Будьте моей семьей

– А мы не знаем как! Он крутится, гад такой!

Артем стойко выдержал удар воды в грудь, только качнулся, а вот Арине досталось по полной: по лицу прилетело прямым попаданием, окатив мгновенно всю до босоножек, хорошо хоть, большую часть силы напора принял на свою грудь Красногорский, а то бы девушку снесло, как Степана Сергеевича в грядки.

– Эта пипка гадская не крутится! – решил сообщить подробности Вовка, повернувшись к остальным зрителем, дернув при этом за собой Матвея, и струя воды вторично прошлась по гостям, только-только кое-как отплевавшимся от первого «душа».

Те охнули дружным стоном от неожиданности, снова прикрываясь и уворачиваясь. И тут Артем в три огромных шага успел подскочить к мальчишкам, выхватил шланг у Матвея из рук и в два щелчка выключил воду.

И воцарилась неожиданная тишина. И в этой тишине начал подниматься из грядок Степан Сергеевич, кряхтя и охая: встал сначала на четвереньки и только после с трудом поднялся на ноги. Осмотрел себя и обнаружил, что перепачкан коричнево-зелено-бурой жижей, начиная с лица и заканчивая новыми, праздничными франтовыми туфлями, одетыми первый раз по случаю своего юбилея.

– Мать его ети! – с большим чувством произнес Степан Сергеевич.

И тут опомнились и заговорили все сразу, словно отмашку кто дал:

– Это кто-нибудь снял?! – прокричал кто-то из гостей.

– Я сняла! – отозвался веселый женский голос.

– И я! – подхватил кто-то весело.

– Блин, на «Ютьюбе» миллион просмотров гарантировано! Ролик под названием: «Дедушка, мы шланг поймали!» – ухохатывалась женщина, просматривая запись и показывая ее другим.

– Ну… – откинув на землю шланг, переставший дергаться, словно не имел к нему никакого отношения, Вовка сложил эдак невинно ручки и спросил: – Мы пойдем?

– Ну, а что бы вам не пойти? – с иронией сказала совершенно мокрая Арина, стоявшая в луже, раскинув в стороны руки, по которым все еще стекала вода. – Все, что могли, вы уже совершили: шланг вы, считай, героически укротили, себя полили, огород полили, гостей полили, а дедушку так и вовсе искупали, вон даже крышу над входом помыли.

– Тогда что? – подвел итог Матвей, глядя на нее совершенно невинным взглядом. – Мы пойдем, да?

– Куда? – сохраняя серьезное лицо, поинтересовалась его мама.

– Туда… – Он махнул рукой в непонятном направлении и уточнил: – У нас дела еще есть.

Красногорский, прикрыв ладонью глаза, затрясся от хохота, и гости грохнули вслед за ним.

– Вот теперь… – произнесла какая-то женщина, – я все сняла! Ютьюб с «Инстаграмом» рыдают!

Мальчишек «вымочили» в горячей ванной и напоили травяным настоем, сдобренным медом и имбирем. А проведя профилактические меры от простуды, подвергли привычному наказанию, растолковали вину, предварительно выслушав «отчет» о содеянном, лишили вечерних мультиков, сладостей, прогулки и развели по разным домам.

Переодевшись, высушившись и отсмеявшись, гости продолжили праздник с еще большим энтузиазмом. А любимые и родные соседи юбиляра после разборки с мальчишками к застолью не вернулись – не их тема. Вот совершенно.

Оставив Матвея под надзором двух бабушек играть и читать, Арина с Артемом решили пройтись прогуляться к реке и по окрестностям вокруг поселка.

– Это замечательно, что Матвей такой любознательный, умный, энергичный и такой исследователь, – выразил Артем свое восхищение. – И это очень здорово, что ты его не ругаешь, не наказываешь чрезмерно за то, что он вытворяет, за все его проказы, а выслушиваешь, объясняешь, в чем мальчуган был не прав, и привлекаешь к ликвидации последствий его деяний. Думаю, редкие мамы делают так же.

– Да ладно, – отмахнулась от похвалы Арина. – Я специально ходила на курсы психологии для мам и самостоятельно изучала этот вопрос. Да и бабуля у меня очень мудрая дама, порой мне кажется, что она ведунья какая-то и знает что-то такое, что недоступно остальным людям…

Артем ей не мешал, почувствовав, что она размышляет о чем-то важном. Молчали. Смотрели на «тихий пейзаж», как назвал кто-то из великих художников природу средней полосы России, сейчас Артем не мог бы припомнить, кто именно, да и какая разница.

