Божий дар

И я сделала единственное, что могла: поставила чайник. А потом обняла Сашку, утерла нос Сеньке и выставила на стол коробку с киндерами. Следующие полтора часа мы вытаскивали из них сюрпризы, собирали те, что сборные, хохотали, когда Сенька налепил наклейку с глазами медвежонку на попу. Моськи у моих детей были вымазаны шоколадом, время — к полуночи, про английский никто и не вспомнил, но нам было хорошо. Возможно, завтра Сашке влепят пару за контрольную, Сенька разобьет сахарницу, мне притащат очередное дело, над которым я буду ночами ломать голову. Но сейчас нам здорово. Может, вот такой хороший вечер — это и немного. Но все же больше, чем ничего.

Когда дети уснули, я убрала раскиданные по кухне обертки от киндеров, поплотнее закутала в одеяло Сеньку, поцеловала Сашку и подумала, что, наверное, сегодня в зале заседаний я все же приняла правильное решение. Жесткое, но правильное.





* * *


— Лена? Добрый день.

— Здравствуйте, Никита.

— Дело Шипилова вы слушаете?

— Я.

— Ну, тогда увидимся. Я там обвинение представляю.

С Никитой Говоровым Лена была шапочно знакома еще по прокуратуре. Периодически они пересекались по работе, а однажды даже сидели рядом на каком-то спецсеминаре, и в перерыве между лекциями пили вместе кофе в буфете Института повышения квалификации, где этот самый семинар проходил.

Машка, подруга жизни, несколько раз пыталась их свести, при каждом удобном случае рассказывала Лене, какой Говоров замечательный, и советовала к нему присмотреться. Мол, умный, нестарый, свободный, да и вообще — отличный мужик. В наших широтах — редкая птица, нельзя ждать милостей от природы, надо брать, пока не увели.

Лена не спорила (спорить с Машкой — занятие бессмысленное и беспощадное, как русский бунт), но и знакомиться с Говоровым поближе желанием не горела. Очень может быть, что он вполне себе отличный мужик, этот Говоров, почему нет? Вот только никаких романтических чувств этот отличный мужик у Лены не вызывал. К тому же убедиться в том, насколько он отличный, у Лены шанса не было. При встрече они здоровались, могли перекинуться парой фраз о работе. На семинаре Говоров внимательно слушал докладчиков, а за время кофепития в буфете не сказал и двух слов, не говоря уже об ухаживаниях. Наверное, в итоге Машка все же устроила бы Лене с Говоровым тет-а-тет, но тут появился Кирилл (великая любовь Лениной жизни), и эта тема отпала сама собой. В общем, Лена про Никиту и думать забыла.

Справедливости ради надо сказать, что Говоров о Лене Кузнецовой тоже не очень-то думал. С тех пор как вместе с остатками родительского кузнецовского сервиза разбился его брак, он вообще о женщинах думал мало. То есть он иногда встречался с ними, конечно, и какая-никакая личная жизнь у Говорова имелась. Хотя, если честно, скорее все же никакая. Редкие, ни к чему не обязывающие встречи, без продолжения и без лишних разговоров. Просто секс, и никакой близости. Говоров пускал женщин в свою постель, но не в свою жизнь. Бывшая жена надолго отбила у него охоту к серьезным отношениям.

Женился он по великой любви, разумеется. Любимая, после долгих уговоров и многочисленных доказательств преданности таки согласившаяся стать его женой, была соседкой по подъезду. Переехала откуда-то из Подмосковья в квартиру напротив. Никита, тогда еще желторотый идеалист со свеженьким дипломом юрфака и тремя тысячами зарплаты, влюбился без памяти с первого взгляда. Он долго ухаживал, ни на что, в сущности, не рассчитывая, просто старался быть рядом. Носил цветы и сумки из магазина, бегал ей за лекарством, когда она простужалась, отпаивал чаем, если накануне она поссорилась с очередным воздыхателем и перебрала с горя. Утешал, помогал, опекал, раз в полгода делал предложение, и в конце концов она согласилась. Неважно, что выйти замуж за Никиту она решила назло какому-то своему другому кандидату. Главное — согласилась.

