Блеск шелка

Если бы Константин не соблюдал осторожность, могла бы возникнуть масса неудобных вопросов. Но даже с этим довольно легко было справиться. Никто не догадывался о его роли в этом деле и о том, почему он помогал Юстиниану, просил о снисхождении для него – умолял сослать его в Иудею, хотя мог бы и не делать этого.

Анастасий Заридес может пригодиться ему, если он и в самом деле искусный лекарь. Он прибыл из Никеи, города, жители которого славятся своей образованностью, а значит, наверняка общался там с евреями и арабами и, возможно, почерпнул кое-что из их учений. Константину не нравилось признаваться в этом даже самому себе, но такие люди иногда оказывались более опытными, чем лекари, учившиеся медицине только у христиан, по убеждению которых болезни – это следствие грехов.

Если у Анастасия больше навыков, чем у обычного лекаря, рано или поздно у него будет много пациентов. Когда люди болеют, они испытывают страх. Думая, что умирают, они иногда делятся секретами, которые в противном случае старались бы сохранить.

Остаток дня Константин занимался церковными делами, встречался со священниками и прихожанами, которые просили его об отпущении грехов, духовном наставлении, снисхождении, отправлении церковных обрядов. Как только ушел последний посетитель, мысли епископа вернулись к евнуху из Никеи и убийству Виссариона. Следовало принять меры предосторожности на случай, если этот молодой человек еще где-нибудь расспрашивал о Юстиниане.

Константин надеялся, что ему ничто не угрожало, но следовало в этом убедиться.

Накинув плащ на шелковую тунику и парчовую далматику, епископ вышел на улицу.

Константин быстро шагал вверх по склону, иногда поглядывая наверх, на акведук Валента. Он стоял на этом месте уже несколько сотен лет, поставляя горожанам пресную воду. Священник с удовольствием смотрел на эту постройку. Огромные известняковые блоки держались вместе благодаря гению инженеров, которые их возвели, а не известковому раствору, их скреплявшему. Акведук казался нерушимым, как сама Церковь, которая стояла прочно благодаря истинной вере и законам Божиим, принося своим преданным адептам живую воду духовного обновления.

Константин повернул налево, на тихую улицу, и пошел вверх, плотнее запахнув плащ. Он собирался повидать Елену Комнена, вдову Виссариона, – на всякий случай, вдруг Анастасий Заридес решит тоже ее навестить. Она может стать самым слабым из оставшихся звеньев.

Дождь закончился, но воздух оставался влажным. К тому времени как Константин добрался до дома Елены, его одежда была забрызгана грязью, а ноги ныли от усталости. Он был довольно тучным и к тому же приближался к возрасту, когда прогулка по холмам больше не доставляет удовольствия.

Через большой, аскетично обставленный холл епископа провели в приемную, пол которой был выложен изысканной мозаикой, и слуга отправился сообщить хозяйке о его приходе.

Константин услышал вдалеке гул голосов, а затем – грудной женский смех, свободный и уверенный. Вряд ли это смеялась служанка. Хохотала сама Елена. Наверняка там есть кто-то еще. Интересно было бы узнать, кто именно.

Вернувшийся слуга проводил епископа по коридору к другой двери, громко назвал его имя и отступил в сторону. Константин прошел мимо служанки, державшей в руках изысканный флакон с благовониями. Он был изготовлен из сине-зеленого стекла и украшен у горлышка золотой каймой и жемчугом. Может быть, это подарок гостя, который так рассмешил Елену?

Хозяйка дома стояла в центре комнаты. У нее была привлекательная, но довольно необычная внешность. Изящная фигура, высокая талия. Плавные изгибы груди и бедер подчеркивала туника, скрепленная на плече фибулой и подпоясанная кушаком. Роскошные темные волосы были украшены заколками и гребнями. На Елене не было драгоценностей, поскольку официально она носила траур по мужу. У нее были удивительно высокие скулы, маленький изящный носик и крохотный рот. В глазах под тонкими бровями вразлет блестели слезы.

Елена с мрачным достоинством шагнула навстречу гостю.

– Как мило, что вы пришли, ваше преосвященство. Меня сейчас почти никто не навещает.

– Могу представить, как тебе одиноко, – ответил Константин мягко.

Он прекрасно знал, какие чувства она испытывала к Виссариону. И ему было известно гораздо больше о том, что с ним произошло, чем думала Елена. Но об этом между ними не будет произнесено ни слова.

