Бесконечная шутка

– Следовательно, здесь тоже ужасное давление. Их укрепляют. Закаляют.

Хэл сделал выбивающую подачу и в этот раз последовал за ней, словно запнувшись у линии. Тело Стайса как будто удлинилось, когда он потянулся и отбил мяч с форхенда драйвом. Хэл слишком коротко ударил с лета и отошел от сетки на пару шагов, пока приближался Стайс, настроенный на легкий обвод. Хэл рискнул с направлением и забежал налево, а Тьма подрезал ему свечку ровно через голову и хлопнул ладонью по струнам, когда Хэл сдался еще до ее приземления, – не чтобы подразнить, а искренне радуясь. Хэл истекал потом заметнее, чем канзасец, но у того лицо почти побагровело от румянца. Пока Хэл отправился за мячом, оба раскручивали палки в руках. Стайс занял свое место на левом корте, подтянул носки.

– И все равно Хэл молодец, что хотя бы раз за гейм следует за подачей, – сказал Делинт на ухо Стипли.

И все это время раздражал бровастый красноноздрый мальчик Джеймс Трельч в самом конце верхнего ряда, разговаривая в кулак, обращаясь к нему то с одной стороны, то с другой, притворяясь сразу двумя людьми:

– Контроллер Инканденца. Тактик Инканденца.

– Редкая тактическая промашка со стороны Инканденцы – следовать за подачей, когда он наконец установил контроль над кортом с задней линии.

– Посмотрите, как Инканденца стоит и ждет, пока Орто Стайс бросит возиться с носками и наконец подаст. Разительное сходство со статуями Октавиана Августа. Монаршая осанка, гордо вскинутая голова, лицо бесстрастно и излучает власть. Холодные голубые глаза.

– Прохладная змеиная пленка концентрации в холодных голубых глазах, Джим.

– Хэлу почему-то непросто контролировать свои удары с лета.

– Лично мне кажется, Джим, что ему лучше со старой графитовой палкой среднего размера, чем с этой большущей головой, перейти на которую его надоумил тот стремный данлоповец.

– Стайс – игрок моложе, он вырос с головой экстраразмеров. Большая голова – другого Тьма не знает.

– Можно сказать, Стайс родился с большой головой, а Инканденца адаптировал игру под большую голову.

– Карьера Хэла также начинается в те времена, когда всю силовую матрицу юниорской игры еще не изменили поликарбонатные смолы, Джим.

– И какой замечательный день для тенниса.

– Какой замечательный день для всей семьи.

– Это «Бад» для всей семьи. Матч «Бада» Недели. Спонсор показа.

– По сообщениям, Инканденца даже модифицировал рукоятку – все, чтобы привыкнуть к большой голове.

– А также спонсор показа – «Мультифазикс», семейство качественных поликарбонатных смол, усиленных графитом, Рэй.

– Джим, Орто Стайс – невозможно даже представить Стайса без его верной большой головы.

– Другого эти ребята не знают.

Делинт облокотился на ряд позади и сказал Джеймсу Трельчу сделать звук потише, а то он лично проследит, чтобы Трельч страдал.

Хэл качнул мяч три раза, подбросил, откинулся на подбросе назад и дико вломил – подача без подкрутки, острая и уходящая, – Стайс гротескно потерял равновесие, едва достал мяч издалека и ответил скомканным бэкхендом – по линии и неглубоким. Хэл вышел для него на линию подачи пригнувшись и с заведенной за спину ракеткой, с каким-то насекомым видом. Стайс встал посреди задней, ожидая в ответ силу, и лишь беспомощно наблюдал, когда Хэл укоротил удар и отправил под острым углом кросс, чуть не задевший сетку, растянувшийся от нижнего вращения и упавший ровно в те полметра корта, что позволяла острота угла.

– Хэл Инканденца имеет более величайший теннисный ум, – сказала на английском Путринкур.