Она была человеком тонкой душевной организации, артистическая натура, и сама себя называла женщиной порыва. В семейной жизни порывы выражались самым разнообразным образом. Скажем, среди ночи ему надо было вскакивать и ехать забирать ее на другой конец Москвы, потому что она отправилась любоваться осенним парком, а потом ей сделалось грустно, и она выпила в баре, а там к ней пристали какие-то подонки, и Никита, отдежуривший сутки, должен был немедленно давать рыцаря на белом коне — мчаться в Измайлово, навешивать подонкам, выручать любимую и в награду получать поцелуй на ночь. Каждый такой поцелуй был редким подарком. Не говоря уже о доступе к телу. Жена по большей части пребывала в нервах или в печали, а если Никита пытался проявить настойчивость (впрочем, с годами он пытался все реже и реже), сообщала, что у нее разболелась голова, что Никита — самец, не понимающий тонкостей женской душевной организации, и уходила спать в другую комнату. Впрочем, это не мешало ей страшным образом ревновать Говорова к воображаемым любовницам, раз в неделю закатывать скандалы с битьем посуды, упрекать мужа в невнимательном отношении, в эгоизме и в том, что он испортил ей жизнь и загубил молодость, потому что любить такого человека, как он, — это пытка и наказание хуже танцев на углях.

Никита утешал ее, клялся в любви, вкалывал как проклятый, чтобы его драгоценная красавица-жена ни в чем не нуждалась (а нуждалась красавица во всем, при этом постоянно), просил прощения, ползал на коленях, носил завтраки в постель и даже давал юридические консультации ее другу детства, с которым она время от времени, подчиняясь порыву, изменяла Говорову (он это знал совершенно точно, но терпел).

Семь лет Никита жил странной, изматывающей, выпивающей всю его кровь семейной жизнью. Жил и мучился. Иногда он всерьез подумывал застрелиться. А потом, когда почти дошел до края, все кончилось так же, как и началось, — в одну короткую секунду.

В тот день Говоров устал как собака. Он вел зараз четыре дела, не спал три ночи кряду и мечтал только об одном: завалиться в постель и поспать восемь часов. Добравшись до дому, Говоров застал красавицу-жену в большой печали. Ей хотелось шоколаду и новый роман Вишневского. Ни того ни другого в доме не было. Говоров послушно развернулся, плюхнулся в машину и поехал на Тверскую, в книжный магазин «Москва», работающий до часу ночи, за Вишневским и в «Елисеевский» — за шоколадом. Он боялся заснуть за рулем, изо всех сил тер глаза, смотрел за дорогой, но таки не усмотрел и, уже паркуясь около «Елисеевского», задел бампером стоящий по соседству «Гелендваген». На то, чтобы уладить с проблему с хозяином «Гелендвагена» (нормальным, в сущности, мужиком, который на удивление не полез на рожон и даже хамить особо не стал), ушло полтора часа и восемьсот долларов, которые, слава богу, были на карточке. И слава богу, банкомат карточку не зажевал, напротив — покладисто выдал деньги и распечатку остатка доступных средств. На счету оставалось аж три доллара, но это было неважно. Говоров знал, что заработает еще. Только ему сперва нужно немного поспать. Он поспит, а потом заработает.

Кое-как он дотащился до дому. Чуть не уснул в лифте, прислонившись к стеночке кабины. Вошел в квартиру, прижимая к животу свои трофеи, свои подношения любимой — роман Вишневского и коробку шоколада. Он надеялся порадовать ее (и завалиться спать, наконец). Но оказалось, что Говоров любимую совершенно не порадовал. Напротив, расстроил. Он ее, оказывается, разбудил, приперевшись со своей дурацкой книжкой, он даже не подумал, что жрать по ночам шоколад вредно, он, по всей видимости, намерен закормить жену и превратить ее в чудовище! И вообще: от Вишневского ей делается грустно! К тому же она теперь определенно не уснет до утра. И завтра будет весь день ходить не выспавшаяся. Короче говоря, будь проклят тот день, когда она согласилась загубить свою жизнь, расписавшись с Говоровым.

В сердцах любимая взялась за остатки кузнецовского сервиза, доставшегося Никите от родителей. Для разгона грохнула о стену рыбное блюдо. Собственно, целилась она в Говорова. Когда-то, в начале их семейной жизни (благословенные времена!), любимая просто била посуду, но в последнее время стала бросать тарелки и стаканы прицельно, метя супругу в голову.

