Баллада о змеях и певчих птицах

Глава 9




Мадам-Бабушка немедленно отправила внука вздремнуть перед ужином. Кориолан рухнул в кровать – а в следующий миг Тигрис уже трясла его за плечо. На прикроватной тумбочке стоял поднос с ароматной лапшой. Иногда мясник отдавал ей оставшиеся после разделки куриные остовы, и из них получались замечательные супы.

– Корио, – начала Тигрис, – Сатирия звонила трижды, у меня уже закончились отговорки. Поешь супчика и перезвони ей.

– Она спрашивала про Клеменсию? Кто-нибудь про нее знает?

– Про Клеменсию Давкоут? Нет. А что случилось? – спросила Тигрис.

– Это было ужасно! – Кориолан рассказал кузине о случившемся во всех чудовищных подробностях.

Тигрис побледнела.

– Доктор Галл натравила на нее змей из-за такой маленькой невинной лжи?

– Да. И ей все равно, выживет Клеменсия или нет! Она просто взяла и выгнала меня, а сама пошла полдничать.

– Либо она садистка, либо сумасшедшая, – заметила Тигрис. – Почему бы тебе не доложить об этом кому следует?

– Кому? Доктор Галл – Главный распорядитель Игр и подчиняется только президенту. Она скажет, что сами виноваты, ведь мы соврали.

Тигрис задумалась.

– Ладно, не докладывай. И не спорь с ней. Просто постарайся ее избегать.

– Это будет сложно, учитывая, что я – ментор. Она регулярно появляется в Академии, чтобы поиграть с кроликом-переродком и засыпать нас дурацкими вопросами. Одно ее слово – и я лишусь премии. – Кориолан вздохнул и потер лицо руками. – Арахна мертва, Клеменсия отравлена, Люси Грей… Люси Грей в ужасном состоянии! Сомневаюсь, что она дотянет до Игр, хотя, может, оно и к лучшему.

Тигрис сунула ему в руку ложку.

– Ешь суп. Пережили и худшие времена. Сноу всегда берут верх?

– Сноу всегда берут верх, – повторил он настолько нерешительно, что оба рассмеялись.

Кориолану полегчало. Он съел пару ложек супа, чтобы порадовать кузину, вдруг понял, что умирает с голоду, и мигом прикончил остальное.

Когда снова позвонила Сатирия, он едва во всем не признался, но она всего лишь хотела попросить его спеть гимн на похоронах Арахны.

– Мы выбрали тебя из-за твоего героизма в зоопарке, к тому же ты – единственный, кто знает все слова.

– Для меня это большая честь, – ответил Кориолан.

– Отлично! – Сатирия шумно отхлебнула, раздался стук льда о стекло, и она удовлетворенно выдохнула. – Как там твой трибут?

Кориолан заколебался. Жаловаться не хотелось, свои проблемы он привык улаживать сам и почти никогда не просил Сатирию о помощи. Потом он вспомнил Люси Грей, сгибающуюся под тяжестью цепей, и решил рискнуть.

– Плохо. Сегодня я видел Люси Грей. Всего одну минуту. Так вот, она очень ослабела. Капитолий ее совсем не кормит.

– Неужели она не ела с самого отъезда из Дистрикта-12? Сколько же времени прошло? Дня четыре? – удивилась Сатирия.

– Пять. Вряд ли девчонка дотянет до Голодных игр. Значит, я останусь без трибута и не смогу быть ментором, – вздохнул Кориолан. – Как и многие мои одноклассники.

– Это же нечестно! Все равно, что эксперимент с неисправным оборудованием, – возмутилась Сатирия. – Вдобавок Игры откладываются еще на день или на два. – Она помолчала, потом добавила: – Я посмотрю, чем тут можно помочь.

Кориолан повесил трубку и повернулся к Тигрис.

– Меня попросили спеть на похоронах. Про Клеменсию и речи не было. Наверное, решили все сохранить в тайне.

– Тогда и ты помалкивай, – велела Тигрис. – Может, они сделают вид, что вообще ничего не случилось.

– И даже ничего не расскажут директору Хайботтому! – предположил Кориолан, повеселев. А потом до него дошло. – Тигрис, я только сейчас сообразил: ведь я совсем не умею петь!

Пожалуй, ничего смешнее оба они не слышали, однако Мадам-Бабушка сочла, что это вовсе не повод для смеха, и на следующее утро подняла Кориолана с рассветом, чтобы порепетировать. В конце каждой строчки она била его по ребрам линейкой и кричала «дыши!», пока он не понял: другого выбора нет. В третий раз за неделю она пожертвовала ради его будущего еще одну из своих обожаемых роз и приколола голубой бутон к наглаженному пиджаку школьной формы со словами: «Вот так. В тон твоих глаз». Позавтракав овсянкой, элегантный Кориолан отправился в Академию, поглаживая оставшиеся от линейки синяки, которые напоминали ему о том, что нужно вовремя дышать.

