Буря мечей

— Мне сдается, ты сбил листок с этого дерева, — сказал Скорбный Эдд. — Осенью они и так падают почем зря — незачем им помогать. — Он вздохнул. — Все мы знаем, что бывает вслед за осенью. Боги, ну и замерз же я. Пускай последнюю стрелу, Сэмвел, а то у меня уже язык к небу примерзает.

Сир Хрюшка опустил лук, и Четту показалось, что он сейчас заревет.

— Он слишком тяжелый.

— Давай целься, — сказал Гренн.

Толстяк послушно выдернул из земли третью стрелу, пристроил ее на лук и выстрелил. Сделал он это быстро, не щуря глаз, как делал первые два раза. Стрела попала намалеванной углем фигуре в грудь.

— Попал, — изумленно молвил сир Хрюшка, глядя, как она дрожит в стволе. — Видел, Гренн? Эдд, смотри, я попал!

— Прямо промеж ребер, — подтвердил Гренн.

— Я его убил? — допытывался толстяк.

— Ты угодил бы в легкое, будь у него легкие, — пожал плечами Эдд, — но у деревьев их, как правило, нет. — Он взял у Сэма лук. — Скажу, однако, что я видал выстрелы и похуже. Мне самому такое не всегда удается.

Сир Хрюшка прямо сиял — можно было подумать, что он и впрямь невесть что сотворил. Но при виде Четта с собаками его улыбка увяла на корню.

— Ты попал в дерево, — сказал Четт. — Поглядим, что будет, как дело дойдет до ребят Манса-Разбойника. Они-то не стоят на месте и не шуршат листочками. Они прут прямо на тебя и так вопят, что ты сразу штаны намочишь. Кто-нибудь засадит топор прямо между твоих поросячьих глазок, и последним, что ты услышишь, будет «ух», когда он раскроит твою башку.

Толстяк весь затрясся, и Скорбный Эдд положил руку ему на плечо.

— Брат, — проникновенно сказал он Четту, — если это приключилось с тобой, то почему и с Сэмвелом непременно должно приключиться?

— О чем ты толкуешь, Толлетт?

— Да о топоре, который раскроил тебе башку. Правда ли, что половина твоих мозгов тогда вытекла и собаки их слопали?

Здоровенный дубина Гренн заржал, и даже Тарли выдавил из себя улыбочку.

Четт пнул ближайшего пса, сгреб покрепче поводки и стал взбираться на холм. Улыбайся себе на здоровье, сир Хрюшка. Поглядим, кто из нас посмеется нынче ночью. Жаль, что у него не будет времени убить заодно и Толлетта. Дурак, нытик, морда лошадиная.

Подъем был крут даже с этой, самой отлогой, стороны Кулака. Поначалу собаки гавкали и тащили его вверх, надеясь на кормежку. Он дал им отведать своего сапога и вытянул плеткой большого зверюгу, который на него рявкнул. Добравшись до лагеря, он привязал их и пошел докладываться.

— След там точно есть, Великан верно сказал, только собаки его не взяли, — сообщил он Мормонту перед его большим черным шатром. — Старый, поди, да притом у реки, вот запах и выветрился.

— Жаль, — проронил лорд-командующий, лысый, с косматой седой бородой. Голос у него был таким же усталым, как и взгляд. — Свежее мясо нам всем пошло бы на пользу. — Ворон у него на плече закивал и повторил:

— Мясо. Мясо. Мясо.

Можно собак съесть, подумал Четт, но промолчал и добавил про себя, когда Старый Медведь его отпустил: этому я уж больше кланяться не буду. Ему показалось, что стало еще холоднее, хотя он мог бы поклясться, что это невозможно. Собаки на привязи скулили, сбившись в кучу, и Четту тоже захотелось к ним — погреться. Вместо этого он обмотал нижнюю часть лица черным шарфом, оставив только щель для рта. На ходу ему было теплее, и он обошел вокруг лагеря, заложив за щеку кислолист. Часовым он тоже дал пожевать и потолковал с ними. Среди дневных караульщиков его людей не было, однако невредно было узнать, что у кого на уме.

На уме у всех большей частью был проклятый холод.

К вечеру ветер усилился и стал выть в трещинах кольцевой стены.

— Не выношу этого звука, — сказал маленький разведчик по прозвищу Великан. — Точно ребенок плачет, молока просит.

Закончив свой обход и вернувшись к собакам, Четт увидел поджидающего его Ларка.

— Офицеры опять собрались у Старого Медведя и спорят о чем-то с пеной у рта, — сказал тот.

— А чего им еще-то делать? Они все из благородных, кроме Блейна, и слова у них заместо выпивки.

Ларк подошел поближе.

— Баранья башка все толкует про птицу, — сказал он, убедившись, что поблизости никого нет. — Теперь он допытывается, запасли мы зерна для этой поганой твари или нет.

