Часодеи. Часовой ключ

— Я слышал, как Эрн говорил нашей Азалии, что девчонка делает отличные успехи в гимнастике…

— Глупое, бессмысленное занятие, — опять оборвал брата Норт. — Я вот думаю о другом… Неужели отец хочет, чтобы она жила с нами и ТАМ?

Вновь заскрипела дверь. Послышались тяжелые, мерные шаги.

— Что вы делаете в библиотеке? — раздался спокойный, равнодушный голос. — Вам больше не на что потратить субботнее утро? Норт?

Сердце Василисы тревожно сжалось. Кто это?

— Мы искали рыжую, папа…

О нет…

— Она сюда часто приходит.

Василиса тут же устыдилась своего скрюченного положения. Но что же делать? Как выбраться незаметно, чтобы встретиться наконец с человеком, видеть которого Василиса желала с самого первого дня пребывания в этом ужасном доме. И даже намного-намного раньше…

— Норт, ты забыл, о чем я просил тебя? — В равнодушном голосе прозвучали холодные металлические нотки.

По всей видимости, Норт тоже расслышал их, ибо проговорил как-то тускло:

— Да, отец. Я больше не подойду к ней ни на шаг.

— Я рад, Норт, что ты ведешь себя благоразумно. Скоро испытание, и твои мысли должны быть сосредоточены только на нем и ни на чем больше.

— Да, отец, — почтительно произнес не похожий сейчас на самого себя Норт. — Я очень хочу быть настоящим часо…

— В воздухе пахнет свечным угаром, — перебивая сына, произнес Нортон-старший. — И та штора, на втором окне, немного колышется… Прекрасно.

Воцарилось молчание. Василиса замерла от ужаса, мечтая только об одном — провалиться сквозь оконное стекло наружу.

— Вылезай.

Голос прозвучал негромко и спокойно, но у Василисы все похолодело внутри.

Она поняла, что раскрыта. Чувствуя, что предательски краснеет, Василиса отодвинула тяжелую штору и неловко спрыгнула на пол.

Мужчина, стоявший перед ней, был высок, худощав, но широк в плечах, светловолос. Серые с зеленым, как у Норта-младшего, глаза смотрели как-то сквозь, равнодушно. Почему-то Василиса совсем по-другому представляла отца: рыжим, синеглазым, веселым… Однако Нортон-старший являл собой полную противоположность придуманному образу.

— В моем доме не принято подслушивать, — произнес он, холодно оглядывая дочь с ног до головы.

Лицо с тонкими чертами приняло брезгливо-кислое выражение.

— Я так и думал, — морщась, жестко подытожил он. — Ты разве не знаешь, что подслушивать плохо?

— Я не подслушивала, — буркнула Василиса. — Я просто читала сказки.

Она еще держала книгу, вертя ее в руках и не зная, что с ней делать.

Некоторое время отец молча разглядывал ее, а потом вдруг вытащил из кармана пиджака листок и протянул дочери.

На краешке листка было написано: «Василисе».

— Я нашел это в твоей комнате на столе, — произнес отец. — Прочитай.

Василиса, недоумевая, развернула записку. Поведение отца порядком озадачило ее: не так она представляла себе их встречу. Неужели он ее даже не обнимет?

«Василиса, будь вечером в библиотеке, мне нужно поговорить с тобой. Эрик».



— Что это значит?

Василиса передернула плечами.

Откуда она знает? Возможно, очередной обидный розыгрыш. Раньше никто из братьев не писал ей записок.

Норт заинтересованно поглядывал то на отца, то на Василису, зато Эрик стоял бледный и испуганный. Он неловко переминался с ноги на ногу.

— Ты часто бываешь здесь, в библиотеке? — продолжал спрашивать отец, делая вид, что не замечает, что творится с младшим сыном.

Василиса раздумывала, как лучше ответить: в глазах отца блестели недобрые огоньки, и она не хотела разозлить его еще больше.


— Она бывает здесь каждый день, — ответил за нее Норт, криво ухмыляясь. — Когда не в школе или на своих дурацких гимнастических занятиях.

— А что мне еще делать? — начиная злиться, отпарировала Василиса. — Нельзя же выходить на улицу…

— Хорошо, — оборвал ее отец. — Эрик, Норт! Может, вы что-то знаете?

Норт отрицательно покачал головой. Эрик опустил голову.

Нортон-старший вновь повернулся к Василисе.

Долгую минуту он вглядывался в ее лицо, словно желая получить ответ на невысказанный вопрос. После, очевидно, приняв некое решение, цепко схватил дочь за плечо и повлек за собой к выходу. Норт-младший проводил их торжествующим взглядом.

Они сошли вниз по широкой лестнице, спускающейся в холл, и встретили на пути госпожу Азалию. Та, не обратив на бедственное положение Василисы ровно никакого внимания, низко поклонилась Нортону-старшему.

Отец с дочерью вышли из дома и пошли по узкой извилистой дорожке, густо посыпанной черно-белым гравием, все более углубляясь в сад. Остановился Нортон-старший только возле неприметного сарайчика. Эта часть сада казалась самой заброшенной — трава росла по пояс, скрывая маленькую постройку почти наполовину высоты двери.