– Знаешь, – заговорила Арина доверительно, – одна дама, наш известный детский психолог, утверждает, что какой бы ни была замечательной, умной и мудрой мать, одна она никогда не сможет воспитать из мальчика в полной мере гармоничного мужчину. Это невозможно в силу заложенной природой энергетической, психологической и психической разницы полов. Есть такие вещи и вопросы, которые может передать и объяснить мальчику только мужчина, причем не всегда на вербальном уровне. И я с ней совершенно согласна: действительно существуют такие вопросы, на которые мальчику может ответить только мужчина. Есть даже моменты, в которых ему надо помолчать только с мужчиной, есть дела, которые он может делать только с мужчиной. И я все время об этом думаю и стараюсь сдерживать свои материнские, женские реакции на его поведение. – И посмотрела на него. – Ты, наверное, понимаешь, о чем я говорю. Твой папа… Прости, если я затронула слишком личную тему. Но у Лидии Архиповны в доме везде ваши фотографии, она говорила, что у вас с отцом были особые, очень близкие и доверительные отношения.

– Да, – ответил Артем.

Поразительно, но странным образом он не чувствовал недовольства и раздражения, не закрывался внутренне, как делал это всякий раз, когда кто-то спрашивал его об отце. Наоборот, ему почему-то захотелось ей рассказать, объяснить и поделиться своими очень личными переживаниями. А ведь он никогда ни с кем не обсуждал этот момент – ни с мамой, ни даже с верным другом Игорем, хотя тот и был Артему очень близким человеком.

Вот как так? Почему она на него столь странно действовала?

Непонятно, и тем не менее….

– Отец был для меня самым близким человеком. В детстве так вообще самым важным в жизни. Ты права, есть такие вещи, объяснить которые может только мужчина. Отец был, как бы это сказать… идеальным отцом, что ли.

Сомневаясь, стоит ли, он все же начал рассказывать про то, как отец учил его плавать, про их рыбалку, про…

Они медленно шли по тропинке вдоль речки, вечерело, от воды тянулся освежающий ветерок, где-то верещала заполошная сорока, из поселка доносилась веселая музыка, а они брели, и Артем вспоминал об отце…

Отец умер от разорвавшейся аневризмы мозга.

Абсолютно неожиданно и в один момент. Это было настолько чудовищно и невозможно, что Артем никак не мог поверить, что на самом деле отца нет. Как это нет? Был, жил, двигался, смеялся, говорил, вчера еще вразумлял его по телефону – и в один момент перестал быть?

Это настолько невозможно и неправдоподобно, ненормально…

Артем давно уже жил отдельно от родителей, снимая квартиру, но связь они поддерживали плотную, хоть раз в день, перезванивались обязательно, а то и чаще, и он старался в выходные заезжать к ним.

Отец всегда был занят каким-то проектом, идеей, не мог сидеть без дела, говорил, голова тупеет от пустоты, когда не занята.


Борис Анатольевич в свои семьдесят три года был мужчиной бодрым, здоровым, крепким и невероятно деятельным. Жена была младше его на десять лет, и то уставала быстрей и частенько призывала:

– Боря, куда ты все мчишься, остановись.

Когда Артему предложили купить хороший участок земли с домом в довольно престижном поселке, за очень небольшую сумму, в связи с финансовыми трудностями хозяина участка, он поделился сомнениями с отцом:

– Хорошо бы, конечно, дачу взять, вы бы там на воздухе с мамой у меня жили. Да как подумаю, что и дом там надо перестраивать капитально, и сколько вообще возни и вложений с тем участком требуется, так что-то и не очень хочется, бать.

– Бери, – решительно заявил Борис Анатольевич. – Только не рвись сразу же хоромы городить, красоту наводить. Мы с тобой и дом, и участок потихоньку и неспешно до ума доведем. Я займусь.

Взяли. И на самом деле занялся.

Как инженер с огромным стажем и человек разносторонних талантов Борис Анатольевич и проект придумал толковый, и смету составил подробную, и рассчитал по годам, что, как и в какой последовательности они будут делать. И целое лето провел в поселке на участке безвылазно, воплощая свой план в жизнь, а мама лишь бывала наездами.

А зимой умер.

Был полон планов, идей, готовился к сезону, договаривался со строителями, изучал огородное дело и…

Заболела голова. И все сильней и сильней, и никакие таблетки боль уже не снимали. Сам сыну не сказал, мама пожаловалась, когда Артем позвонил.

– Уж и не знаем, что такое? – расстроенно докладывала она. – Вчера целый день болела, ночь промаялся, не спал почти, и сегодня с утра все болит и болит.

– Мам, – отчитал ее Артем. – Что вы как дети! Вы же взрослые, грамотные люди. Надо срочно к врачу идти. Или даже «Скорую помощь» вызывать, особенно если боль никакими препаратами не снимается.

– Да я хотела… – жаловалась мама, – а Боря не позволил, говорит, что за ерунда, «Скорую» еще вызывать, не сердечный же приступ.

– Тогда немедленно собирайтесь, вызывайте такси и езжайте в поликлинику, раз он такой щепетильный у нас! – распорядился Артем.

– Да мы уж и собрались, – как-то неуверенно сказала она.

– Мам, немедленно и не откладывайте, – настаивал Артем. – Я бы сам приехал и отвез вас, да у меня тут запарка полная.

– Да что ты, что ты, работай. Мы доберемся.