Хэл сделал Стайса эйсом по центру, чтобы выйти либо на 2: 1, либо 3: 2 в третьем.

– Что надо знать о Хэле, милая, – так это что у него полноценная игра, – сказал Делинт, пока мальчики менялись сторонами корта, Стайс – придерживая два мяча на ракетке перед собой. Хэл снова ушел за полотенцем. Дети на нижнем ряду в унисон наклонялись то влево, то вправо, развлекались. Чудовище над кортом с объективом и железным штырем исчезло.

– Что надо знать, когда смотришь юниоров такого уровня, – говорит Делинт, все еще облокотившись, так что его тело пропало из виду – одни ноги и голос в замерзшем ухе Стипли. – У всех свои сильные стороны, области игры, в которых они лучше, и можно натурально захлебнуться, если профилировать матч или игроков в плане различных сил и количества сил каждого.

– Я не хочу делать профиль мальчика, – сказал Стипли, но опять на французском. Делинт проигнорировал.

– Да дело не только в силах или их количестве. А в том, как они сочетаются. Насколько пацан полноценен в игре. Цельная ли у него игра. Взять пацанов, которых ты видела за обедом.

– Но не общалась.

– Пацан в идиотской шляпе, Пемулис, – у Майка прекрасные, прекрасные удары с лета, он прирожденный сеточник, прекрасная, прекрасная координация. Другая сила Майка – лучшая свеча среди юниоров Восточного побережья, с отрывом на корпус. Вот его силы. Но оба пацана, которых ты сейчас видишь, могут раздолбать Пемулиса к хренам – силы Пемулиса еще не дают ему полноценную игру. Удары с лета – атакующие. Свеча – оружие бейслайнера, перебивальщика. Нельзя бить с лета от задней линии или свечу от сетки.

– Он говорит, способности Майкла Пемулиса исключают взаимно себя 275,– сказала в другое ухо Путринкур.

Делинт чуть поклонился, подтверждая ее слова:

– Силы Пемулиса исключают друг друга. А взять Тодда Потлергетса, мелкого, с повязкой на носу после несчастного случая с мылом в душе, – у Потлергетса тоже замечательная свеча, и хотя сейчас Пемулис переиграет его на чистых возрасте и силе, технически Потлергетс игрок лучше, с будущим посветлее, потому что Тодд построил вокруг свечи всю игру.

– В этом Делинт ошибается, – сказала Путринкур на квебекском, во весь рот улыбаясь Делинту через Стипли.

– Потому что Потлергетс к сетке не выходит, Потлергетс любой ценой держится сзади, и в отличие от Пемулиса тренирует удары с отскока, чтобы так и оставаться сзади и вытаскивать оппонента поближе, и выносить его своей убийственной свечой.

– Это значит, что в четырнадцать его игра – она никогда не изменится и не вырастет, и если мальчик станет сильный и пожелает атаковать, то будет неспособен, – сказала Путринкур.

Делинт проявлял так мало интереса к вставкам Путринкур, что Стипли задумался, не скрывает ли он знание французского, и черкнул по этому случаю для себя идеограмку в блокноте.

– Потлергетс – чистый стратег от обороны. Его гештальт закрыт. Полноценную игру мы здесь называем либо закрытым гештальтом, либо полноценной игрой.


На правом корте Стайс снова выбил Хэла уходящим эйсом, и мяч застрял во внутритканевых бубнах сетки-рабицы, Хэлу пришлось отложить палку и выковыривать его обеими руками.

– Вдруг пригодится для статьи, кстати, слив по этому пацану, брату пантера: Хэл бьет свечи и вполовину не так хорошо, как даже Потлергетс, и по сравнению с Орто или Майком его игра у сетки невзрачная. Но в отличие от брата здесь силы Хэла начали сходиться, понимаешь. У него прекрасная подача, прекрасный возврат подачи и прекрасные, прекрасные удары с отскока, с прекрасным контролем и прекрасным чувством мяча, прекрасным управлением ударом и вращением; и он может взять игрока на защите и своим контролем таскать по всему корту, а может взять атакующего игрока и использовать против него его же силу.

