Белый огонь

Шерон не знала, что надо делать в подобной ситуации со сходящей с ума от боли сойкой. Сделала Бланка, решительно отодвинув указывающую в сторону.

— Нити деформировались. Это можно легко исправить. Сейчас.

Она положила длинные бледные пальцы на спину Лавиани, провела по ней, словно играла на арфе или перебирала пряжу на раме ткацкого станка.

— Вот. Здесь. Так.

Сойка дышала сквозь стиснутые зубы. Затем осторожно села.

— Ненавижу асторэ, — наконец произнесла она. — Куда он провалился?

Вместо ответа до них долетел отдаленный грохот и дрожание пола. Будто упало множество камней.

— Тэо надо найти. — Шерон поняла, что не ощущает костяную булавку, что дала ему. Словно та сгорела.

— Нет. Хватит мне на сегодня его цирковых фокусов.

Они не успели начать спорить, когда топот множества ног, гортанные крики и звон стали сообщили им о том, кто спешил сюда.

После было бегство, скоротечная схватка с одним из отрядов загонщиков, выскочивших на них из смежного коридора. Лавиани прикончила пятерку, а Шерон с разочарованием поняла, что ее способности не действуют на тела этих созданий. Она не может их заставить подчиниться себе.

Преследование продолжалось, мэлги почти наступали им на пятки, и Лавиани мрачно сказала:

— Разделяемся. Я уведу их. Перебью, сколько смогу. Потом найду вас.

И вновь никаких споров. Все трое понимали, что рационально, а что глупо. И вот — итог.

Шерон и Бланка одни. Где-то в Аркусе. Сокрытые ночью, дождем и начавшим сочиться из земли серо-белым туманом.

Она потянулась за границы беседки. За границы двора. Насколько ей хватало сил, но не ощутила ничего. Ничего мертвого. Как и прежде, никакого «материала», которым можно было бы воспользоваться и обратить в свою пользу.

Превратить в оружие.

Это разочаровывало. И в то же время радовало.

У нее оставалась надежда, что Тэо и Лавиани живы.

Дождь продолжал литься с темного неба, разбиваться мелкими капельками о мраморные ступени и бортики. Затоплять заросли, сонно шелестеть и не собирался успокаиваться или хотя бы слабеть. Шерон поплотнее запахнула длинную овечью жилетку, подышала на озябшие пальцы. Перевела взгляд на браслет, мысленно обратившись к нему:

«Ты желал помочь все это время. Твой шанс».

Но тот молчал. А может, никогда и не умел говорить, а Шерон слышала лишь свое воображение? Или свой дар, ставший для нее проклятьем?

Пусть так.

Она потерла холодный металл, стараясь не обращать внимания на то, что он впился глубоко в кожу и из-под него, если надавить чуть сильнее, сочится желтая сукровица.

«Все мы чем-то жертвуем ради важных для нас вещей, — подумала девушка. — Но сейчас мне ни к чему лишняя сила».

Она расстегнула застежку, потянула, стиснув зубы. Браслет отпустил запястье с неохотой, оказывая большое одолжение. Она перевязала рану тряпицей, а затем, достав из сумки пузырек, вылила едкий пахучий раствор прямо на ткань.

Тут же по коже расползся благословенный холод. Вместе с ним, потеряв силу и «опору», указывающая ощутила голод, слабость. Словно бы она потеряла часть себя. Столь важную, что хотелось лишь сожалеть о случившемся.

Но она села рядом со спящей Бланкой на пол и достала книгу Дакрас. Шерон помнила, что на Талорисе уничтожила шаутта, развоплотила его. И теперь хотела знать, как она это сделала.

Возможно, здесь есть ответ. Надо лишь найти его. А сон… чуть позже.

Дождь шумел. Страницы шелестели. Кости беззвучно катились по двору.



Косая крыша была сделана из стекла, рассеченного тонким серебристым каркасом. Во всяком случае, Лавиани так думала, когда смотрела на нее снизу, глубокой ночью.

Косой скат, никакой видимой опоры, так что было непонятно, на чем удерживается вес. Конечно, она казалась воздушной, но сойка видела площадь, которую та занимает, и представляла, сколько может весить такое количество материала.

Много. Очень много.

Аркус вообще был построен с размахом. Любое здание — колоссально. Любая лестница — широка и огромна. Колонна — точно тысячелетний дуб. Крыш это тоже касалось.

Она часто бросала взгляд на реку — то, во что превращался дождь, падая на прозрачную поверхность и стекая по ней.

