Будапештский нуар

– Вижу, вы всю ночь не спали, – заговорил Гордон.

– Правильно видите.

– В гуще событий? Получаете приказания от самого министра внутренних дел и начальника полиции?

Геллерт промолчал, как будто и не слышал вопроса. Покопался в кармане, достал пачку сигарет, но вдруг понял, где находится, и раздраженно сунул пачку обратно в карман.

– Что вы сказали? – посмотрел он на Гордона.

– Где Швейницер?

– А я откуда знаю?

– Я полагал, что дело касается охраны правопорядка, – ответил Гордон.

– Так и есть, но дело исключительное, и… – Геллерт не закончил. – Зачем я вам это объясняю?

– Не знаю. – Гордон пожал плечами.

– Позвоните на следующей неделе, а сейчас мне пора идти.

– Позвольте задать один вопрос.

– На следующей неделе можете спрашивать о Роне сколько хотите.

– Я сейчас вовсе не о Роне.

– А о чем же?

– Вчера на улице Надьдиофа нашли тело девушки. – Гордон пристально сверлил Геллерта взглядом в надежде что-нибудь заметить. Но ничего.

– Отлично. Давненько там не находили мертвых проституток.

– С чего вы взяли, что она проститутка?

– На улице Надьдиофа? Недалеко от площади Клаузала? Будь то порядочная девушка, я бы уже давно о ней знал, не сомневайтесь. А раз я ничего не знаю, значит, это проститутка. Почему вы, собственно, меня спрашиваете?

– Это по части пятой группы. Кажется, вы являетесь ее руководителем, если мне не изменяет память.

– Во-первых, это дело не поручено моей группе, потому что в противном случае я бы знал. Во-вторых, даже если и было поручено, я бы все равно сейчас им не занимался, потому что, если вы не заметили, сегодня, в субботу, мы хороним премьер-министра. Так что до вечера я буду занят исключительно этим, если, конечно, коммунисты вдруг не взорвут Цепной мост.

– А они хотят это сделать?

– Мне некогда, – отмахнулся Геллерт, развернулся и направился к двери, ведущей в Охотничий зал. Гордон хотел было спросить, откуда в ящике стола взялась фотография девушки, найденной мертвой, но что-то его остановило. Детектив открыл дверь, и в зале мгновенно наступила тишина. Репортер достал записную книжку и отправился на поиски организаторов похорон.



После посещения Парламента Жигмонд пошел прямиком к Кристине. На Октогоне он посмотрел на часы. Время еще есть, можно не ехать на метро. Гордон любил гулять по вечернему проспекту Андраши. Тем более что сегодняшний вечер был особенным, ведь на улице не было ни души. Мужчина поднял воротник и пошел по вымершему проспекту, прогуливаясь под сбрасывающими листву деревьями. На улице Сив он повернул направо, его шаги разносились эхом между серыми домами. Какая-то парочка обнималась в подворотне, но, увидев Гордона, они разбежались в разные стороны. На углу улицы дворник разгребал лопатой уголь. Жигмонд ему кивнул, а тот вытер пот с почерневшего лица.

Площадь Лёвёлде совершенно опустела, в домах едва наблюдались признаки жизни: кое-где в окнах мерцал свет. Ветер не колыхал кроны деревьев. Прилавки стояли пустыми, мусор вынесли, а бродячие собаки и бездомные кошки подъели все, что оставили торговцы.

Кристина жила на противоположной стороне площади, на четвертом этаже. Ворота еще были открыты, обычно дворник закрывал их после восьми. Гордон пешком поднялся на четвертый этаж, в пролете повернул направо и пошел к самой последней двери. Во внутреннем дворике царила тишина, вместо привычного галдежа детворы слышался ленивый щебет двух воробьев, «спорящих» на увядающем сумахе.

Кристина открыла дверь, уже готовая к выходу. Ей всегда удавалось найти идеальный баланс в одежде, благодаря которому она выглядела элегантно, и, что не менее важно, ей удавалось хорошо одеть Гордона, для которого мода сводилась лишь к тому, что летом нужно носить тонкое пальто, а зимой – что-нибудь потеплее. Кристина встретила его в эффектном наряде, из-под юбки на мгновение показалась щиколотка. Девушка надела пиджак поверх блузки бледно-серого цвета, верхняя пуговица которой была расстегнута. Кристина никогда не красилась, сейчас тоже не стала этого делать. Она еще не сняла очки, которые в общественных местах никогда не носила. Говорила, что выглядит в них старше, на что Гордон уже давно привык не обращать внимания.

– Дорогая моя, я видел тридцатилетних женщин, и уж поверьте, вы выглядите моложе их лет на пять, – сказал Гордон Кристине вскоре после их знакомства.

– Меня не интересует, сколько женщин вы видели, Жигмонд, – ответила она, – избавьте меня от подробностей. Вы же сами сказали, что с этого момента в вашей жизни только одна женщина.