Никита привычно уклонился от блюда, и оно со звоном разлетелось, ударившись о косяк. Обычно в такой ситуации он смиренно тащился за веником. Заметал осколки, а потом утешал рыдающую жену и просил прощения за то, что довел ее до слез. Рано или поздно она его прощала, и они жили относительно спокойно день или два, а иногда и целую неделю — до следующей ссоры. Но в тот день, когда блюдо со звоном разбилось о косяк, в голове у Говорова будто что-то взорвалось. Атомный взрыв, его персональная Хиросима. За секунду на том месте, где все эти годы была вынимающая душу любовь, не осталось ничего живого. Всю любовь будто выжгло. Говоров стоял посреди комнаты, тупо уставившись на орущую бабу в шелковом халате. Баба казалась совершенно чужой и некрасивой. На халате видны были жирные пятна — одно на рукаве и еще одно — на животе. Говоров все смотрел на то пятно, которое на животе, а в голове вертелось название параграфа из учебника по судебной психиатрии: неврозы и истероидные проявления. Как его сюда занесло? Как он умудрился семь с половиной лет прожить в сумасшедшем доме, который устроила ему злая, избалованная сука, не замечая, где и как он живет? Говоров помотал головой, будто пытаясь вытряхнуть оттуда все лишние мысли.

— И что?! Что мне теперь прикажешь делать?! — жена продолжала орать, уперев руки в боки.

— Понятия не имею, — устало сказал Говоров. — Делай что хочешь, а я спать пошел.

Дотащился до кровати, лег и накрылся с головой одеялом.

Жена еще не поняла, что это — все, что больше не будет ни битой посуды, ни извинений. Она пыталась содрать с Говорова одеяло и немедленно выяснить отношения.

— Не смей спать, ты сейчас поговоришь со мной, мы должны объясниться!

— Иди в жопу, — пробормотал он, снова натягивая одеяло на голову. — И не ори. Мне надо выспаться.

На другой день Никита собрал вещи и ушел навсегда. Он чувствовал себя как человек, впервые вышедший на улицу после затяжной болезни.

Всего этого Лена Кузнецова, разумеется, не знала и знать не могла.





* * *


— Встать, суд идет! Рассматривается уголовное дело по обвинению Шипилова Олега Николаевича…

Лене дело Шипилова досталось по наследству от предшественника. Судя по материалам, оно обещало быть несложным. В отличие от дела по лишению родительских прав Нины Калмыковой, ночами Лена над ним не сидела и голову особенно не ломала — все выглядело в высшей степени ясным и понятным.

Двадцатилетний Олег Шипилов обвинялся в нанесении тяжких телесных повреждений Осиповой Екатерине Яковлевне восьмидесяти девяти лет от роду. Вечером девятого сентября Шипилов с приятелем пили пиво во дворе дома номер десять по Садовой-Кудринской улице. Видимо, пить пиво просто так им стало скучно, и они принялись плевать на меткость, а затем — швырять пустые банки в установленный неподалеку информационный стенд с объявлениями и местными новостями. Помимо объявлений и новостей под заголовком «Помни героев войны», на стенде вывешены были портреты ветеранов, проживающих в этом районе. Екатерина Яковлевна Осипова (сама ветеран войны и Герой Труда), вышедшая подышать воздухом перед сном, сделала молодым людям замечание и потребовала прекратить безобразие. Шипилов с приятелем послали старуху куда подальше. Произошла ссора, Шипилов толкнул пожилую женщину, в результате Осипова получила перелом шейки бедра, сотрясение мозга, ушибы и все еще лежала в больнице. Несмотря на то что приятель Шипилова, присутствовавший при инциденте, утверждал, что ничего не видел и ссоры никакой не было, свидетели со стороны обвинения в один голос подтверждали виновность Шипилова. Имелись также подробные показания самой потерпевшей. В общем и целом — вполне достаточная доказательная база для того, чтобы вынести обвинительный приговор.


Правда, Дима предупредил Лену, что это дело может оказаться сложнее, чем кажется на первый взгляд. То есть там все ясно, конечно, но не так все просто. Отец Шипилова — человек небедный и чадолюбивый — наверняка сделает все, чтобы отмазать сына. Добиться, чтобы дела вовсе никакого не возбуждали, папаше не удалось. Но он нанял сыну адвоката — одного из самых дорогих и самых по Москве известных, из тех парней, которые всегда выигрывают. Впрочем, Лена не особенно беспокоилась из-за адвоката, хоть бы и сто раз известного. Дело крепкое, закрыть его не получится, приговор будет обвинительным — к бабке не ходи. Все, что может сделать адвокат, — добиться, чтобы его подзащитного осудили условно. Да и пусть. В конце концов, условный приговор — это даже неплохо. Колония может навсегда поломать парню жизнь. Условный же срок заставит задуматься.