— Пришли, — произнес Нортон-старший, отпуская плечо дочери. — Тебе придется провести некоторое время здесь. Скажем, до вечера.

— Но в чем я провинилась? — краснея от несправедливости, выкрикнула Василиса. — Я не хочу туда, ясно?!

— В моем доме заведены определенные порядки, — сказал на это отец, прищурившись. В глазах его промелькнула заинтересованность. Во всяком случае, сейчас он выглядел менее равнодушным. — Считай, что так и должно быть, — продолжил он, и лицо его вновь окаменело. — И еще… я запрещаю тебе появляться в семейной библиотеке.

— Но почему я должна сидеть здесь? — Василиса оглянулась на дощатое строение за своим плечом. — Может, лучше бы мне заняться уроками? Нам очень много задали в школе…

— Забудь о школе. И о занятиях. Теперь твоя жизнь сильно изменится.

— С чего бы это? — процедила Василиса, вновь позабыв о вежливости.

— Запомни одно простое правило, — сухо произнес Нортон-старший, следя за переменами на лице дочери. — Никогда не зли меня.

И отец, коротко размахнувшись, отвесил Василисе крепкую пощечину.

Девочка вскрикнула: щеку будто обожгло пламенем.

Нортон-старший быстро отпер дверь и толкнул дочь внутрь. Лязгнула задвижка, и он удалился. Василиса осталась одна в полной темноте.

— Ничего себе… — только и сказала она, осторожно ощупывая скулу: щека, казалось, распухла.

Да, не так она представляла встречу с отцом.

Ну где же хоть одна улыбка для нее, хоть один теплый взгляд? Какие еще возникают эмоции при встрече с родными людьми после долгой разлуки? Малейшее проявление интереса, симпатии, простого любопытства: где была, как жила, чем занималась? Вместо этого — холод, равнодушие, отстраненность, пощечина. При воспоминании о последней губы у Василисы задрожали.

Зачем ей такой отец? Не лучше ли было и дальше ничего не знать друг о друге? Кажется, его не очень-то обрадовала встреча с дочерью.

Прошло около часа, и Василиса ощутила, что сильно дрожит. Холодно… Все-таки май только начинается и разгуливать в тоненькой кофточке рановато. Если бы она знала, что ее запрут в сарае, то оделась бы потеплее.

Подумав об этом, Василиса хмыкнула. Движение отдалось в щеке легкой болью. Но тем не менее девочка попыталась сосредоточиться.

С чего вдруг Эрику вздумалось писать ей записки? Она заметила, как он испугался отца. А Норт выглядел изумленным и заинтригованным — значит, явно ничего не знал о записке.

Вздохнув, Василиса крепче обхватила колени руками. Ладно, со всем этим она позже разберется.

Но прошло около трех часов, а за ней так никто и не явился.

Василиса почувствовала, что глаза начинают слипаться — клонило ко сну. Ведь она целую ночь не спала — читала. И почему здесь так холодно?



У нее были красивые огненно-красные крылья. Василиса взмахнула ими — вышло это абсолютно легко, будто она летала всю жизнь. Дивное, невесомое ощущение возникло в самой ее душе, поднимаясь легкими толчками, и вскружило счастьем голову. Василиса взмывала все дальше и дальше, ввысь, наслаждаясь удивительным чувством — радостью свободного парения.

Пушистые облака неожиданно сменились звездами, дружелюбно мерцающими вдалеке…

И вдруг в мягкой бархатной темноте вспыхнули тысячи огненных лестниц, они заслонили собою все небо. Василиса растерялась и не знала, куда же ей лететь: крылья опалил жар, идущий от пламени тысяч ступенек, стало трудно дышать.

«Давай, — прошептал в ухо мягкий шелестящий голос, — поскорей, осталось немного… совсем чуть-чуть, главное, выбери правильную дорогу!»

«Нет! — перебил голос другой, более резкий и грубый. — По лестницам из огня нельзя ходить! И кстати, разве она знает, куда идти?»

Раздался громкий неприятный смех.

Василиса вздрогнула и застыла в нерешительности, замерли неподвижно ее крылья.

«Не сдавайся!» — испуганно произнес первый голос.

Но девочка почувствовала, как ее понесло назад со страшной силой. Словно кто-то отматывал кадры на кинопленке: мигающие звезды стремительно уплывали вдаль и таяли, превращаясь в чуждые бледнеющие точки, пока их совсем не скрыл густой серый туман, возникший неизвестно откуда. Туман лез в уши, рот, глаза — крылья потяжелели и намокли, пока совсем не обмякли. Руки-ноги Василисы задубели, словно скованные ледяной броней, она не могла пошевелить даже пальцами! Девочка падала вниз, словно камень, сорвавшийся с обрыва, — тихо, стремительно, неумолимо; и видела, как все быстрее приближается земля… Еще немного, и она разобьется! Так страшно, страшно! Холодно!..