Хэл обвел Стайса с бэкхенда по линии, и мяч явно был бы верный, но вдруг в последнюю возможную секунду свернул – резкий сход с траектории, будто сдуло каким-то порывом ветра из ниоткуда, и Стайс, кажется, удивился еще больше, чем Хэл. Лицо брата пантера не выдало ничего, он так и стоял в левом углу, что-то поправляя в струнах.

– Но, возможно, это необходимо, чтобы побеждать. Представьте себе себя. Вы стали тем, кем вам предписано стать жизнью. Не просто очень хорошим, но лучшим. Хорошая философия здесь и Штитта – я верю, эта философия Энфилда скорее канадская, чем американская, так что вы можете думать, что я обладаю предубеждением, – что нужно обязательно также иметь – отложим на миг талант и труд в сторону, – что вы обречены 276, если не имеете в себе какую-то способность превзойти цель, преодолеть успех лучшести, если дойдете до этого.

Стипли заметил у парковки за отвратительным распухшим неогеоргианским кубом административного здания маленьких мальчиков, которые несли и волочили белые целлофановые мешки к куче помоек, сгрудившихся у сосен в дальнем конце парковки, – мальчиков бледных, с бегающими глазами, переговаривающихся между собой и бросающих тревожные взгляды на толпу за Шоу-кортом.

– Тогда, – сказала Путринкур, – и те, кто становится в конце etoiles, те везучие, у кого берут профили и фотографии для читателей и кто, согласно американовой религии, добились, – они обязательно должны иметь что-то встроенное в них на дороге к цели, что позволит все превзойти, иначе они обречены. Мы видим это в живом опыте. Можно видеть это во всех культурах, одержимых стремлением. Посмотрите на жапонуа, уровень суицида в поздние годы их архипелага. Наша задача в Энфилде еще деликатнее, с etoiles. Ибо вы, если вы достигли свою цель и не можете найти способ превзойти привычку того, что имение цели есть все ваше бытие – ваш raison de faire 277, тогда, значит, следует одна из двух вещей, которые мы увидим.

Стипли приходилось дышать на ручку, чтобы шарик оттаивал.

– Одна, одной можно назвать ту, что вы достигли цель и осознаете шокирующее осознание, что достижение цели не завершило, не окупило вас, не сделало все в жизни «ОК», как вы, в культуре, образованы понимать, что она сделает, цель. И затем вы сталкиваетесь с фактом, то, что, как вы думали, имеет значение, не имеет значения, и потому вы повергнуты. Мы видим в истории на таких вершинах суициды людей; дети здесь сведущи тем, что называется сага Эрика Клиппертона.

– С двумя «п»?

– Именно так. Или другая возможность обречения, для достигнувших etoiles. Они достигают цель, так, и вслед радуются достижению с такой же равной страстью, как стремились к достижению. Здесь это называют Синдром бесконечной вечеринки. Знаменитость, деньги, сексуальное поведение, наркотики и вещества. Мишура. Они становятся знаменитостями взамен игроков, и поскольку они знаменитости только, пока кормят голод культуры цели на успех, фурор, победу, они обречены, потому что нельзя одновременно радоваться и страдать, а игра – всегда страдание, так.

– Наш лидер лучше Хэла, можешь завтра посмотреть, как он играет, если хочешь, Джон Уэйн. Не родственник настоящего Джона Уэйна. Компатриот нашей Тьерри, – Обри Делинт откинулся рядом с ними, от холода его втянутые щеки раскраснелись вторым румянцем – два лихорадочных арлекинских овала. – У Джона Уэйна гештальт закрыт, потому что Уэйн тупо может все, причем с такой силой, что тонко чувствующий мяч мыслитель, вроде Хэла, просто не может ничего ему противопоставить.