Несмотря на субботу, учеников собрали в аудиториях по классам, аккуратно выстроили в алфавитном порядке и отвели на ступени Академии. Благодаря своему менторству Кориолан очутился в первом ряду вместе с почетными гостями, рядом с президентом Равинстиллом. Сатирия кратко изложила программу мероприятия, из которой ему запомнилось только одно: исполнение гимна открывает церемонию. Он не имел ничего против речей, однако на публике не пел никогда – в Панеме было мало поводов для праздника. Именно поэтому песни Люси Грей произвели на зрителей такое впечатление. Кориолан успокаивал себя тем, что даже если завоет как пес, сравнить его пение все равно особо не с чем.

На противоположной стороне улицы поставили временные трибуны, быстро заполнившиеся публикой в черном – траурные одежды, учитывая потерю близких во время войны, имелись в гардеробе у каждого. Кориолан поискал взглядом Крейнов, но не смог найти их в толпе. Академию и ближайшие здания украсили черными стягами, растяжками и прочей похоронной атрибутикой, жители окрестных домов вывесили из окон флаги с гербом Капитолия. Повсюду расставили камеры, чтобы запечатлеть событие, и репортеры уже вели прямую трансляцию. Кориолан подумал, что это помпезное зрелище не идет ни в какое сравнение ни с жизнью, ни со смертью Арахны, причем как раз смерти вполне можно было избежать, если бы Арахна хоть немного сдерживала свою страсть к показухе. Его особенно раздражало, что в годы войны столько людей героически погибли, защищая родину, не получив практически никакого признания. Какое облегчение, что ему нужно всего лишь спеть, а не восхвалять ее таланты, которые, если его не подводила память, сводились к способности перекричать любого в классе и умению удержать ложку на носу без помощи рук. При этом директор Хайботтом обвинил в показухе Кориолана! И все же следовало помнить, что Арахна была почти членом семьи…


Часы Академии пробили девять, и толпа умолкла. Кориолан поднялся на возвышение. Сатирия обещала музыкальный аккомпанемент, однако тишина тянулась так долго, что он уже набрал в грудь воздуха, чтобы начать гимн, когда из динамиков раздались дребезжащие звуки, подарив ему шестнадцать тактов вступления.

Алмаз Панема,

Город великий,

Ты блистаешь на все времена.





Его исполнение скорее походило на неторопливый монолог, чем на мелодичный напев, да и песня не была особенно сложной. Высокая нота, которую постоянно пропускала Мадам-Бабушка, вовсе не являлась обязательной – большинство людей пели на октаву ниже. Вспоминая удары линейкой, Кориолан успешно дотянул до конца, не пропустив ни одной ноты и даже не запыхавшись. Он ушел под щедрые аплодисменты и одобрительный кивок президента, занявшего его место на трибуне.

– Два дня назад оборвалась юная, бесценная жизнь Арахны Крейн, и мы оплакиваем еще одну жертву преступного мятежа, который до сих пор терроризирует мирное население, – провозгласил президент. – Смерть ее была столь же доблестной, как и любая другая на поле боя, а утрата – куда более тяжела, поскольку мы вроде бы живем в мирное время. Однако никакой мир невозможен, покуда преступный недуг разъедает все, что есть в нашей стране хорошего и благородного. Сегодня мы скорбим, но помним: зло непременно будет наказано! Сегодня мы снова станем свидетелями того, как наш великий Капитолий добивается правосудия для всех граждан Панема.

Неспешно и глухо застучали барабаны, толпа дружно повернулась в сторону показавшейся из-за угла процессии. Хотя Дорога школяров была не столь широка, как Корсо, на ней вполне уместился почетный караул из миротворцев, идущих плечом к плечу в колонне двадцать на сорок. Солдаты вышагивали под ритм барабанов с безупречным единообразием.

Кориолан ломал голову, зачем сообщать дистриктам о том, что трибут убил капитолийскую девушку, и вдруг все понял. За миротворцами ехал длинный грузовик-платформа с прикрепленным к нему краном. Высоко на крюке болталось изрешеченное пулями тело девушки из Дистрикта-10, Бренди. К платформе приковали оставшихся трибутов, грязных и поверженных. Короткие цепи не давали им встать в полный рост, и ребятам приходилось сидеть либо на корточках, либо на голом железном полу. Еще один повод напомнить дистриктам об их ничтожности и о последствиях сопротивления Капитолию.