– Если я могу тебя хоть как-то утешить, только скажи, – продолжил Константин. – Виссарион был хорошим человеком, приверженцем истинной веры. Поэтому вдвойне горько, что его предали те, кому он доверял.

Женщина подняла на гостя взгляд.

– Я до сих пор не могу в это поверить, – хрипло произнесла она. – Я продолжаю надеяться, что появятся сведения, которые докажут, что ни один из них в действительности не виновен. Не могу поверить, что это сделал Юстиниан. Это невозможно. Тут какая-то ошибка.

– Что же произошло на самом деле? – спросил Константин, чтобы выяснить, что именно Елена может сказать другим.

Она слегка пожала узкими плечами:

– Даже представить себе не могу.

Это был именно тот ответ, который он хотел услышать.

– Другие тоже могут об этом спросить, – сказал епископ довольно небрежно.

Елена подняла голову и глубоко вздохнула, приоткрыв губы. В ее глазах промелькнул страх – всего на мгновение, и Константин был не уверен в том, что ему это не почудилось.

– Наверное, мне повезло, что я ничего не знаю, – произнесла женщина.

В ее голосе не было вопросительной интонации, и, как епископ ни старался, ему ничего не удалось прочитать по ее лицу.

– Это так, – ответил он ровным голосом. – Мне будет спокойнее, если я буду знать, что сейчас, когда ты скорбишь по мужу, ты избавлена от дополнительных неприятностей.

В глазах Елены вспыхнуло понимание, но тут же исчезло, взгляд опять стал пустым.

– Спасибо, что навестили меня, ваше преосвященство. Помяните меня в своих молитвах.

– Непременно, дитя мое, – ответил Константин, поднимая руку, чтобы ее благословить. – Я всегда помню о тебе.

Он был уверен: Елена не настолько глупа, чтобы откровенничать с евнухом из Никеи, если Анастасий вдруг явится к ней с расспросами. Но, выйдя на залитую ярким солнцем улицу, Константин подумал: она знает больше, чем он предполагал, и попытается воспользоваться этими сведениями.

Кто так развеселил Елену, кто подарил ей этот изысканный флакон с благовониями? Константину очень хотелось бы это знать.





Глава 4





Анна вышла поболтать с соседями. Она готова была говорить о погоде, политике, религии – обо всем, что они захотят обсудить.

– Не могу больше стоять, – сказал наконец один из ее собеседников. Это был Паулус, местный лавочник. – У меня так распухли ноги, что я с трудом обуваюсь.

– Может, я смогу вам помочь? – спросила Анна.

– Просто мне нужно сесть, – ответил Паулус, скривившись от боли.

– Я лекарь. Возможно, я смогу предложить более действенное решение.

С недоверчивым видом Паулус последовал за Анной к ее дому, осторожно ступая по неровным камням.

Оказавшись внутри, она осмотрела его опухшие ступни и лодыжки. Кожа покраснела, и каждое прикосновение причиняло несчастному боль.

Анна наполнила таз холодной водой и положила туда травы, обладающие вяжущим действием. Опустив ноги в таз, Паулус вздрогнул, но через некоторое время Анна заметила, что его мускулы расслабились и на лице появилось выражение блаженства. Прохладная вода помогла избавиться от жжения. Что же требовалось Паулусу на самом деле – это изменить диету. Но Анна понимала, что говорить об этом следует как можно деликатней. Она посоветовала пациенту отдать предпочтение отварному рису с приправами и отказаться от фруктов, кроме яблок.

– И еще вам нужно пить много воды, – добавила она. – Родниковой, а не из озера, реки или колодца.

– Воды? – недоверчиво переспросил Паулус.

– Да. Это будет очень полезно для вас. Приходите в любое время, и я снова сделаю вам ножную ванночку. Хотите взять травы с собой?

Паулус с благодарностью принял предложение и достал деньги из кошелька, который носил с собой.

Анна смотрела, как он ковыляет по дороге, и знала, что он вернется.



Паулус рассказал о ней другим. Анна продолжала посещать лавки, расположенные недалеко от ее дома, и, когда выпадала такая возможность, вступала в разговоры с их хозяевами и покупателями.