Когда стало светать, а мир начал насыщаться тусклыми красками, Лавиани поняла, что никакого стекла над ее головой не существует. Лишь каркас и невидимое нечто над ним, вполне материальное для того, чтобы удерживать воду.

Сойка не удивлялась. Ей было все равно, почему капли не падают вниз. Если это нельзя использовать как оружие против мэлгов и шауттов, то совершенно неинтересно.


Она не из тех, кто ахал и открывал рот, встречая каждое чудо из прошлых эпох. Такое попадалось везде. А она, помотавшись по миру, видела и более необычные вещи.

Сейчас ее куда больше занимала татуировка. Бабочка «сидела» на раскрытой ладони, иногда шевеля крыльями. Лавиани сжимала кулак. Разжимала, но наваждение не проходило. Картинка никуда не исчезала и словно бы издевалась над своей хозяйкой.

А еще кожа до сих пор зудела. Магия Тэо, боевая магия, едва не сожгла татуировку сойки. Но вместо этого, по словам Шерон, бабочек теперь пять.

Указывающая никогда не говорила ничего такого, в чем не была уверена. Но вместе с тем Лавиани ощущала, что может использовать лишь четыре таланта.

Четыре. Не пять.

Неопределенность вызывала раздражение. Оно копилось всю ночь, найдя выход за час до рассвета, когда сойка подкараулила пятерку мэлгов, рыскающих в этой части здания. Теперь она сидела с коркой из засохшей чужой крови на лице и зло смотрела на бабочку. Та больше не шевелилась, въелась в кожу и осталась на ней.

Лавиани остервенело потерла ее большим пальцем правой руки, но та, разумеется, никуда не делась.

— Проклятье, — проворчала она и вспомнила насмешливую птаху-сойку. — Птица-то была права, получается. Мозги-то у нее, может, меньше куриных, но всяко больше моих. «Кыш» она кричала со значением. Стоило бы ее послушаться.

Стоило. Но теперь уж чего жалеть?

Следовало решить, как поступить дальше.

Лавиани удалось увести за собой мэлгов, дав девушкам уйти. Однако сейчас сойка не поручилась бы, что сможет найти обратную дорогу к тому месту, где они расстались. И даже если бы нашла…

Аркус кишел мэлгами. И, возможно, шауттами. Живы ли ее спутники — неизвестно. Она надеялась, что с ними все в порядке, но разумом понимала свою бесполезность. Помочь им ничем не могла.

Изначально они хотели пересечь город и выйти к северной границе. Значит, так и надо поступить. Она не станет спешить, пойдет на север. Осторожно, не торопясь. И, быть может, найдет кого-то из них. А если Шерон вспомнит даират…

Лавиани очень надеялась, что та вспомнит.



Он не думал.

Действовал.

Работали инстинкты.

Старые. Чужие. Его.

Они спали в крови сотен поколений и наконец-то обрели свободу. Проснувшись там, в медовой купели, под сенью древнего леса, стали им.

Тэо Пружиной. Путешественником. Акробатом. Ловкачом. Человеком, который являлся совсем иным существом.

Они ждали, лишь иногда помогая ему. Но теперь, когда пришло время настоящего боя, они проснулись, взяли власть над его разумом и мышцами. И он начал сражаться. Легко и просто, словно учился противостоять шауттам с самого детства и вышел победителем из сотен схваток.

Это оказалось столь же просто для него, как танцевать на канате.

И еще легче.

Он тянул силу той стороны, пил ее, как путник, прошедший несколько лиг по жаре, пьет из ручья и не может остановиться. Больше. Больше. И еще больше. Ибо вода прекрасна и ее бесконечно много.

В его левой руке она становилась разрушительным оружием. Мрачной тенью, угрожающе огромной и тяжелой, словно молот гиганта. В таком варианте ее не использовали с момента Войны Гнева, когда асторэ отдали свои способности Тиону…



— Как мы поступим? — Бланка ежилась от утреннего холода, в ее светло-рыжих волосах запутались сухие листья, но выглядела она гораздо лучше, чем прошлой ночью.

Шерон тоже удалось поспать. Недолго, но сон дал ей легкость мыслей, и она отбросила сомнения:

— Скажи мне ты.

Госпожа Эрбет не колебалась и не заставила себя упрашивать:

— Мы совершенно беззащитны перед ними. Твои таланты нам не помогут. Так?

Конечно же она была достаточно умна, чтобы понять то, о чем указывающая не спешила рассказывать.

— Да.

— Тогда следует покинуть город как можно скорее.

— Он огромен.

— Значит, не будем мешкать, Шерон. Чем раньше мы начнем… ну, ты понимаешь.