Черный Леопард, Рыжий Волк

– Не понимаю, как ты можешь узнавать, – признался мне Мосси.

– Что я узнаю?

– Почему след мальца то совсем свежий, то мигом пропадает, потом опять – свежий.

Позади меня шагал Буффало, а за быком – Уныл-О́го.

– Они пользуются десятью и еще девятью дверями.





Семнадцать


Подели дом владетельного лорда в Конгоре на шесть. Получится домик всего в одну комнату с арочным входом и стенами из глины со скрепляющим раствором. Теперь поставь еще одну комнату поверх первой, потом еще одну, и еще, и еще, потом еще одну и еще одну сверху той, а над ними крышу, изогнутую, как луна, урезавшая себя вполовину. Таков и был дом этого человека, дом, что походил всего на одну колонну, какую срезали и отправили на горную дорогу Долинго. Владелец поджидал возле своего жилища, жуя кат, и не удивился, увидев, что мы подъезжаем. Прошло три ночи, как мы уехали из Конгора. Соголон едва не свалилась с коня, когда стала спешиваться. Владелец указал на вход, и девочка помогла Соголон войти. Затем он вновь уселся на крыльцо и вновь принялся жевать.

– Взгляните на небо, woi lolo. Видите? Вам их видно? – Мы с Мосси оба взглянули вверх, он так же рассеянно, как и я. – Вы не видите, как божественный крокодил пожирает луну?

Мосси взял меня за руку и сказал:

– Ты хоть с кем-то знаком, кто умом не тронулся?

Я ему не ответил, он сам бы ответа не нашел, спроси я его о том же, зато подивился про себя, единственный ли я, кто заметил, что этот человек как две капли воды похож на домовладельца в Конгоре. Леопард заметил бы. И сказал бы об этом.

– У тебя брат на севере отсюда есть? – спросил я.

– Брат? Ха, мать моя, она б тебе сказала, что один пацан – и то уже на одного лишний. Она жива еще, мать-то моя, все еще подзуживает меня, чтоб первым умер. Только он сильно ее колотит, ведь колотит же? Очень сильно он ее колотит. Сильней, чем все ее духи кровавые.

– Духи кровавые?

– Он колотит ее до упаду, а значит, он близко, а значит, он прям у тебя за спиной. Понимаешь, о ком я?

– Кто такие духи кровавые?

– Никогда ни на этом свете, ни на другом каком не произнесу я его имени. Такой, с черными крыльями. – И, сказав это, он засмеялся.



В то утро девочка выписывала белой глиной руны на двери Соголон.

– Она тебя этому научила, когда вы обе пропали? – спросил я ее, но она ничего не ответила.

Хотел сказать, что она свое пренебрежение ко мне понапрасну растрачивает, но промолчал. Она увидела, что я к двери направляюсь, и преградила мне путь. Губы плотно сжаты, глаза до щелочек сужены: она смотрелась девочкой, которой велели последить за младшими ребятишками.

– Женщина-дитя. Ни сила, ни ловкость не помешают мне войти в эту комнату. – Она выхватила нож, но я выбил его у нее из руки. Она потянулась за другим, и я, посмотрев на нее, предложил: – Попробуй, ударь им меня.

Она долго всматривалась в меня. Я видел, как дрожали у нее губы, как хмурились брови. Удар был внезапен, но ее рука проскочила мимо моей груди. Снова удар – и нож в ее руке отскочил обратно к ней. Удар следовал за ударом, она целила мне в грудь и в шею, но нож меня не коснулся. Она ударила в глаз, и нож пролетел у меня над головой. Я подхватил его. Она попыталась ударить мне коленом по яйцам, только я перехватил колено, а ее толкнул в дверь. Она, шатаясь, поковыляла спиной вперед и едва не упала.

– У вас двоих времени слишком много, – буркнула Соголон от окна.

Я вошел и сразу увидел, как из ее рук выпорхнул голубь. Она потянулась к клетке и достала второго. Вокруг лапки у него было обернуто что-то красное.

– Сообщение Королеве Долинго ожидать нас. Они не очень-то жалуют тех, кто является без уведомления.

– Два голубя?

– Тут в небесах ястребы летают.

– Как тебе сегодня можется?

– Мне хорошо. Спасибо за заботу.

– Была б ты сангомой, а не ведьмой, не понадобилось бы тебе руны рисовать повсюду, куда идешь, и страдать от нападок, коли хоть одну позабудешь. Сколько же всего приходится тебе разом в памяти держать!

