Безмолвный крик

Эстер взглянула на него. Видел ли он все это время некую темную сторону в Рисе, ожидал ли несчастья, может, не столь непоправимого? Сейчас, глядя на его лицо в тенях глубоких морщин, в опустошенные глаза, на щеки, ввалившиеся от переживаний и нехватки сна, она почти верила, что доктор предвидел худшее, но был бессилен его предотвратить.

Потом ей в голову пришла другая мысль. А не является ли Корриден Уэйд тем самым звеном, которого не хватает в цепочке свидетельских показаний Ивэна? Не он ли предупредил Лейтона Даффа о слабостях и порочных наклонностях его сына? Может, сказал что-то такое, из-за чего у отца окончательно сложились вместе отдельные резкие слова, взгляды, незначительные факты, подмеченные то здесь, то там, и тот осознал пугающую правду?

С дрожью ужаса она поняла, что внутренне уже принимает вину Риса. Что, так долго сопротивляясь этому, теперь, сама того не замечая, сдает позиции.

Уэйд остановился и посмотрел сверху вниз на Сильвестру.

– Вам нужно отдохнуть, моя милая. Я дам вам лекарство, которое поможет уснуть. Уверен, мисс Лэттерли посидит с Рисом, если понадобится, но, думаю, все обойдется. – Он повернулся к Эстер. – Простите, что взваливаю на вас такую ношу, но я рассчитываю на ваше мужество, а в равной степени и на милосердие.

Это звучало как признание заслуг, причем выраженное самым серьезным тоном. Эстер не стала рассыпаться в благодарностях, только сдержанно кивнула.

– Конечно. А завтра мы займемся чем следует.

Доктор наконец немного расслабился. Эстер решила, что разумно оставить его с Сильвестрой. Он явно переживал за нее. Теперь для них настало время уединиться и пообщаться, поддержать друг друга в свалившейся на них беде.

– Мне надо пойти взглянуть, как там Рис. Доброй ночи. – Не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла, закрыв за собою дверь.

Ночью Рис не звал ее. От средства, данного доктором Уэйдом, он погрузился если не в целительный сон, то хотя бы в забытье. Она понятия не имела, что больной проснулся, пока не услышала звяканье упавшего на пол колокольчика.

Эстер сразу же поднялась. Уже давно рассвело. Накинув шаль, она открыла смежную дверь.

Рис лежал, глядя на нее широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

Войдя, Эстер присела к нему на постель.

– Скажи мне еще раз, Рис, – спокойно попросила она. – Ты убил своего отца?

Не сводя с нее глаз, он медленно покачал головой.

– Быть может, по случайности? – настаивала она. – Быть может, ты дрался с ним в темноте, не понимая, кто это?

Он заколебался, потом снова покачал головой. На лице у него читался ужас; губы были плотно сжаты, зубы стиснуты, мышцы на шее от напряжения натянулись, как веревки.

– Ты мог что-то видеть в переулке? – продолжала Эстер, перебирая в памяти свидетельские показания. – Если б кто-то на тебя напал, набросился, ты уверен, что узнал бы его?

Рис неопределенно дернул щекой. Если б он мог, то, вероятно, горько и язвительно рассмеялся. Была какая-то пугающая ирония в том, что он знал и не мог ничего рассказать, даже если б к нему вернулся голос.

– Ты бы узнал? – снова спросила она.

Он смотрел на нее и не двигался.

Так много вопросов, думала Эстер. Она отчаянно пыталась понять, какой будет правильным.

– Тебе известно, что случилось в ту ночь?

Он кивнул, все так же не отрывая от нее взгляда. Эстер физически чувствовала охвативший его ужас и отчаяние, вытеснившие все остальные эмоции, и ощущала, как ее саму пробирает дрожь.

– Рис… – Эстер положила ему на руку ладонь, сжала ее, почувствовала его мышцы и кости. – Я тебе помогу всеми доступными способами, но я должна знать как. Ты можешь как-нибудь сообщить мне, что случилось? Ты был там, ты все видел. Если хочешь ходатайствовать против обвинения, ты должен сообщить им что-то достоверное.

Несколько секунд он просто смотрел ей в лицо, потом закрыл глаза и отвернулся.

– Рис!

Он покачал головой.

