#черная_полка

— Ну это легко. — Александра Николаевна перестала улыбаться. — Это наша змея Соня. Убедительно скорбела? Та еще актриса, мне фору даст. — Она тяжело вздохнула. — Господи, как все-таки Шурочку жалко!

Светские новости не помогали — Александра Николаевна была готова расплакаться. Они с Волоховым много лет дружили.

— Вы знаете, пришли и молодые люди, — заторопилась Инга. — Он по-прежнему собирал у себя дома студентов. Как нас тогда, двадцать лет назад.

— Молодые люди, небось, как на подбор — красавцы?

— Не скрою. — Инга улыбнулась. — Один даже меня поразил.

— Вот это ты зря, дорогая. — Александра Николаевна лукаво прищурилась. — Наверняка не по твоей части.

— В смысле? — Инга опять взяла в руки бутылку.

— Если красавец да при Шурочке, то точно не по женскому интересу.

Инга непонимающе уставилась на Александру Николаевну.

— Так, так… чего-то я в этой жизни явно не понимаю.

— А ты разве не знала? — Хозяйка открыто наслаждалась ее удивлением.

— Да быть не может. — Инга опустилась на стул. В памяти всплыл Волохов: всегда безукоризненная одежда, неизменный шейный платок, изысканный одеколон, ухоженные руки. — Но… Софья Павловна?

— А что Соня! — Александра Николаевна пожала плечами. — Сначала любовь у них случилась. Соня-то была не то что сейчас. Красавица! Только это недолго продолжалось. Вокруг Шурочки всегда вилось много молодежи, ну ты знаешь. — Александра Николаевна сделала паузу и пригубила коньяк. — Я тебе честно скажу…

— Не томите, Александра Николаевна. — Инга видела, что та ждет, что ее будут просить.

— Никто так до конца и не понял, чем жил Шура на самом деле. Кого любил, с кем заигрывал. И почему так опекал некоторых своих протеже. Он всегда умел обойти навязчивые вопросы, — кивнула Александра Николаевна. — И что поразительно — к нему не прилипали сплетни. Вот только однажды…

Она неловко поднялась, подошла к старому книжному шкафу, достала толстый кожаный альбом. Инга наблюдала за ней с болью: было заметно, как она сдала за последний год.

— Ну-ка, помоги.

Инга бережно взяла фотоальбом, положила на стол, раскрыла.

— Вот! Вот смотри! Узнаешь? — Александра Николаевна указала на фото, к которому Инга раньше особенно не присматривалась.

Это был групповой снимок, предположительно начало 70-х.

— Александр Витальевич? — переспросила нерешительно.

— Ну конечно. А рядом видишь? Подожди! — Александра Николаевна дала ей лупу. — Лучше?

Рядом с Волоховым стоял высокий парень, волосы чуть длиннее тогдашней нормы, фигура спортивная, но поза манерная, голова откинута назад, полуулыбка. Волохов не сводил с него глаз.

— Это Феликс, джазист. Их история наделала шума. — Александра Николаевна покачала головой. — Шурочка так увлекся, что совсем забыл об осторожности. Везде таскал его за собой, во все командировки, даже в отпуск! А ведь уже была Соня.

Инга обескураженно смотрела на черно-белый отпечаток чужой жизни.

— Но как же так?

— А вот так! Запах свободы сыграл с ним злую шутку. Скандал замять удалось, хотя эта тварь Соня даже в профком писала письма. Но, может, и правда хотела вернуть Шуру? Хотя… такие, как она, любить не умеют. Феликс потом пропал. Его выгнали с работы, он уехал из Москвы и, говорят, спился где-то.

— Но я же помню, они жили вместе с Софьей Павловной! — Инга задумалась. — Хотя… У нее всегда была своя квартира.

— Уговор был такой: развода не будет, все имущество отписать ей, за это Соня обещала его прикрывать. Ее за глаза Гагарой звали.