– Той же была и философия основателя, между кстати, обречения, отца пантера Инканденцы, который также, как мне говорили, баловал себя съемкой кино? – спросил Стипли канадку.

Путринкур слишком многозначительно пожала плечами.

– Я пришла после. Мсье Штитт, его иная цель для etoiles – идти между, – также Стипли не замечал, как женщина скакала по диалектам. – Проложить какой-либо маршрут между нуждой успеха и насмехательством над успехом.

Делинт наклонился ближе.

– Уэйн может все. Силой Хэла стало знание, что он не может все, и способность строить игру как на том, что есть, так и на том, чего нет.

Стипли притворился, что поправляет шапку, но на самом деле поправлял парик.

– Все это ужасно абстрактно для такой физической вещи.

Путринкур так пожала плечами, что подскочили очки.

– Есть противоречие. Два «я», одно не здесь. Мсье Штитт, когда основатель академии умер.

– Отец пантера, который баловал себя кино, – реглан Стипли принадлежал его жене.

Путринкур, снова вежливо кивая:

– Этот академический основатель – мсье Штитт говорит, что этот основатель изучал виды видимости.

– Единственные пределы Уэйна – тоже его сила: вольфрамовые воля и решимость, настойчивость, с которой он насаждает свою игру и свою волю противнику, совершенно не желая менять напор, если вдруг уступает, – сказал Делинт. – Уэйн тоже чувствует мяч и может играть со свечами сзади хоть весь день, но не будет: если он проигрывает или ситуация складывается не в его пользу, он просто бьет злее. Благодаря ошеломляющей силе ему удается выходить сухим из воды против североамериканских юниоров. Но вот в Шоу – Уэйн наверняка станет профи уже в следующем году, – в Шоу важнее гибкость, это ему еще предстоит узнать. Как там это называется – смирение, вот.

Казалось, что Путринкур смотрела на Стипли как-то чересчур беспечно.

– Исследование было не столько, как человек видит что-либо, но отношение между человеком и этим что-либо. Он многократно переводил этот вопрос в разные области, говорит мсье Штитт.

– Сын описал своего отца страдающим, цитирую, от «жанровой дисфории».

Путринкур наклонила голову.

– Не похоже на слова Хэла Инканденцы.

Делинт сочно шмыгнул:

– Но главная фора гештальта Уэйна перед Хэлом – голова. Уэйн – чистейшая мощь. Он не чувствует страха, жалости, раскаяния – когда очко разыграно, его как будто и не было. Для Уэйна. У Хэла удары с отскока будут даже получше уэйновских, и при желании он мог бы играть с уэйновской силой. Но Уэйн третий на континенте, а Хэл – шестой, только из-за головы. Может, Хэл и кажется на корте идеальной мертвой машиной, но он более уязвим в плане, как бы это сказать, эмоций. Хэл запоминает очки, чувствует настроения матча. Уэйн – нет. Хэл подвержен флуктуациям. Смятению. Провалам в концентрации длиной в сет. Иногда так и видно, как Хэл как бы влетает и вылетает из матча, будто душа его покидает, витает в облаках, а потом возвращается назад.

Этот самый Трельч сказал: «Вот те на».

– Так, чтобы выживать здесь для последующего, надо, наконец, уметь и то, и другое, – тихо произнесла Тьерри Путринкур на английском почти без акцента, словно про себя.

– Эта эмоциональная подверженность к отключению, как правило, черта женская. Мы со Штиттом считаем, что это вопрос воли. Самая неустойчивая воля, как правило, у местных топовых девочек. Мы видим это в Лонгли, видим в Милли Кент и Фрэнни Анвин. Не видим эту отключаемую волю в Воутах, или в Сподек, которую тоже можешь посмотреть, если хочешь.

– Это стоит увидеть на повторе, Рэй, как считаешь? – сказал этот самый Трельч.

Стипли смотрел на профиль Путринкур, пока Делинт с другого бока говорил:

– Но у Хэла воля слабее всех.