Люси Грей пыталась сохранить хоть каплю достоинства, сидя настолько прямо, насколько позволяли цепи, глядя вперед и не обращая внимания на мерно качающийся труп над головой. Тщетно. Грязь, кандалы, публичное унижение – это было уже слишком. Кориолан начал представлять, как повел бы себя на ее месте, затем понял: именно этим и занимался Сеян, и сразу опомнился.

За трибутами следовал еще один батальон миротворцев, прокладывая путь для четверки лошадей. Они были увешаны гирляндами и тащили богато украшенную повозку с белоснежным гробом, утопающим в цветах. Следом ехали Крейны на колеснице. По крайней мере, у ее семьи хватило порядочности, чтобы испытывать неловкость за всю эту помпезность. Гроб подъехал к трибуне, и процессия остановилась.

Доктор Галл, сидевшая рядом с президентом, встала и подошла к микрофону. Кориолан подумал, что зря ей доверили выступать в такую минуту, однако она, похоже, оставила сумасшедшую леди с розовыми браслетами из змей дома, потому что говорила серьезно и даже сурово.

– Арахна Крейн, мы, граждане Панема, клянемся, что твоя смерть не будет напрасной! Когда нападают на одного из нас, мы даем сдачи и бьем в два раза сильнее. Голодные игры состоятся, и мы проведем их с доселе невиданным размахом, а твое имя мы добавим к длинному списку тех, кто пал, защищая правое дело, защищая свою страну! Твои друзья, твоя семья и твои сограждане приветствуют тебя и посвящают тебе Десятые Голодные игры!

Вот так горластая и вздорная Арахна стала героем, павшим за правое дело. «Она лишилась жизни, дразня своего трибута сэндвичем, – подумал Кориолан. – Может, у нее на могиле так и напишут: “Жертва дебильных шуточек”».

Миротворцы в красных перевязях подняли винтовки и дали несколько залпов в воздух. Траурная процессия тронулась с места и вскоре исчезла за углом.

Толпа редела. Расходившиеся зрители принимали страдальческий вид Кориолана за скорбь по Арахне, хотя на самом деле он с превеликим удовольствием придушил бы ее своими собственными руками. И все же он был уверен, что держится вполне на высоте, пока не заметил на себе пристальный взгляд директора Хайботтома.

– Соболезную по поводу гибели твоей подруги.

– И вашей ученицы. Этот день тяжел для всех нас. Зато процессия была очень трогательной.

– Неужели? А по-моему, ни чувства меры, ни вкуса, – заметил директор Хайботтом. Кориолан невольно хихикнул, потом взял себя в руки и попытался изобразить недоумение. Директор опустил взгляд на голубой бутон в петлице. – Просто удивительно, как мало меняются люди. После всех убийств, после всех страшных клятв помнить о цене победы… после всего этого я до сих пор смотрю на цветочки и не жду ягодок. – Он постучал по розе пальцем, поправил ее и улыбнулся. – Не опаздывай к обеду. Я слышал, у нас сегодня пирог.

Пирог, на этот раз персиковый, и в самом деле обнаружился на специальном фуршете в школьной столовой. Зверски голодный Кориолан положил на тарелку жареного цыпленка, потом взял самый большой кусок пирога. Он щедро мазал печенье маслом и трижды подливал себе виноградного пунша, причем последний стакан наполнил до самых краев, расплескал на стол и запачкал льняную салфетку, пытаясь промокнуть лужицу. Пусть себе говорят, что хотят. Скорбящему по лучшей подруге требуется подкрепить свои силы. И все же, жадно поглощая еду, Кориолан понимал, что его самоконтроль слабеет. Вероятно, виноваты постоянные нападки директора Хайботтома. Что за чушь он болтал сегодня про цветочки и ягодки? Таких безумцев нужно где-нибудь запирать или, еще лучше, ссылать куда-нибудь подальше, чтобы не тревожили достойных граждан Капитолия. При одной мысли о нем рука Кориолана снова потянулась к пирогу.

Между тем Сеян ковырял вилкой своего цыпленка, не в силах съесть ни кусочка. Если Кориолану похоронная процессия не понравилась, то для Сеяна она наверняка стала сплошным страданием.

– Выбросишь всю еду – на тебя настучат, – предупредил Кориолан. Ему не особо нравился этот нелепый парень, но и наказания он вряд ли заслуживал.

– И правда, – тоскливо кивнул Сеян.

Ближе к концу обеда Сатирия собрала оставшихся менторов и сообщила, что Голодные игры не отменяются, более того, теперь их решено сделать особенно зрелищными. В связи с этим во второй половине дня менторы будут сопровождать своих трибутов на экскурсию по арене. Мероприятие покажут в прямом эфире на всю страну, чтобы резолюция доктора Галл прочно осела в сознании зрителей. Главный распорядитель Игр считала, что отделить капитолийских детей от ребят из дистриктов – значит показать их слабость и страх перед врагом. На трибутов наденут только наручники, ноги сковывать не станут. Среди конвоя миротворцев будут лучшие снайперы, однако менторам придется пройти по арене бок о бок со своими подопечными.