Эстер не знала, что думать. Что бы там ни произошло, ему была невыносима мысль, что об этом узнают. Даже под угрозой ареста, а со временем и приговора, который может стоить ему жизни, он не хотел делиться.

– Рис! – настаивала Эстер. – Ты понимаешь, что положение серьезное? Ты под домашним арестом. Это все равно что находиться в камере полицейского участка или в Ньюгейте. Единственная причина, по которой ты еще не там, – ты слишком слаб для перевозки. Будет суд, и если тебя признают виновным, то заберут в Ньюгейт и на самочувствие не посмотрят. Им все равно, потому что тебя повесят…

Эстер не смогла говорить дальше. Не было сил это вынести, хотя Рис не повернул головы, не взглянул на нее. Он словно оцепенел, из-под век струились по щекам слезы.

– Рис, – мягко позвала мисс Лэттерли. – Мне приходится убеждать тебя, что все это реально. Ты должен рассказать кому-то правду, чтобы спасти себя!

Он снова покачал головой.

– Ты убил его? – прошептала она.

Снова покачивание, едва заметное, но вполне определенное.

– Но тебе известно, кто это сделал! – настаивала она.

Рис очень медленно повернул голову, встретился с ней взглядом. Несколько секунд он лежал, не шевелясь. Эстер слышала далекие шаги – горничная прошла по лестничной площадке.


– Известно? – снова спросила она.

Он молча сомкнул веки.

Эстер поднялась, вышла из комнаты и спустилась в гостиную, где Сильвестра растерянно хваталась то за одно, то за другое бессмысленное занятие. На маленьком столике валялись перепутанные мотки вышивальных ниток, рядом лежала скомканная вышивка. Вазу с зимними цветами из оранжереи она разобрала лишь наполовину; оставшиеся цветы просто залила водой. На подносе, на большом полукруглом столе у стены, лежала стопка писем; из них она вскрыла всего два, остальные не тронула.

Услышав, как открывается дверь, Сильвестра обернулась.

– Как он? – торопливо спросила она и закусила губу, как будто не зная, что хочет услышать в ответ. – Я просто не пойму, что делать. Лейтон был моим мужем. Я обязана ему… всем, не только верностью, но и любовью, уважением, преданностью. Как это могло случиться? Что… что его изменило? И не говорите мне, что Рис не изменился… Я вижу в нем перемену, и это пугает меня!

Она отвернулась, сцепив перед собою руки. Более впечатлительная женщина зарыдала бы, принялась кричать, бросила бы что-нибудь, чтобы снять внутреннее напряжение.

– Мисс Лэттерли, он никогда себя так не вел. – Голос ее звучал сдавленно, словно каждое слово давалось с трудом. – Своевольничал порой, бывал безрассуден, как большинство молодых людей, но не проявлял жестокости. Это уму непостижимо. Вчера вечером мне казалось, что я свалюсь от усталости. Мне так этого хотелось… – Последнюю фразу она произнесла с каким-то неистовством. – Хотелось просто не думать больше, не чувствовать. Но несколько часов я пролежала без сна. Все пыталась понять, что его изменило, почему он стал другим, когда это началось. И не нашла ответа. Все это до сих пор не имеет для меня смысла. – Она повернула к Эстер бледное отчаявшееся лицо. – Зачем кому-то избивать этих женщин? Зачем насиловать, если они и так не против? Зачем это кому-то? Это безумие…

– Я тоже не понимаю, – честно призналась Эстер. – Очевидно, здесь не физическое желание, а скорее страсть властвовать над кем-то, потребность причинять боль, унижать… – Она замолчала. Сильвестра смотрела на нее изумленно, словно сиделка изрекла что-то новое и непостижимое. – Вам никогда не хотелось кого-нибудь наказать не из справедливости, а из злости? – спросила мисс Лэттерли.

– Пожалуй… хотелось, – нерешительно сказала Сильвестра. – Но это вряд ли… да, полагаю, хотелось. – Она озадаченно смотрела на Эстер. – Вы хотите сказать, что это то же чувство, только чудовищно раздутое?

– Не знаю. Я просто пытаюсь объяснить…

Выбросив стайку искр, в камине просел уголь.

– Значит, это не физическое желание, а… ненависть? – спросила Сильвестра, стараясь понять.

– Скорее всего.

