нужно его пройти, прежде чем попадешь на следующую ступень обучения. Эцуко уже два раза пробовала, не получилось.

– Вроде экзамена, да? – спросил титулярный советник, с любопытством наблюдая за происходящим.

Рябой Гохэй и угрюмый, красномордый Тансин тщательно обыскивали девушку, которая, очевидно, изображала просительницу, пришедшую на прием к «большому человеку».

Обыск был настолько скрупулезен, что Эраста Петровича бросило в краску. Мало того, что «просительницу» раздели догола, но еще и прощупали все выемки ее тела. Молоденькая Эцуко старательно исполняла роль – униженно кланялась, робко хихикала, поворачивалась то так, то этак. «Телохранители» прощупали снятую одежду, сандалии, широкий пояс. Вынули из рукава курительную трубку – отобрали. В поясе обнаружили шитый мешочек с хаси, деревянными палочками для еды, и нефритовый брелок. Палочки вернули, брелок, покрутив туда-сюда, на всякий случай отняли. Заставили девушку распустить волосы, вынули две острые заколки. Лишь после этого позволили одеться и пропустили к дайдзину. Вплотную, однако, приблизиться не дали – встали между ней и куклой: один справа, другой слева.

Эцуко низко поклонилась сидящему, сложив руки на животе. А когда распрямилась, в руке у нее была деревянная хаси. «Просительница» сделала молниеносное движение, и палочка впилась дайдзину прямо в нарисованный глаз.

– Ай, молодец, – похвалил Ракуда. – Вырезала хаси из твердого дерева, заточила кончик, смазала ядом. Испытание пройдено.

– Но ей бы не дали уйти! Телохранители убили бы ее на месте!

Ниндзя лишь пожал плечами:

– Какая разница. Заказ ведь выполнен.

Потом Эраст Петрович видел упражнения по рукопашному бою, и это впечатление, пожалуй, было самым сильным из всех. Он и не представлял, что человеческое тело обладает такими возможностями.

К этому времени Маса закончил таскать вещи и присоединился к своему господину. Хмуро наблюдал за акробатическими фокусами «крадущихся» и, похоже, здорово ревновал.

Занятия проводил сам Тамба. Учеников было трое. На одного, самого юного, смотреть было неинтересно: он все время вставал и падал, вставал и падал – то спиной, то ничком, то боком, то перекувырнувшись через голову. Второй – тот самый рябой Гохэй, один из «телохранителей» дайдзина, – пытался зарубить дзенина мечом. Наносил изощренные, коварнейшие удары, рубил и сверху, и снизу, и по ногам, но клинок неизменно рассекал воздух. При этом Тамба не делал ни одного лишнего движения, лишь слегка отклонялся в сторону, приседал или подпрыгивал. Смотреть на эту забаву было страшно.

Третий ученик, вертлявый малый лет тридцати (Ракуда сказал, что его зовут Оками), вел бой с завязанными глазами. Тамба держал перед ним бамбуковую дощечку, все время меняя ее положение, а Оками наносил по ней безошибочно точные удары руками и ногами.

– У него чутье, – уважительно сказал Ракуда. – Как у летучей мыши.

В конце концов Маса не снес восхищенных восклицаний, которые то и дело издавал Фандорин. Решительно засопев, слуга подошел к дзенину, отрывисто поклонился и о чем-то попросил.

– Хочет сразиться с каким-нибудь из учеников, – перевел Эрасту Петровичу провожатый.

Тамба скептически окинул взглядом крепкую фигуру бывшего якудзы, почесал подбородок и крикнул:

– Нэко-тян!

Из соседней хижины, вытирая передником обсыпанные мукой руки, вышла сухонькая старушонка. Дзенин показал ей на Масу, коротко приказал что-то. Старушка широко улыбнулась, разинув рот с одним-единственным желтым зубом, сняла передник.

По лицу Масы было видно, как страшно он оскорблен. Однако фандоринский вассал проявил выдержку. Почтительно подойдя к матроне, он спросил ее о чем-то. Вместо ответа та шлепнула его ладонью по лбу – вроде как шутя, но Маса взвизгнул от боли. Перепачканный мукой лоб побелел, физиономия покраснела. Слуга хотел ухватить дерзкую каргу за шиворот, но та взяла его за запястье, легонько крутанула – и мастер дзюдзюцу, знаток окинавской борьбы кубарем полетел на землю. Удивительная старуха не дала ему времени подняться. Подскочила, прижала коленом к земле, а костлявой лапой сжала побежденному горло – тот сдавленно захрипел, застучал ладонью по земле в знак капитуляции.