Одноклассники Кориолана особого восторга не выказали, но и возражать вслух не стал никто, чтобы не прослыть трусом, хотя после гибели Арахны многие родители подали жалобы на плохую охрану. Мероприятие выглядело опасным и даже безрассудным – что помешает остальным трибутам наброситься на своих менторов? – и все же Кориолан промолчал. Похоже, доктор Галл надеялась на новую вспышку насилия, которая позволит наказать еще одного трибута, на этот раз – живого, и желательно перед камерами.

Очередное проявление ее бессердечия вывело юношу из себя. Он бросил взгляд на тарелку Сеяна.

– Закончил?

– Не могу я сегодня есть, – вздохнул Сеян. – Не знаю, куда это девать.

Их одноклассники ушли. Кориолан расстелил на коленях испачканную салфетку. Заметив в углу герб Капитолия, он почувствовал себя настоящим преступником.

– Клади сюда, – велел он, оглядевшись украдкой.

Сеян посмотрел по сторонам и быстро переложил с тарелки цыпленка и крекеры. Кориолан убрал сверток к себе в сумку. Выносить еду из столовой было запрещено, тем более скармливать ее трибутам, только где бы еще он успел что-нибудь раздобыть? Вряд ли Люси Грей сможет поесть перед камерами, зато в ее платье – глубокие карманы. Хотя Кориолана возмущало, что половина припасов теперь достается Джессапу, он надеялся, что на Голодных играх эти инвестиции окупятся.

– Спасибо! Ты настоящий бунтарь, – выпалил Сеян, когда они шли с подносами к конвейерной ленте, ведущей на кухню.

– Не за что, – отмахнулся Кориолан.

Менторов рассадили по микроавтобусам и повезли на Капитолийскую арену, которую построили на противоположном берегу реки, чтобы толпы народа не наводняли центр города. В свое время огромный амфитеатр был местом проведения спортивных, развлекательных и военных мероприятий вроде парадов и показов техники. В годы войны здесь устраивались публичные казни, что сделало арену мишенью для бомбардировщиков повстанцев. В результате более-менее уцелел лишь остов сооружения, и теперь его использовали только для Голодных игр. Без должного ухода некогда густая трава на поле зачахла, все изрешетили воронки от снарядов и заполонили сорняки. Повсюду валялись обломки камней и куски металла, в изрешеченной шрапнелью пятнадцатифутовой стене вокруг поля зияли глубокие трещины. Каждый год трибутов запирали здесь, не давая им ничего, кроме ножей, мечей, булав и прочего холодного оружия, чтобы сделать Игры более зрелищными. В конце уцелевшего отправляли обратно в его дистрикт, трупы вывозили, оружие собирали, и двери арены закрывались до следующего года. Никакого ремонта. Никакой уборки. Следы крови смывали дожди, а не руки капитолийцев.

По прибытии сопровождавшая менторов профессор Серп приказала оставить свои вещи в автобусах. Кориолан сунул набитый едой сверток в карман брюк и прикрыл полой пиджака. Выйдя из прохладного кондиционированного воздуха на солнцепек, он увидел вереницу трибутов в наручниках под усиленным конвоем миротворцев. Менторам велели занять места возле выстроенных по дистриктам трибутов, и Кориолан очутился в самом конце рядом с Люси Грей. Позади них стоял только массивный Джессап с худенькой Лисистратой. Перед Кориоланом одиноко стоял подопечный Клеменсии, Рипер, который пытался задушить его в фургоне, и сердито смотрел себе под ноги. Пожалуй, в случае конфликта менторов и трибутов шансов у Кориолана было маловато.

Несмотря на хрупкое телосложение, Лисистрата обладала изрядной выдержкой. Ее родители, врачи, лечили президента Равинстилла, и к своему менторству она относилась с большим воодушевлением, изо всех сил стараясь наладить отношения с Джессапом. «Я принесла тебе немного мази для шеи, – прошептала она, – только смотри, спрячь ее получше». Джессап пробормотал что-то в знак согласия.

Миротворцы отодвинули от входа тяжелую решетку. Массивные двери распахнулись, открыв огромный вестибюль с заколоченными кабинками и засиженными мухами плакатами, рекламирующими представления довоенных времен. Сохраняя строй, ребята последовали за солдатами к ряду пыльных турникетов в рост человека. Для пропуска годились те же самые жетоны, которыми до сих пор оплачивали проезд в троллейбусе.