Пока Никита Говоров, представляющий обвинение, излагал суть дела и перечислял статьи, по которым Шипилова обвиняют, Лена смотрела на подсудимого.

Гладкий, сытый, ухоженный парень в скромном сереньком свитере, который наверняка стоит три Лениных зарплаты, сидел рядом со своим дорогим адвокатом, вальяжно откинувшись на спинку стула. Фактурный, даже красивый — светлые волосы, темные брови, прямой точеный нос, полные губы… А глаза — нехорошие. Пустые глаза. Шипилов не выглядел ни взволнованным, ни обеспокоенным. Да он и не беспокоился. О чем? Отец нанял адвоката, дальше — его проблемы. Олегу надо только отнекиваться, все отрицать, и дело с концом.

Перед тем как войти в зал заседаний, адвокат созванивался с отцом — Олег слышал. Адвокат отца успокоил, сказал, все под контролем и очень удачно, что судья будет не тот, который был на предварительных слушаниях, а другой. Типа, молодая баба, в суде — меньше месяца, задавить ее авторитетом — не фиг делать, все в этом роде. В общем, Олег в очередной раз убедился, что волноваться не о чем, и дальше все его мысли вертелись вокруг поездки в Прагу, которую они с друзьями запланировали на каникулы. Вообще, с этим судом даже удачно получилось. Отец, конечно, поначалу разорался, но быстро остыл. Зато из-за суда Олегу перенесли экзамены на второе полугодие. У него висело, что ли, три хвоста с первого курса. По идее, три хвоста — это отчисление. Вылетать из престижного института Олегу не хотелось. Отец за поступление отвалил кому следует фигову тучу денег, и, если Олег вылетит, папаша, чего доброго, отберет у него кредитную карту. В прошлом году Олег притащил справку, что болел ангиной, и кое-как уломал учебную часть перенести экзамены на осень. Переэкзаменовку назначили на начало октября. Олег уж было совсем решил, что придется как-то выкручиваться, зубрить, что ли, или денег преподу совать. Но тут нарисовался этот суд, и от экзаменов удалось пока что отбрехаться.

Олег посмотрел на судью. Молодая баба, точно. Адвокат молодец, шпарит как по писаному, судья и слова вставить не может. Попыталась раз, так адвокат ее тут же срезал…



Через полчаса после начала слушаний Лена неожиданно обнаружила, что дело, казавшееся простым и понятным, рассыпается в пыль прямо на глазах.

Обвинение строилось на заявлении потерпевшей Осиповой и показаниях свидетелей.

— Но я бы хотел попросить уважаемый суд рассматривать показания потерпевшей с учетом ее возраста и состояния, — говорил адвокат. — Как совершенно верно отметило обвинение, пострадавшая — ветеран войны, Герой Труда, женщина, которая прожила долгую и непростую жизнь, в частности, на войне она получила контузию. И это нельзя не принять во внимание. Здесь у меня выписка из истории болезни Осиповой и заключение о состоянии здоровья, сделанное ее лечащим врачом. При падении Осипова получила серьезные повреждения, в том числе — сотрясение мозга средней тяжести. Само по себе сотрясение мозга даже у молодого и здорового человека вызывает нарушения кратковременной памяти, спутанность сознания и тому подобное. Помножьте это на контузию, на солидный возраст потерпевшей. Полагаю, что никто не станет возражать: восемьдесят девять лет — это весьма и весьма солидный возраст… Хочу особо отметить, что еще до получения травмы состояние здоровья Осиповой было небезупречным. Районный врач, наблюдающий ее на протяжении нескольких лет, показывает, что Екатерина Яковлевна и до инцидента, который мы здесь рассматриваем, регулярно обращалась в поликлинику с жалобами на забывчивость, снижение умственной активности. Все эти проблемы характерны для пациентов пожилого возраста. У пациентки отмечены когнитивные нарушения, причиной которых, цитирую, «являются атеросклероз церебральных сосудов, артериальная гипертензия, нарушения сердечного ритма с высоким риском тромбоэмболии в головной мозг, нарушение мозгового кровообращения в целом». У пациентов с подобными нарушениями утрачивается быстрота реакции на внешние стимулы, способность к длительной концентрации внимания, способность быстро переключаться с одного вида деятельности на другой, может иметь место спутанность сознания, нарушения памяти. Согласно записям в карте Осипова на протяжении последних семи лет регулярно принимала антидепрессанты, стимуляторы центральной нервной системы, препараты для улучшения кровоснабжения головного мозга. Однако лечащий врач отмечает, что в последнее время со стороны Осиповой участились жалобы на то, что препараты не помогают ей и не дают желаемого эффекта. Я хотел бы передать в распоряжение уважаемого суда выписки из амбулаторной карты Осиповой, полученные мной в районной поликлинике, а также запись моей беседы с потерпевшей. Я был у Осиповой в больнице, разговаривал с ней и просил бы суд ознакомиться с записью этого разговора.