Не добрались. Отец вроде бы и согласился, но без особого энтузиазма и еще два часа возился: то чаю попить, то полежать – боль невмоготу, ничего делать невозможно, то спорили о «Скорой», на которой настаивала Лидия Архиповна, потом говорит:

– Ладно, вызывай такси, в поликлинику поедем.

Она вышла из комнаты к телефону в прихожей, вызвала такси, а когда вернулась…



– Мне казалось… – у Артема перехватило горло, и он замолчал. Сглотнул, совладал с собой и продолжил: – На самом деле не знаю, что мне тогда казалось, но мой мир стал другим. В один момент. Я никак не мог полностью осознать, что его нет окончательно и бесповоротно. И чувствовал непереносимое, изводящее чувство вины. И ругал себя каждый день: почему я не приехал, почему узнал о его боли только на следующий день, а не за день до этого, почему сам не вызвал ему «Скорую». Миллион тысяч «почему». И хотя доктора объяснили нам, что отца невозможно уже было спасти, что аневризма лечится на начальных стадиях заболевания, а у него оно протекало без симптомов, что очень часто бывает, и люди гибнут, не зная про свой диагноз. И все равно… – Он сделал продолжительный вдох и медленно выдохнул. – А еще я обвинял его в том, что он ушел, и обижался на него. Вот так.

– Я тебя понимаю, – тихо произнесла Арина. – Я тоже ужасно обижалась на деда, когда он умер. Обижалась и винила. Мне казалось, что он нас предал с бабушкой. Взял и умер. И долго не могла его простить и примириться с его уходом.

– Прости, я все время хотел тебя спросить: что стало с твоими родителями? Как я понял, тебя растила Анна Григорьевна? – быстро перевел тему Красногорский, чувствуя запоздалую досаду на себя за свое откровение.

А Арина, легко, без душевного надрыва и боли, без обвинений и невысказанных претензий, рассказала ему о родителях, о том, как и почему осталась с бабулей, и о смерти дедушки.

Они повернули назад к поселку, прошли через сосновую рощицу и футбольное поле и вышли на улицу, ведущую к их участку.

– Я особо не интересуюсь, как отец, он общается только с бабушкой, когда изредка звонит, но знаю, что живет во Владивостоке, имеет какой-то свой бизнес, и что у него вроде бы все в порядке. Подробностей не знаю. А мама… – замолчала ненадолго Арина. – Мама несколько раз была сильно влюблена. Сменила то ли троих, то ли четверых мужей официальных и несколько гражданских. Слабое сердце, слабые сосуды и виагра – мама таким образом потеряла нескольких из них. Родила троих детей. Но, думаю, она была не очень счастлива все эти годы. Страстная и красивая женщина, которая так и не нашла себе партнера под стать и ужасно переживает свой возраст. Общеизвестно, что красивая женщина умирает дважды. И для нее это трагедия. – Арина уже давно не обижалась, а сочувствовала маме и по-женски ее жалела.

Когда они вернулись домой, обнаружили заснувшего на диване в гостиной Матвея, заботливо прикрытого пледом.

– Мы его специально не раздевали, – прошептала Анна Григорьевна. – Чтобы дважды не тревожить. Решили, вы перенесете его в кровать, тогда и переоденем в ночное.

– Я отнесу, – вызвался Артем.

Он подхватил малыша на руки и понес в комнату, которую единолично занимал Матвей.

Лидия Архиповна позвала Арину за какой-то хозяйской надобностью, Артем кивнул, мол, иди, я его отнесу, раздену и подожду тебя.

Никто не может подготовить вас к той бесконечной любви и к тому страху, которые входят в вашу жизнь и ваше сердце, когда вы первый раз берете на руки своего ребенка.

Красногорский уже множество раз поднимал Матвея на руки и множество раз носил его на закорках и видел его спящим. Но так получилось, что первый раз он нес заснувшего малыша.

Он смотрел на круглое веснушатое личико ребенка, на чуть приоткрытый во сне ротик, на эти непокорные кудри-вихры, на пухлые щечки и смешно торчащие уши, на ладошку, полусжатую в кулачок, и внезапно почувствовал такую непереносимую, сжавшую сердце и горло бесконечную нежность, такую любовь к этому ребенку, такое высшее родство и единение с ним, что сердцу стало больно, глаза защипало от подкативших слез, и не было никакой возможности вздохнуть от перехватившего дыхания.

Ощущение этой бесконечной любви к вот этому родному малышу и столь же бесконечного страха за его хрупкую жизнь, за его здоровье, были настолько неожиданными и сильными, что затопили его целиком, и он прижался к щечке малыша губами, втянул в себя воздух, почувствовал его неповторимый, еще младенческий запах и замер, переживая этот момент всей душой.

Так и стоял какое-то время, потрясенный и обескураженный захватившими его чувствами, пока не услышал в коридоре легкие торопливые шаги спешившей к ним Арины.

На следующее утро, привычно уехав совсем рано вдвоем в Москву, они отчего-то долго молчали.