Бывшая Ленина

– Не говори-кось. С утра таращат, причем резко. Знаешь, что особенно упарывает? Что на ходу не только задачу меняют, но и отношение. За час, прикинь. С утра я фриланс, мой работодатель тоже на договоре, потому что тендер выиграл. Соответственно, он должен мониторить, что про область пишут, и я ему это отчасти обеспечиваю – ну и за рамками договора чуть продвигаю и слегка подчищаю, что возможно. По дружбе чисто, понимаешь, да?

– Дружба на договоре – это немножко по-другому называется, – отметил Иван.

– Да ну тебя. Нормально работает, все довольны. А сегодня звонит… Наниматель, короче, с наездами такой, как на раба типа. Внезапно. Сроду не было такого. Я его слегка на место поставил, он извинился и такой оправдывается: типа самого фачат, прям в администрации губера. Так, говорит, визжали, что пуканы на люстру.

– А он на место поставить зассал?

– Ну, он не я, у него обязательства и прочее.

– А что визжали-то?

– Да там момент такой…

Тимофей замолчал, кряхтя, сел и уставился на экран. Иван не стал ни возмущаться, ни понукать. Сам заговорит. И Тимофей заговорил сам, в самый, как умеет, неподходящий момент, когда утомленные собственными джебами бойцы наконец сшиблись всерьез.

– Да про нас речь как раз, про «Новжизнь», конечно. Там все херово, проект горит, «Чистой стороне», которая тендер выиграла, чего-то там не оформили, она и рада, завод по переработке не строит, тем более после митингов. А мусор-то сюда уже с того года со всей области тащат.

– А я типа не знаю, – сказал Иван, брезгливо сморщившись.

– Ну да. Но наниматель мой, по ходу, и не в курсе, что я тут живу и каждый день, как снег сошел, это все нюхаю. Вот и объясняет. В выходные у нас двух детей госпитализировали, в сеть пролезло – и дальше везде ад и Израиль, давайте повесим губернатора, к оружию, братья, и тэдэ.

– Да ладно.

– Утрирую чутца, но если не выровнять, то через неделю натурально так и будет, – заверил Тимофей.

– А ты типа великий эквалайзер, – догадался Иван.

– Не, они сперва, конечно, сами попробовали. Вот тут самый кругодроч и пошел.

– Почему?

– Потому что от губера позвонили в Желтый дом и велели решить проблему. И представь, как наш какой-нибудь замзавотдела по делам детей, молодежи и туризма проблемы решать умеет.

Иван показал, что просто боится представить.

– Там в лучшем случае школота пугается на полдня, а потом звереет, а массовый юзер дает Че Гевару. Воу-воу, на третий день все в хламину и в лоскуты, а движ становится в натуре массовым.

– И тут подтягивают тебя, – сказал Иван неприятным тоном.

Тимофей вздохнул.

– И ты решаешь.

Тимофей дернул бородой и заорал:

– Ну давай, давай, у него ж башка открыта!

Иван тоже отвлекся на экран, поэтому позабыл выступить насчет того, что рано снес аккаунты, но теперь исправится и устроит Тимофеевым технологиям, алгоритмам, ботам и троллям мастер-класс реального резистанса. Напрочь забыл: нокаут вышел красивенным – Масвидаль послушался Тимофея и срубил Тилла адским хуком в челюсть. А потом без заминок стартовал повтор разогревочных боев, настолько не оправдывавших доверия, что Тимофей вырубился прямо в кресле-мешке, а Иван более-менее во сне сумел добрести до дивана.

Убрать нарезку в холодильник они забыли, так что большую ее часть пришлось утром выкинуть, а в квартире до вечера держался гнусно кисло-сладкий запах. Почти такой же, как на улице.





Глава шестая




От курсовой сперва отвлекали блинные дела, оказавшиеся не фантазией, а выматывающей реальностью, потом девки, затеявшие акцию «Весна, приди!», потом Гоша, вздумавший в последний, решительный раз выяснить отношения – ну выяснил, отношений не обнаружилось, и кому теперь легче? – потом фестиваль мексиканского кино и купленный по дури абонемент в фитнес-зал. А когда Саша почти все разгребла, размела и изничтожила, вступил в силу фактор Ксюхи.