Лена пробежала глазами переданную через пристава запись беседы. Судя по записи, Екатерина Яковлевна и впрямь путалась в датах, порядке событий, на вопросы, какая вчера была погода и что давали на завтрак, заданные адвокатом в процессе беседы несколько раз, давала разные ответы. Даже будучи неспециалистом, Лена понимала: опираться при вынесении приговора на заявление пострадавшей и на ее показания нельзя. Ну, слава богу, есть еще свидетели. Правда, один из них показания изменил, а другой и вовсе не явился, но оставались соседка Осиповой, видевшая ссору, и консьержка, которая тоже все видела и вызвала «Скорую».

— Вызывается свидетель Сенкевич для дачи показаний!

В зал в сопровождении пристава вошла дама лет пятидесяти. Она поправляла съезжающие на кончик носа очки и прижимала к груди сумочку.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Сенкевич Лидия Юрьевна.

— Лидия Юрьевна, — обратилась Лена к свидетельнице. — Расскажите суду о событиях, которые произошли вечером девятого сентября во дворе дома номер десять по Садовой-Кудринской улице.

— В тот вечер я, как обычно, вышла погулять с Жозефиной, это моя собака, — начала Лидия Юрьевна. — Было около девяти вечера. Мы больше часу гуляли, потом пошли домой. Я зашла во двор как раз в тот момент, когда все случилось…

— Не могли бы вы подробно описать, что именно случилось?

— Вот этот юноша, — Лидия Юрьевна кивнула в сторону Шипилова, — еще с одним молодым человеком, я его знаю в лицо, он в первом подъезде живет… Так вот: они стояли рядом с лавочками… У нас во дворе такой, знаете, пятачок с зелеными насаждениями… В прошлом году там разбили клумбы, высадили кусты, ну и поставили вокруг клумбы лавочки. Так вот, рядом с этими лавочками стояли молодые люди и ссорились с Екатериной Яковлевной.

— Вы расслышали, о чем именно шла речь?

— Увы, нет. На Садовом кольце, видите ли, сильное движение. И за шумом автомобилей мне слов было не разобрать.

— Почему же вы решили, что они ссорятся?

— Разговор шел на повышенных тонах. Ну, а уже потом мне сама Екатерина Яковлевна сказала…

— Хорошо. Что произошло дальше?

— Жозефина начала лаять, рваться с поводка в ту сторону, где происходила ссора, она очень остро реагирует на такие вещи… Я взяла ее на руки от греха, боялась, что молодые люди могут напугать или обидеть собаку… Потом смотрю — а вот этот юноша…

— Обвиняемый?

— Да-да, обвиняемый… Он толкает Катерину Яковлевну…

— Обвиняемый сильно ее толкнул?

— Да, очень, можно сказать — со всей силы толкнул. Екатерина Яковлевна упала, закричала, я подбежала к ней…

— Что в это время делал обвиняемый?

— Ой… Я не обратила внимания… Я пыталась помочь Екатерине Яковлевне… Побежала к консьержке, а она уже сама мне навстречу бежит из подъезда… Я кричу: «Настасья Петровна, вызывайте „Скорую“!» А сама вернулась к Екатерине Яковлевне.

— Где был обвиняемый, когда вы вернулись?

— Не знаю. Я не видела.

— У обвинения есть вопросы?

Говоров отрицательно покачал головой:

— Нет, ваша честь.

— Защита? Хотите спросить что-нибудь у свидетеля?

Адвокат встал, чуть поклонился Лене.

— Да. Ваша честь, у меня есть несколько вопросов.