Гордон готов был это подтвердить, но знал, что в этом нет никакой необходимости.

Кристина надела милую шляпку на свои вьющиеся каштановые волосы до плеч, за что Гордон был искренне ей благодарен, поскольку он не выносил броские и вычурные шляпы с широкими полями.

– Ну? – спросила Кристина, когда они вошли в гостиную.

– Что ну? – переспросил Гордон.

– Вы забыли?

– Наверняка. И что же я забыл сегодня?

– Вы хотели сходить в «Занзибар». Послушать каких-то певичек из Лондона.


– Из Нью-Йорка, – поправил Гордон, кинув пальто на венский стул у кровати. Ему нравилось у Кристины, но кресел здесь явно не хватало.

Она обставила небольшую квартирку по последнему слову моды. В углу – самая обычная кровать, рядом с ней – шкаф. Перед кроватью – журнальный столик. С другой стороны кровати – комод с тремя ящиками, на нем – фарфоровая фигурка, а над ней – зеркало в длинной простой раме. Рядом на подставке стоял цветок в горшке. В квартире было всего два растения, но Гордон никак не мог запомнить их названия. На стене – одна картина, нечто абстрактное, и больше ничего. Кристина увлеклась новой модой еще в Берлине, она старательно соблюдала единообразие стиля комнаты. Гордон не раз сетовал на отсутствие кресла, но Кристину не особо интересовали его жалобы.

– У себя дома можете сколько угодно сидеть в своих протертых креслах, – заявляла девушка, на что Гордон только плечами пожимал.

Кристина, прислонившись к дверному косяку, ждала, пока мужчина выйдет из ванной. Тот умыл лицо, мокрой рукой зачесал волосы назад, поправил галстук и вернулся в комнату. Девушка сняла очки и спросила:

– Ладно, не из Лондона, а из Нью-Йорка, но все-таки кого мы будем слушать?

– Люси и Нору Морлан. Сестер Морлан, – ответил Гордон.

– И они выступают сегодня вечером. В такой день.

– Вы думаете, «Занзибар» отменит выступление певиц, за приезд которых они заплатили немалую сумму, только из-за смерти какого-то премьер-министра?

На углу улицы Сив Кристина свернула к метро, но Гордон осторожно развернул ее к Октогону.

– Дорогая, только взгляните на проспект Андраши! Когда вы еще увидите его таким спокойным? К тому же нам нужно на кольцевой проспект Марии-Терезии, думаю, вы дойдете даже на высоких каблуках.

– А вы тогда скажете, почему такой нервный?

Гордон кивнул:

– Вчера ночью на улице Надьдиофа кое-что произошло.

– Там всегда что-то происходит.

– Но это особый случай. – Гордон застегнул пальто, взял Кристину под руку и рассказал все, что происходило вчера ночью и сегодня вечером. Девушка молча выслушала и заговорила уже только на кольцевом проспекте Марии Терезии.

– И что вы собираетесь делать? – спросила она.

– Делать? Что я собираюсь делать?

– Да! Что вы собираетесь делать? Кажется, я это спросила.

– А почему я вообще должен что-то делать?

– Потому что это очень подозрительно, Жигмонд. Вы так не думаете?

– Не совсем, но кое-что не сходится.

– Не сходится? – Кристина остановилась. – Кое-что?

– Кристина, не устраивайте драму! На улице Надьдиофа умерла девушка. Все. Это неблагополучный район.

– Спрошу иначе. Допустим, вы не нашли бы фотографию в ящике Геллерта. Вам самому не кажется странным, что недалеко от площади Клаузала найдена еврейка?

– А что странного? Там и улица Дохань рядом.[5]

– И часто вы встречались с еврейскими проститутками с улицы Дохань?

Гордон взглянул в сторону площади Луизы Блахи и вздрогнул, услышав дребезжание проезжающего мимо трамвая.

– Нечасто.

– А распутную еврейку с молитвенником в сумочке – и подавно. Чего стоит только один «Мириам»!

– Да что мне с того? Как будто я должен знать, что такое «Мириам».

– Жигмонд, вы уже пять лет назад вернулись на родину, но еще многого здесь не знаете.

– Не начинайте.

– Нет, я скажу. Здесь и сейчас. В этой стране имеет огромное значение, кто еврей, а кто нет.

– Сейчас опять начнете про свои саксонские корни и про то, что у вас в Трансильвании были друзья евреи и румыны.

Кристина отпустила руку Гордона, развернулась на углу и решительным шагом пошла в сторону Октогона. Мужчина поспешил за ней:

– Не сердитесь!

– Иногда вы ведете себя как дикарь, понятия не имею, как я вообще пускаю вас в свою кровать.

– В свою кровать? Это современное чудовище подарил вам я.