Снимать с ней квартиру оказалось большой ошибкой. То есть квартира была хорошей, Ксюха была хорошей и получившаяся цена была хорошей, но сложение трех этих хорошестей время от времени давало вместо плюса или минуса корявую фигу в глаз.

Ксюха могла неделями быть соседкой мечты: закупать продукты, забивая оба холодильника, – молчим уж о стратегических запасах типа картошки, яблок и банок с вареньем, которыми родители Ксюхи под Новый год уставили полбалкончика, – готовить на три дня вперед, убираться, – она даже окна порывалась в середине марта помыть, ладно снег пошел. А потом на такие же недели впадала в неопрятное уныние: не готовила, не мыла посуду, не выносила мусор – наоборот, производила в угрожающих масштабах, и все вокруг себя. «Как на родной свалке», – бурчала Саша, напоминая, что вообще-то из Чупова она, а не Ксюха. Учиться, да и просто находиться на квартире в эти недели было почти невозможно. Ксюха или негромко рыдала, или жаловалась на жизнь, или требовала, чтобы Саша немедленно – например, в разгар предзачетной лихорадочной подготовки, либо прямо из душа, либо просто в пять утра – пояснила любимой подруге, почему ту никто не любит. Объяснение Ксюху обычно не радовало, но прикончить ее скотскую привычку Саша так и не сумела.

Из уныния Ксюху выводили авантюрные идеи, как правило связанные с мгновенным обогащением. Саше удалось отговорить ее от игры на форексе и от стримов с раздеванием по закрытой подписке, зато курьером, развозящим мелкие пакеты по укромным местам города, Ксюха почти уже устроилась. Пришлось наорать, быстро найти и показать кейс с подробным пояснением, что именно перевозят такие курьеры и почему им светит не менее десяти лет без надежды на условку и УДО, а потом и пригрозить немедленным звонком Ксюхиным родителям. Обиделась Ксюха страшно, зато ненадолго. Как всегда.

Еще она исчезала, и от этого было не легче. И от того, ка́к это происходило, внезапно и ровно когда Ксюхина помощь во как нужна – чтобы затащить на седьмой этаж негабаритное зеркало, в четыре руки приготовить свою часть пайки для универовского фестиваля или просто подставить жилетку, потому что Саша тоже не железная. И от того, что́ происходило в Ксюхино отсутствие, – от бесконечных звонков, от стуков в дверь, от каких-то стремных подружек невероятной внешности и возраста, от левых сопляков, разок даже от вполне себе дедка в сиреневом шлафроке, или как уже это называется, при шляпе, трости и перстне того же цвета, что ломился в дверь, взыскуя Ксении Вольдемаровны – надо будет дядю Володю при случае анклом Вольдемаром назвать, а то и Волдемором (на самом деле не надо, конечно). И особенно от того, как и когда Ксюха возвращалась: неизбежно, масштабно и в самый неподходящий момент, который растягивался во времени и в неподходящести изумительно релятивистским способом.

Как теперь, например – через неделю после исчезновения, через три дня после последнего ответа – для протокола: «Сашк прости не сейчас», почти без смайлов – и ровно на третьем часу Сашиного погружения в курсовую по Ruby on Rails[12], сдать которую, по-хорошему, надо было позавчера, а последний срок – послезавтра. Ксюха обрушилась вся потрепанная и потертая до воздушности, внезапно ненакрашенная, зато в незнакомых духах, счастливая до голубых соплей и гиперактивная, как всегда на старте отношений.

Сашк, кричала она, он такой, такой, шептала она, и друзья такие же, добавляла она, немедленно, сейчас же знакомимся, пела она, пошли же, пошли, твердила она, вытанцовывая вокруг, и пыталась впрямь поднять Сашу то за плечи, то за локти и утащить к таким друзьям на такую базу, где такие шашлыки, веселье и счастье такими толстыми ломтями.