Александра Николаевна бережно закрыла альбом. Рука, скованная артритом, машинально поглаживала темную кожаную обложку.

— «Смерть в Венеции», помните? Висконти.

— Конечно, любимый фильм Шурочки.

— Точно! Александр Витальевич по нему лекцию читал. — Инга замолчала, вспоминая. — Густав фон Ашенбах любит мальчика издалека, даже подойти не решается. Только наблюдает из шезлонга, с балкона, бродит тенью, ловит его запахи, ревнует. Он стар и понимает, что надежды на сближение нет — просто смотрит на Тадзио и страдает. Ощущает несвежее старое тело, ненавидит свои морщины, очки. Этот мальчик для него — последнее дыхание, спустившийся ангел, но ангел смерти, глоток сладкого яда. И он этот яд пьет, отдает жизнь за эти секунды счастья! После такой любви — когда ни поговорить, ни прикоснуться — может быть только смерть. Другого выхода нет.

— Как жизнь иногда рифмуется с кино!

Муки писателя от тайной любви к мальчику, красивому, как греческий Антиной — и смерть!

— А в последнее время, — Инга потерла лоб, — у него никого не было, не знаете?

— Как же! Знаю! — К Александре Николаевне вернулось лукавство.

— Молодой?


— Кто, Инночка?

— Ну, — Инга замялась, — с кем Александр Витальевич встречался.

— Да! И хорош!

— Вы его видели? — У Инги загорелись глаза.

— Они приходили ко мне месяца два назад. Притащили огромный букет роз. Необыкновенных! Я их, знаешь, подрезала, почистила стебли, так они у меня почти три недели стояли. Я их еще на ночь…

— Александра Николаевна, — умоляюще заныла Инга. — А что молодой человек? Кто он? Как зовут? Где они познакомились?

Мог убить из-за книги? Альфонс? Наркотики?

— Дорогая моя, ты как полиция нравов! Давай-ка лучше пить чай. Я-то откуда знаю, кто он? Они пришли ненадолго, вручили цветы. Такие розы, ты бы видела! Я даже имени не спросила, зачем мне? — Она отхлебнула чаю. — Ох, горячий! Достань молока, пожалуйста. В молочнике. Да, спасибо. — Она капнула несколько капель молока, сделала глоток. — Вот, совсем другое дело. Там в цветах была открытка. Посмотри в верхнем ящике секретера.

— Вот эта? — Инга уже держала в руках стильную открытку с аппликацией.

— Раскрой. Видишь? Стихи. Это его. Мальчик, кажется, поэт. — Она подумала. — Или актер? — Александра Николаевна замолчала. По ее щеке, прокладывая дорожку, текла слеза. — Какое это сейчас имеет значение?

Инга прочитала, с трудом разобрав почерк:

Настанет день — я буду в нем прощен.

И вместо сада у меня случится море.

Ну а пока ни слова о покое:

Цвети мой сад, мой ад,

Еще,

Еще,

Еще.[1]





Глава 9




После затянувшегося похолодания, когда уже стало казаться, что тепло не придет никогда, выглянуло солнце и напомнило всем, что вот-вот начнется лето и наступит размягчающая, полная блаженства жара.

Игорь Агеев молчал довольно долго и вот вчера коротко ответил на ее письмо: «Здравствуйте, Инга. Буду рад видеть вас у себя завтра в 14:00». И адрес. Она приехала на встречу раньше времени и теперь сидела на лавочке, подставив лицо теплым лучам в старом московском дворике между кирпичными пятиэтажками. С детской площадки вперемешку — взрослые окрики и детские взвизги — неслись голоса, иногда сливаясь в общий гул. Перед самым домом были разбиты цветники, в одном из них копалась пожилая женщина в платочке и фартуке. К дереву была прислонена ее палочка. На ветке чирикала какая-то птица, а с балкона долетал нежный перезвон ветряных колокольчиков, превращавших обычный городской дворик в буддистский ашрам. Инга закрыла глаза.