— Да ведь это ворон — он мертвечину клюет.

— Может, и его склюет? — ухмыльнулся Ларк.

Или тебя. По мнению Четта, в силаче Пауле они нуждались больше, чем в Ларке.

— Ты за Малыша не беспокойся. Делай свое дело, а он сделает свое.

Сумерки уже заволокли лес, когда Четт, избавившись наконец от Сестринца, сел точить меч. В перчатках заниматься этим было трудновато, но снимать их Четт не желал. На таком холоде надо быть дураком, чтобы хвататься за сталь голыми руками — мигом кожу сорвешь.

На закате собаки стали скулить как одержимые. Он дал им воды и обругал их.

— Вот ужо ночью сами пойдете искать себе жратву. — В воздухе уже пахло ужином.


Дайвин держал речь у костра, пока Четт получал у повара Хаке свою краюху хлеба и похлебку из бобов с салом.

— Больно уж тихо в лесу, — говорил старый следопыт. — Ни тебе лягушек, ни сов по ночам. Мертвый лес.

— Как твои зубы, — ввернул Хаке. Дайвин клацнул деревянными зубами.

— И волков не слыхать. Раньше были, а теперь пропали. Куда они, по-вашему, подевались?

— Ушли туда, где потеплее, — сказал Четт.

Из дюжины братьев, сидящих у огня, четверо были его люди. Он оглядел их всех исподтишка, пока ел, проверяя, не дрогнул ли кто. Нож, вроде бы спокойный, точил кинжал, как делал каждый вечер, а Милашка Доннел трещал и отпускал шуточки. Белозубый, с пухлыми красными губами и спутанными желтыми локонами, небрежно спадающими на плечи, Доннел хвастался тем, что он бастард кого-то из Ланнистеров. Может, так оно и было. Четт недолюбливал смазливых парней, а заодно и бастардов, но на попятный Милашка Доннел идти как будто не собирался.

В лесовике, которого прозвали Пилой за громкий храп, Четт был не столь уверен. Тот ерзал так, будто боялся, что больше уж ему храпеть не придется, а с Меслином дело обстояло и того хуже. По лицу у него струился пот, несмотря на ледяной ветер, и крупные капли сверкали при свете костра. Меслин ничего не ел и таращился в свою плошку так, словно его мутило от одного запаха. Четт решил, что за ним надо последить.

— Все сюда! — заорали вдруг по всему лагерю. — Люди Ночного Дозора! Собирайтесь все сюда, к среднему костру!

Четт, нахмурившись, доел свою похлебку и пошел вслед за остальными.

Старый Медведь стоял у костра вместе со Смолвудом, Локе, Уитерсом и Елейном. На Мормонте был плащ из толстого черного меха. Ворон сидел у него на плече и охорашивался. Добра не жди, подумал Четт, втиснувшись между Бурым Бернарром и дозорным из Сумеречной Башни. Когда собрались все, кроме лесных караульщиков и часовых у стены, Мормонт прочистил горло, сплюнул, и плевок застыл, еще не долетев до земли.

— Братья, — начал он, — люди Ночного Дозора!

— Братья! — подхватил ворон. — Братья! Братья!

— Одичалые выступили в поход. Они спустились с гор и идут вниз вдоль Молочной. Торен полагает, что их авангард дойдет до нас дней через десять. Там вместе с Хармой Собачьей Головой идут самые опытные их бойцы. Такие же люди должны сопровождать самого Манса-Разбойника, но в основном войске их не так много. У одичалых имеются волы, мулы и лошади, но тоже в достаточно малом количестве. Большей частью это войско пешее, плохо вооруженное и необученное. Да и то оружие, что у них есть, почти все сделано из камня и кости, а не из стали. Они обременены женщинами, детьми, скотом и тащат с собой все свои пожитки. Короче говоря, они хоть и многочисленны, но уязвимы… а главное, они не знают, что мы здесь. По крайней мере мы за это молимся.

Еще как знают, старый ты хрен, подумал Четт. Это ясно, как день. Куорен Полурукий не вернулся, так ведь? И Джармен Баквел тоже. И если одичалые взяли кого-то живым, то уж точно развязали ему язык.

Смолвуд вышел вперед.

— Манс-Разбойник собирается проломить Стену и дать бой Семи Королевствам. Но у этой игры две стороны, и завтра мы дадим бой ему самому.

Среди собравшихся прошел ропот, и Старый Медведь сказал:

— На рассвете мы выступим все сообща. Мы двинемся на север и отклонимся на запад. Когда мы повернем, авангард Хармы уже пройдет мимо Кулака. В предгорьях Клыков Мороза полно узких извилистых долин, просто созданных для засад. Одичалые растянулись на много миль — мы нападем на них в нескольких местах сразу, и они будут клясться, что нас три тысячи, а не триста. Мы нанесем свой удар и уйдем, прежде чем их конница соберется нам ответить.