Саша сперва терпела, потом вызверилась – да так, что Ксюха поспешно отсела и сделала виноватую рожу, – а потом подумала: а какого черта, собственно? Курсовая почти готова – ну как почти, начать да кончить, и последнее слово ключевое, и надо хотя бы создавать для этого возможности, да и Гошку чем-нибудь затереть не мешало бы, а то так и буду жить прошлогодними охами и ненужными вздохами. Попробуем, решила она, – не кончанья ради, конечно, а просто чтобы, как Ксюха говорит, «можно, пожалуйста, пожить полной жизнью пару дней».

Саша добила строку – в основном чтобы выдержать характер – и пошла собираться. В том же выдержи-характер-стайл: внимательно выслушать Ксюхины вопли – вот-вот это возьми, тебе идет, – отложить, взять свитер потемнее и погрубее, выслушать возмущенные вопли, положить в рюкзак и так, пока Ксюха не заткнется (на самом деле нет: она не заткнется, пока не уснет).

Все правильно сделала в итоге: и то, что взяла с собой грубое-немаркое, и то, что поехала. Хорошо получилось.

Двинули большой компанией на двух машинах, старых, здоровенных, но довольно милых, на примерно такую же, старую, здоровенную и милую базу. Домики там были фанерными и неотапливаемыми, бани не было вовсе, так что ночевки не предполагалось. И вообще за пределами загорательного сезона нормальной девушке можно не опасаться выезда на такую природу в сколь-нибудь вменяемой компании: что-нибудь активнее флирта и обжиманий мог позволить себе разве что упоротый подросток или патентованный маньяк.

Ни тех ни других в компании вроде не было.

Были разной степени симпатичности, но самым симпатичным, приходится признать, оказался Ксюхин избранник Матвей. Даже слишком симпатичным: спортивный блондин за метр восемьдесят. Впасть в омерзительную красивость ему мешали излишняя худоба, неизбежная гадостная бородка и дружок – юркий, квадратный, трепливый, да еще и Сашин тезка. Саше он не показался сразу, а его попытка сперва пошутить, потом помочь с подготовкой стола усугубила дело. Впрочем, надо отдать Алексу – так его звали остальные – должное: ни настаивать, ни обижаться он не стал, а мгновенно упылил шутить и помогать кому-то еще. Девушек, помимо Ксюхи с Сашей, была еще троица – половина компании, собранной, похоже, быстро, спонтанно и из таких же полуслучайных элементов – но вполне удачно. Хорошие ребята. Уж всяко лучше шашлыка: он оказался жилистым, к тому же поджарился неровно, то угольный хруст, то розовая тянучка – но были еще куриные ноги и колбаса с сыром, много огурцов-помидоров, ну и вино с пивом. Саша вообще-то не пила, тем более вина неизвестного качества: мама настрого велела если уж пить, то дорогое и хорошее, потому что новые деньги будут, а новая печень – никогда. Но тут-то, успокоила она себя, качество известное – столовое крымское, низший сорт, отрада малограмотных, но патриотичных пенсионеров и отбитых студентов. Вода со спиртом и сахаром плюс немножко химконцентрата, будем считать той же но-шпой, только с градусом. Все лучше, чем вискарь, пафосный и, подозревала Саша, отчаянно дорогой.

Тяжелую бутылку извлек из своего – тоже явно недешевого – рюкзака Алекс и стал наседать с угощениями на всех, особенно на девочек, с таким усердием, что у Саши опять возникли сомнения на его счет – и насчет возможной ночевки с безобразиями и ужасами. Но границ Алекс переходить не пробовал, так что Саша успокоилась – и с совершенно спокойным изумлением наблюдала за тем, как литр односолодового виски умеет исчезать за пять минут стараниями четырех не слишком крупных парнишек и троицы девочек. Ксюха, понятно, была в их числе, а девочка Влада и сам Алекс не пили, потому что за рулем. Саша оценила, между прочим.