– Но почему Рис ненавидит этих женщин? Он с ними даже не знаком!

– Наверное, не имеет значения, кто это будет. Сгодится любой, кто слабее, и чем он беззащитнее, тем лучше…

– Замолчите! – Сильвестра судорожно перевела дух. – Простите меня. Вы ни в чем не виноваты. Я спросила вас, а теперь не желаю выслушать ответ…

Она заломила руки, царапая ногтями кожу и не замечая этого.

– Бедный Лейтон… Должно быть, он давно подозревал, что происходит что-то ужасное, и наконец решил проверить. А когда пошел за ним и узнал… – Она не смогла договорить.

Две женщины стояли в тихой, изысканно обставленной гостиной и представляли себе страшную сцену в переулке – отец и сын лицом к лицу на грани ужаса, который разлучит их навеки.

А потом сын напал, возможно, в порыве ярости или не справившись с чувством вины, а скорее, из страха, что будет уличен и предан суду… И он надеялся, что избежит ответственности, если одержит верх. Они били и пинали друг друга, пока Лейтон не погиб, а Рис не получил такие травмы, что рухнул на камни, истекая кровью.

И вот теперь, перед лицом ужасного, он отказывался верить, что это дело его рук. Нет, это совершил кто-то другой, его другое «я», некто, ему не подвластный.

– Мы должны найти для него адвоката, – решительно сказала Эстер. – Когда дело дойдет до суда, у Риса должна быть защита. У вас есть кто-нибудь на примете?

– Адвоката? – Сильвестра заморгала. – Его действительно будут судить? Он же так болен! Он, быть может, безумен, неужели они этого не понимают? Корриден скажет им…

– Не настолько безумен, чтобы уклониться от суда, – с абсолютной уверенностью заявила Эстер. – Не знаю, поможет ли предположение о безумии защите, но вы обязаны найти барристера. Он у вас есть?

Казалось, Сильвестра не может собраться с мыслями. У нее не фокусировался взгляд.

– Барристер? Нашими делами всегда занимался мистер Колфилд. Я с ним никогда не разговаривала. Деловые вопросы улаживал, естественно, Лейтон.

– Он солиситор?[12] – спросила Эстер, почти уверенная в ответе. – Вам нужен барристер, который будет представлять в суде Риса. Его можно нанять через мистера Колфилда, но если у вас нет предпочтений, то я знакома с сэром Оливером Рэтбоуном. Он – лучший барристер, какого можно найти.

– Надеюсь… что так… – нерешительно отвечала Сильвестра. Эстер не могла понять – то ли она шокирована поворотом событий, то ли уже сомневается, хочет ли нанимать незнакомого барристера по неизвестной цене для защиты Риса. Вероятно, прежде ей не приходилось принимать столь серьезные решения, и она к ним не привыкла. Подобными вещами всегда занимался ее муж. Он бы собрал информацию и проанализировал ее. Его слово стало бы решающим. А ее мнения, скорее всего, и не спросили бы.

Теперь заботиться о защите Риса приходилось Эстер. Больше этим заниматься было некому.

– Я поговорю с сэром Оливером и попрошу его прийти и встретиться с вами. – Она сформулировала предложение как вопрос, чтобы Сильвестра не могла просто так отказаться, и ободряюще улыбнулась. – Полагаю, разумно будет заняться этим прямо с утра?

Сильвестра вздохнула, но ничего определенного не ответила.

– Благодарю вас, – учтиво сказала мисс Лэттерли, хотя внутри у нее все кипело.





* * *


В девять утра она уже сидела в приемной Рэтбоуна. В кабинет ее проводили после того, как оттуда вышел первый клиент; клерк заверил, что следующего посетителя развлекут и уведомят о занятости сэра Оливера вопросом чрезвычайной важности, что по меньшей мере наполовину соответствовало действительности.

Эстер не тратила времени на вступление, понимая, что явилась без предупреждения в расчете на личное отношение к ней Рэтбоуна и собирается просить об одолжении. Ситуация ей не нравилась, особенно в свете их последней встречи и с учетом чувств, которые, как могло показаться, он к ней питает. Если б на кону не стояла жизнь Риса, она не обратилась бы к Рэтбоуну. Солиситор Сильвестры мог направить письменное поручение кому-нибудь другому.