Она не знала, имеет ли право потакать своим вкусам. Как все женщины, Анна обожала шелк. Ей нравилось, как мягко он скользит между пальцами, как растекается по полу, словно жидкость. Анна держала в руках отрез, наблюдая за тем, как он переливается, словно хвост павлина. Ее любимым цветом был персиковый. Прежде Анна носила шелка, которые оттеняли ее рыжевато-каштановые волосы. Возможно, она могла бы носить шелк и теперь. Тщеславие присуще не только женщинам, равно как и тяга к красоте.

В следующий раз, когда ей удастся заработать больше, чем два солида, она вернется и купит этот отрез.

Анна вышла на узкую улочку, и морской бриз освежил ее лицо. Она отошла в сторону, уступая дорогу тележке. Прохладное прикосновение шелка воскресило в памяти воспоминания…

Женщина осторожно спускалась по склону. Улица, как и многие другие, была еще не отремонтирована. То тут, то там виднелись разрушенные стены, выбитые окна, черные подпалины, оставленные пожаром. Это запустение заставило Анну еще острее ощутить собственное одиночество.

Она знала, почему Юстиниан поехал в Константинополь, и была не в силах его остановить. Но какие страсти, какие события привели к тому, что его обвиняют в убийстве? Ей необходимо было это выяснить. Не замешана ли тут любовь? В отличие от сестры, Юстиниан был счастлив в браке.

Прежде Анна в глубине души завидовала его счастью, но теперь нервно сглатывала, пытаясь спрятать поглубже свое горе, которое, казалось, клокотало у нее внутри, сжимая горло. Она готова была отдать все, что у нее было, лишь бы Юстиниан снова был счастлив. Анна умела врачевать, но ее знаний оказалось недостаточно для того, чтобы спасти жену брата, Каталину. Та подхватила лихорадку и спустя две недели умерла.

Анна сильно горевала: она тоже любила Каталину. А Юстиниану после смерти жены белый свет стал не мил. Анна видела, как ему тяжело, и страдала вместе с ним. Но ей было не под силу утолить печаль брата и залечить рану в его душе.

Она видела, как меняется Юстиниан, словно его сердце медленно истекает кровью. Он искал спасения в рассудочности, как будто не смел коснуться сердца. Изучал церковную доктрину, но забывал, что Бог есть любовь.

Два года назад, в годовщину смерти Каталины, Юстиниан объявил, что едет в Константинополь. Анна молча стояла и смотрела ему вслед.

Он часто писал сестре, рассказывал ей о многом, но не о себе. Затем пришло последнее, страшное письмо, нацарапанное в спешке, и после этого – тишина.

Было начало июня. Анна уже два с половиной месяца жила в Константинополе, когда к ней пришел Василий. Он был высокий, худой, со строгим лицом, на котором читалось беспокойство.

Визитер тихо представился и сказал, что явился по рекомендации Паулуса.

Анна пригласила мужчину в кабинет и осведомилась о его здоровье, внимательно наблюдая за ним. Когда он говорил, тело Василия странно напряглось, и она подумала, что его боль гораздо сильнее, чем он готов был признать. Анна предложила посетителю присесть, но он отказался, продолжая оставаться на ногах. Женщина пришла к выводу, что его беспокоит боль в нижней части живота или в паху. Затем, спросив разрешения пациента, она коснулась его кожи. Та оказалась горячей и сухой. Анна проверила пульс. Он был размеренным, но слабым.

– Рекомендую вам воздержаться от употребления молока и сыра, по крайней мере в течение нескольких недель, – сказала она. – Пейте как можно больше родниковой воды. Можете добавлять в нее сок или вино. – Анна увидела на лице пациента растерянность. – И еще я дам вам настойку от боли. Где вы живете?

Его глаза удивленно распахнулись.

– Можете приходить каждый день, – продолжала Анна. – Доза должна быть отмеряна очень точно: слишком маленькая не снимет боль, слишком большая может убить. У меня лишь небольшой запас этого снадобья, но я найду еще.

Василий улыбнулся:

– Ты сможешь меня вылечить?

– У вас камень в мочевом пузыре, – сказала ему Анна. – Пока он будет выходить, будет больно, но потом все пройдет.

– Благодарю тебя за откровенность, – сказал Василий тихо. – Я возьму настойку и буду приходить к тебе каждый день.

Анна дала ему небольшую часть драгоценного фиванского опиума. Иногда она смешивала его с другими травами, такими как белена, чемерица, аконит, мандрагора, или даже с семенами салата, но сейчас ей не хотелось, чтобы пациент провалился в беспамятство.