После вискаря и вина народ стал потешным и неагрессивно удалым: вполголоса пел, плясал, не вставая, щекотал соседей задушевными шепотками и рассказывал мучительно смешные истории, перетекающие одна в другую и никогда не доползающие до конца. Саша огляделась: вокруг все были такими, опьяненными больше холодной свежестью и хвойным дымком, чем алкоголем, мило веселыми и незлыми. Она улыбнулась, потерла холодный, оказывается, нос холодными, потому что держат пластмассовый стаканчик, пальцами и уютно поежилась, вползая чуть глубже в тепловой кокон внутри накинутого поверх куртки пледа. Рядом немедленно присел Алекс с заботливым лицом. Саша слегка напряглась, но он не стал вторгаться в уют словами или жестами, молча улыбнулся, поставил перед Сашей пластиковую мисочку с ломтиками апельсина и груши и отошел. Апельсин и груша были сладкими – это ладно. Они были ровно тем, чего Саше ровно сейчас не хватало для полного счастья. А теперь хватило.

Саша запрокинула лицо, прикрыла веки и замерла, прохладное небо нежно взяло ее за щеки, а счастье длилось, длилось и не кончалось.

– Сашк, паддъйооо! – крикнул кто-то пьяненьким Ксюхиным голосом, но на голос шикнули и пробормотали что-то про не мешай, видишь, хорошо человеку, – аккуратно подняли под локотки и повели. Саша чуть разомкнула ресницы, убедилась, что небо, хоть и поворачивается, но остается на положенном правильном месте, земля под ногами неровна, но прочна, а ведущая ее рука тверда, но заботлива, – закрыла глаза снова и, хихикнув, поплыла дальше, в кресло. Правый бок и локоть с мягким щелчком подперла дверь, слева тепло надавили на бедро и плечо, Ксюха обнимает и гогочет: «Натолкнулась на небесную ось», на нее опять шикают, она отвлекается – судя по чмоканью и хихиканьям, всерьез, – зажигание, мотор зажужжал, качнулись, закрутились, полетели.

Ерундовый серый день оказался секретиком, про какие рассказывала мама. Сама-то Саша так ни разу ничего подобного и не соорудила, хотя собиралась сто раз, но повествованием мамы про ямку в земле, на дно которой кладешь какое-нибудь детское сокровище типа стразика, колечка или куколки – наверное, маленькой, как из киндер-сюрприза, – а потом перекрываешь ямку стеклом и засыпаешь землей, чтобы через неделю, месяц или год раскопать и убедиться, что твое сокровище так и живет в спокойной темноте, дожидаясь света над стеклянной крышей, и иногда даже дожидается, – так вот, этим рассказом Саша была очарована так, что самые удачные дни и часы стала утрамбовывать и зарывать в памяти, как такие вот секретики под цветным стеклышком. Сегодня стеклышко было серо-голубым, как дымок на пикнике.

Таким же серо-голубым был полумрак за окнами и даже потолок машины, когда Саша открыла глаза. Она еще пару минут любовалась этим бесконечным секретиком сквозь призрачное отражение собственного носа, подсвеченного удивительно дальнобойными огоньками приборной доски, потом снисходительно отвлеклась на Ксюху с Матвеем. Они отвлекаться не собирались. Саша ухмыльнулась, в зеркале заднего вида ей ответно ухмыльнулся Алекс, совершенно, казалось, поглощенный негромкой беседой с мальчиком Пашей, который сидел впереди. Саша смутилась, опустила глаза, предсказуемо разозлилась, вскинула глаза, натолкнулась на подмигивание Алекса, смутилась повторно – но Алекс уже смотрел только на дорогу.

Саша посопела и снова уставилась в серо-голубую природу, пролетавшую за окнами. Секретика больше не было, не было и расслабленного счастья. Были легкая нервозность и предвкушение. Не то чтобы дискомфортные, честно говоря.

Что ж меня колбасит-то так, подумала Саша с некоторым недоумением, прислушиваясь к себе. Но ответа не расслышала: Ксюха наконец отлепилась от Матвея и обрушилась на Сашу с жаркими просьбами понятного содержания: а можно, пожалуйста, Матвей у нас переночует, можно-можно, а, мы тихо, мы мешать не будем, честно-честно, а я тебе за это, уй, Сашк, ты такая лучшая, я тебя люблю!