– Так у всего женского рода ум устроен. Забыла я, как велика земля эта, Долинго. Отсюда только и видно, что одну горную тропу. Еще день пройдет, пока среди деревьев окажемся…

– Насрать сто раз на Долинго. Надо переговорить, женщина.

– Сейчас-то тебе о чем со мной говорить?

– Поговорить нам можно о многом, но не начать ли с этого мальца? Если Аеси за ним охотится, а Аеси стоит за Королем, значит, и Король тоже.


– Потому-то его и зовут Король-Паук. Я тебе говорила об этом больше луны назад.

– Ничего ты мне не говорила. Бунши сказала. Все про мальца в петициях было.

– В петициях про мальца ничего не было.

– Что ж я тогда в архиве отыскал до того, как его дотла сожгли, ведьма?

– Ты с красавцем-префектом? – улыбнулась Соголон.

– Так и есть, если ты говоришь.

– И все ж тебе нужно удирать. Либо ты в убийствах чересчур истов, либо он не слишком старается тебя убить. – Она взглянула на меня и вернулась к окну.

– Это между нами, – сказал я.

– Слишком поздно, – раздался голос Мосси, и он вошел в комнату.

Мосси. Соголон стояла к нам спиной, но я видел, как напряглись ее плечи. Она попробовала улыбнуться.

– Не знаю, как другие зовут вас, слышала только – префект.

– Считающие, что я друг, зовут меня Мосси.

– Префект, не ваше это дело. Вам лучше всего развернуться и вернуться к…

– Как я сказал. Слишком поздно.

– Чтоб больше никто не перебивал меня, прежде чем я говорить закончу. Тут задача не в том, чтоб отыскать пьяных отцов или потерянного ребенка и доставить их к месту жилья, префект. Ступайте домой.

– На том солнце и село, спасибо вам всем. Где и какой у префекта дом? В комендантском Войске решат, что все на крыше убиты моим клинком. Вы их не знаете, как я знаю. Они уже сожгли мой дом.

– Никто не просил вас высовываться.

Мосси вошел в комнату и сел на полу, широко раскинув ноги, подтянул ножны и положил их между ног. На каждом колене по ножнам.

– И все же, хотите вы того или нет, многое на мне. Кто у вас хорошо мечом владеет? Я делал то, за что мне платили. В том, что больше такого занятия у меня нет, вина ваша. Но я зла не держу. И по-моему, мужчина ни за что не должен отказываться от лихих забав и лихих приключений. И потом, вам я нужен больше, чем вы мне. Я не так безразличен, как О́го, и не так прост, как эта девочка. Всего не предвидишь, старушка. Если это ваше задание интерес во мне возбудит, я смогу заниматься им и за так.

Мосси вытащил из своей сумки кипу сложенных листов папируса. Я по запаху понял, что это за листы, раньше, чем увидел их.

– Ты забрал петиции? – спросил я.

– Есть у них какой-то запах важности. Или, может быть, просто кислого молока.

Он улыбался, но ни я, ни Соголон не засмеялись.

– Вам не смешно, живущие ниже пустыни. Итак, кто такой этот малец, кого вы ищете? У кого он в настоящее время? И как его найти?

Он развернул документы, и Соголон обернулась. Подошла поближе, но не так близко, чтоб показалось, будто она пытается читать.

– Бумаги, по виду, обгорели, – заметила она.

– Но свернуть и развернуть их легко, как нетронутую бумагу, – сказал Мосси.

– Это не прогорело, это глифы, – пояснил я. – Северная письменность в первых двух строках, внизу – прибрежная. Он писал овечьим молоком. Но тебе это известно.

– Нет. Никогда не знала.

– Такими же глифами вся твоя комната в Конгоре была расписана.

Она бросила на меня быстрый взгляд, но лицо ее разгладилось.

– Я ни одного не писала. Тебе нужно Бунши спрашивать.

– Кого? – спросил Мосси.

– Позже, – отмахнулся я, и он кивнул.

– Я не читаю ни северные письмена, ни прибрежные, – призналась Соголон.

– Вот, етить всех богов, есть же что-то, чего ты не можешь. – Я повел подбородком в сторону Мосси: – Он умеет.

В комнате стояла кровать, хотя, уверен, Соголон никогда не спала на ней. Подошла девочка, они пошептались, потом та пошла обратно к двери.