И снизойдет на меня благодать, прана и стопанна, и никудашеньки я не пойду, а буду сидеть здесь и дышать весной — вечно. Стану чаще бывать с Катькой, найду простую работу, буду необременительно встречаться с просветленными мужчинами, заведу лотос в горшочке. К черту — трупы, подозрения, убийц… Буду чистить карму, переводить бабушек с тросточкой через дорогу…

«Помните трость доктора Мортимера у Шеролка Холмса в „Собаке Баскервилей“?» — всплыл в голове у Инги голос ее преподавателя по анализу текста — странный такой был персонаж: долговязый и рассеянный — с улицы Бассейной. Но именно благодаря ему она подобрала ключ к своему цветовому шифру.

«Какие выводы сделал доктор Ватсон при беглом взгляде на нее? Всего лишь, что хозяин трости — пожилой сельский врач. И даже в этом немного ошибся. А сколько ценной информации смог извлечь Шерлок Холмс, изучив все детали! И подробности биографии, и характер! Каждая фраза в нашей речи подобна этой забытой трости. Если не довольствоваться только поверхностным смыслом, как Ватсон, а внимательно исследовать все особенности речи — мы сможем многое понять о нашем собеседнике: его истинные цели, его отношение к нам, его скрытые эмоции и намерения.

Какие тут могут быть улики? Их множество! Порядок слов в предложении: инверсия, постпозиция, использование эмоциональных выражений, сленга или брани. Очень важна интонация. И, наконец, ошибки: оговорки, повторы. Все это неспроста. Вглядитесь в речь, пощупайте ее! И вы сможете считывать не только верхний слой — ее семантику, но и видеть скрытое — прагматику. Например, жена говорит мужу: „Тут невыносимо душно!“ Что значат эти слова? На уровне семантики всего лишь: „Мне тяжело дышать“. Но на уровне прагматики: „Открой, наконец, окно, старый дурак! Ты совсем обо мне не заботишься!“»

Тогда Инга чуть не подпрыгнула на стуле. Она-то прекрасно видела речь, только не могла разобраться в цветных всполохах. Интуитивно она считывала эмоции, но чувствовала, что может пойти дальше. Инга анализировала синтаксис и стилистику реплик, сопоставляла результаты со своими «цветовыми» впечатлениями, рисовала диаграммы, графики. Она заметила, что видит повторения, запутанные конструкции, которые, по словам преподавателя, часто свидетельствуют о лжи, в темно-красном спектре. Именно этот цвет заставлял ее сомневаться в истинности сказанного. Она стала сравнивать свои ощущения с языковыми особенностями. Хотя строгих закономерностей не было, и какие-то впечатления и речевые характеристики можно было трактовать по-разному, Инга убеждалась, что большинство ее выводов оказываются верными. Она уже думала с головой уйти в науку, но не выдержала монотонного сидения за книгами.

Разработанный метод очень пригодился ей в журналистских расследованиях. А вот в личной жизни только мешал: она без труда видела фальшь, зависть, корысть в словах поклонников и подруг. Порой даже приходилось «отключать цветовизор», чтобы не разочароваться разом во всех. Только речь Сергея, бывшего мужа, была кристально чиста от ржавого налета — этим он ее и зацепил.

В «QQ» цветовой слух притупился от обилия буро-дерьмового оттенка, иногда она и запах ощущала весьма явственно. Но заставила себя в этом жить, и дар притупился. Как притупляется нюх сомелье от бормотухи.

Ах, черт! Как бы пригодилась эта способность теперь! Мда… переезд на Гоа пока придется отложить.

Инга открыла глаза. С нетерпением потерла ладони. Ветряной колокольчик как будто подгонял:

«Еще, еще, еще…»

Телефон зазвонил, будто подпевая.

Эдик! Совсем про него забыла!

— Что-то ты опять пропала, — сказал он вместо приветствия.