— Если они пустятся за нами в погоню, — сказал Торен Смолвуд, — мы проведем их по кругу и ударим по колонне в другом месте. Будем жечь их повозки, разгонять их скот и убивать, сколько сможем. Манса тоже убьем, если попадется. В случае, если они разбегутся и вернутся в свои деревни, победа будет за нами. Если нет, мы будем преследовать их до самой Стены, оставляя за ними след из мертвых тел.

— Их там тысячи, — подал голос кто-то позади Четта.

— Мы все умрем, — поддержал зеленый от страха Меслин.

— Умрем! — завопил ворон Мормонта, хлопая крыльями. — Умрем, умрем!

— Да, умрут многие, — сказал Старый Медведь, — а возможно, и все до единого. Но, как сказал другой лорд-командующий тысячу лет назад, потому мы и носим черное. Вспомните вашу клятву, братья. Мы — мечи во тьме, дозорные на стене…

— Огонь, который разгоняет холод. — Сир Малладор Локе обнажил свой длинный меч.

— Свет, который приносит зарю, — подхватили другие, и множество мечей вышло из ножен.

Почти триста клинков поднялось в воздух, и столько же голосов загремело:

— Рог, пробуждающий спящих, щит, защищающий царство человека.

Четту ничего не оставалось, кроме как присоединить свой голос к общему хору. От их дыхания в воздухе стоял туман, и сталь отражала пламя костров. Ларк, Колченогий и Милашка Доннел, к его удовольствию, произносили слова вместе со всеми. Это хорошо. Незачем привлекать к себе внимание, когда их час так близок.

Голоса смолкли, и вновь стал слышен ветер, воющий в трещинах стены. Огни костров дрожали и ежились, словно от холода. Ворон в наступившей тишине громко каркнул и еще раз сказал:

— Умрем.

Умная птица, подумал Четт. Офицеры отпустили их, наказав как следует поесть и хорошо выспаться ночью. Четт залез в свои шкуры рядом с собаками, думая о разных вещах, на которых они могли погореть. Вдруг из-за этой проклятой присяги кто-нибудь возьмет да передумает? Вдруг Малыш Паул опять все забудет и попытается убить Старого Медведя во вторую стражу вместо третьей? Вдруг Меслин сдрейфит, или кто-нибудь донесет, или…

Четт поймал себя на том, что прислушивается. Ветер и впрямь походил на плач ребенка. Кроме него, порой слышались голоса, лошадиное ржание, треск поленьев в костре. Больше ничего. Тихо.

Перед ним стояло лицо Бессы. Не нож хотел я достать тогда, мысленно говорил он ей. Я нарвал тебе цветов, диких роз, ромашек и колокольчиков — все утро их собирал. Сердце у него стучало как барабан — того и гляди разбудит весь лагерь. Борода вокруг рта обросла сосульками. Откуда у него такие мысли насчет Бессы? Прежде она всегда представлялась ему только умирающей. Что это с ним? Дышать трудно. Задремал он, что ли? Он встал на колени, и что-то мокрое задело его нос.

Падал снег.

Слезы полились у Четта из глаз, замерзая на щеках. Это нечестно, хотелось крикнуть ему. Снег погубит весь его замысел. Вон как густо он валит — как они теперь найдут свои тайники с провизией и тропу, по которой собирались двигаться на восток? Не понадобится ни Дайвина, ни Баннена, чтобы выследить их по свежему снегу. Снег все засыплет, и лошадь может сломать ногу, споткнувшись о корень или провалившись в яму. Пропали мы, понял Четт. Все кончилось, не успев и начаться. Не будет сын пиявочника жить как лорд, не будет у него ни замка, ни жен, ни короны. Меч одичалого в брюхо да безымянная могила — вот и все, что его ждет. Снег все у него отнял… проклятый снег.

Все его беды от снега. От Сноу[1] с его Хрюшкой.

Четт встал. Ноги у него застыли. Снег превращал далекие факелы в рыжие пятна. Точно рой бледных оводов жалил его щеки. Снег сыпался на плечи, на голову, залетал в нос и в глаза. Четт, выругавшись, стряхнул с лица хлопья. Ну, с сиром Хрюшкой по крайней мере он еще может разделаться. Четт снова обмотался шарфом, нахлобучил пониже капюшон и зашагал к месту, где ночевал Сэм Тарли.

Из-за снегопада он чуть не заблудился между палаток, но потом все-таки вышел к уютному закутку, который толстяк соорудил себе между скалой и вороньими клетками. Тарли, закопавшийся в кучу одеял и шкур, смахивал на сугроб. Сталь прошелестела по кожаным ножнам тихо, как надежда, — это Четт вынул кинжал.