Они действительно вели себя тихо – во всяком случае, постарались. К Матвею в любом случае не возникло претензий: не орал, туалет почти не занимал, сидушку на унитазе поднимал-опускал, в трусах по квартире не шлялся, холодильник не грабил, а наоборот, умудрился – Саша так и не поняла когда – загрузить туда пакет овощей и пару контейнеров с недобитыми куриными ногами. Словом, был противоположностью предыдущих Ксюхиных кавалеров.

И утром за завтраком Матвей был вежлив, весел и мил, к тому же помыт и чисто выбрит вокруг бороды. Пожарил на всех яичницу, порезал овощи и хлеб, расставил тарелки, сварил кофе – не соседкин ухажер, а просто скатерть-самобранка с функцией приятной беседы. Даже стыдно было раздражаться из-за того, что пришлось одеться и накраситься к завтраку, а не выпереться, как любит и как привыкла.

Не насторожила Сашу даже затянувшаяся прощальная беседа голубков – ей ли не знать, с какими лицами и каким тоном иногда приходится нежные вещи шептать. Она просто нацепила наушники и углубилась в проклятую курсовую, что за истекшие сутки сама почему-то не сделалась. Хорошо углубилась, даже не заметила, как парочка наконец-то разлепилась и носитель игрек-хромосомы покинул помещение, а носительница всего остального замерла в нетипичной точке и в нетипичной позе.

Саша зацепила эту нетипичность то ли краем глаза, то ли тепловой точкой на ухе, поди пойми, но на какой-то там секунде подняла голову и убедилась, что Ксюха и впрямь, по-бабьи подперев поясницу, угрюмо рассматривает незнакомый рюкзак.

– Забыл, что ли? – спросила Саша рассеянно и почти уже скользнула обратно в код, но что-то не пускало. Она подняла голову. Понятно что – странность поведения Ксюхи. Любимая соседка даже в спящем состоянии меняла позу раз в пять минут, а уж бодрствовать на месте не умела в принципе. А сейчас стояла и смотрела.

– Там таракан или что? – спросила Саша со вздохом и тут же поняла, что нет там тараканов, пауков и прочей живности, иначе Ксюха уже сидела бы у Саши на плечах и на весь квартал требовала срочно убить несчастную тварь.

– Ксюх, – сказала Саша, откладывая наушники и вставая, – ты чего вообще?

Ксюха вздрогнула, посмотрела на Сашу испуганно и снова уставилась под ноги. Впрочем, голос у нее был почти обыкновенный:

– Да не, нормально все. Матвей просто сказал, вечером заберет сам или из друзей кто. И я что-то…

– А что это? – спросила Саша, подходя.

– Ну… вещи, – сказала Ксюха и посмотрела на Сашу еще испуганней.

Саша хотела уточнить, что за вещи, а заодно спросить, когда и откуда взялся рюкзак – когда вечером заходили, у Матвея за спиной здоровенный синий был, а этот компактный черный, то ли внутри прятался, то ли с утра вместе с овощами возник, – и вдруг поняла.

– Так, – сказала она. – Давай-ка посмотрим, что там.

– Ты чего! – воскликнула Ксюха, не меняя градус испуга. – Чужой же.

– Вот именно, чужой. Как в кино. Открывай, посмотрим.

– Нельзя, ты что, э!.. – воскликнула Ксюха и чуть дернулась вслед за Сашей, подхватившей рюкзак, – впрочем, несильно дернулась.

Саша все-таки отошла на пару шагов, попыталась расстегнуть молнию и обнаружила, что собачки схвачены хитрым стальным замочком.

– Так, – повторила она и общупала рюкзак.

Он был легким и мягким, к тому же не шуршал, так что Саша засомневалась и повернулась к Ксюхе – но вид у соседки был таким виноватым, что сомнений не осталось.

– Ксюх, я серьезно сейчас: что там?

Ксюха, хлопнув губами, сделала неопределенный жест, потерявшийся в плечевом поясе.

– Матвей этот твой – он вообще кто? Ты его давно знаешь?

– Ну он студент в технологическом, и работает, и нормально все, чего ты придумала, – торопливо заговорила Ксюха, протягивая руку. – Давай сюда.