Четыре всадника раздора

Она назвала номер, а Бергман спросил:

– Когда это было, не припомните?

– За день-два до ее исчезновения. Точнее не скажу.

– Некоторое время назад произошел инцидент, Нелли избила молодую женщину, работавшую у ее мужа. Вам об этом что-нибудь известно? – влезла я.

Вика взглянула на меня с неприязнью.

– Избила? По щекам ей надавала, и правильно. Нечего к чужим мужьям подкатывать. У меня подобные девицы сочувствия не вызывают. Одна такая три года назад мужа увела. Сейчас, правда, назад просится. Видать, померкло счастье. Но я не тороплюсь. Дураков учить надо.

– Вряд ли вся вина лежит на этой женщине, – улыбнулась я, пытаясь ее задобрить. – Наверное, Зорин тоже вел себя не совсем правильно. Что ему мешало поставить нахалку на место или вовсе уволить.

– Об этом я ничего не знаю. Только то, что Нелли нам рассказала. Она заехала в офис и застала неприятную сцену: эта девка нагло клеила своего шефа. Ну, Нелли сделала вид, что ничего не заметила, дождалась, когда Зорин уехал, и разобралась с мерзавкой. По-моему, правильно. Чего ждать, когда у них до дела дойдет?

– Ее можно назвать ревнивой? – подал голос Бергман.

– Не знаю… ревнуют все. Даже если не любят. А она любила. Но ничего такого я от нее не слышала. О Зорине она только хорошее говорила. Хотя, знаете, большинство мужиков гады. – Тут она с обидой посмотрела на Бергмана.

«Ждать от такого, как он, любви и верности, дело зряшное», – примерно это читалось в ее взгляде.

– Не все, мадам, – отозвался он таким тоном, что сразу становилось ясно: он и сам в это не верит. Бергман легко поднялся и кивнул мне. – Вы нам очень помогли. Огромное спасибо.

Он вновь приложился к ручке и исчез за дверью, подозреваю, к большому сожалению Вики. До меня донесся ее вздох.

– Ты ранил бедняжку в самое сердце, – съязвила я уже на улице.

– Она быстро утешится.

– У тебя есть девушка? – вдруг спросила я.

За все время нашего знакомства я видела его с подругой только раз. С умопомрачительной красавицей, впрочем, ничего иного я не ожидала. Но более мы не встречались. Бергман ничего о ней не рассказывал, и никто ему в моем присутствии не звонил.

Он посмотрел с недоумением, точно я невесть что сморозила.

– Я не люблю обсуждать свою личную жизнь, – заявил он, а я разозлилась.

– Знаешь, я тоже, но ты почему-то только и делаешь, что суешь в нее нос.

– У меня нет девушки, – сухо ответил он.

– Давно? Я хотела сказать…

– Мы расстались буквально на днях.

– Почему?

– Она устала от меня, – усмехнулся он. – Кому это понять, как не тебе.

– Да уж, – пробормотала я, почему-то совершенно ему не веря.

– Что ж, поехали к домработнице Зорина. Я попросил Боровскую с ней связаться. Надеюсь, Мария Тимофеевна не откажется с нами поговорить.

В машине Бергман набрал Димку, продиктовал ему номер Викиной машины.

– Проверь еще раз записи, которые я тебе отправил. Если что, сразу звони.



Домработница оказалась женщиной лет пятидесяти, с короткой стрижкой и приятным, но немного испуганным лицом.

– Вы у Зориных давно работаете? – спросил Бергман, после того как мы, поздоровавшись и объяснив, кто такие, оказались в небольшой гостиной, которой хозяйка пыталась придать респектабельный вид.

Потолок сложной конструкции с тяжелой люстрой в центре, стулья в чехлах вокруг стола с бархатной скатертью, массивная мебель – недорогая имитация классического стиля. Однако то, с каким видом она кивнула на комнату, приглашая нас войти, свидетельствовало о том, что гостиной хозяйка гордится. Должно быть, по этой причине Бергман заявил, оглядываясь:

– У вас уютно.

– Стараюсь, – нерешительно улыбнулась женщина. – Хочется, чтоб у внуков был вкус. На выходные я их к себе забираю. Сыну моему дело есть только до работы, а сноха из деревни. Ни ума, ни фантазии, как говорится. А я возле грамотных людей кое-чему научилась. У Зорина я четыре года, а до этого тоже у одного бизнесмена работала, а до него у вице-губернатора. Уж можете мне поверить, дело свое знаю.

– Не сомневаюсь, – кивнул Бергман. – Я так понимаю, вы у Зорина не каждый день бываете?

– Вообще-то каждый. Не считая выходных. С десяти утра до восемнадцати. Полный рабочий день. Максим Александрович мне отпуск устроил. Недельный.

– Решил, что вам нужно отдохнуть?


– Я уволиться хотела, – вздохнула она. – Ну, он и говорит, горячку не пори, отдохни недельку. Оно и понятно: надежного человека, да еще хорошего работника, в наше время найти нелегко. А ему сейчас и не до этого. Сами знаете, что случилось.

– Собственно, по этой причине мы у вас, – улыбнулся Бергман. – Вы согласны ответить на наши вопросы?

– Чего ж не ответить… если это поможет, – пожала она плечами. – Тем более что Евдокия Семеновна просила. Такому человеку не отказывают.

– Да, верно, мы ей тоже отказать не могли. Значит, вы четыре года работаете у Зориных. И как, по-вашему, муж с женой ладили?

– По мне, так хорошо жили. Я в чужие дела не лезу, но скандалов или еще чего-то такого не видела, не слышала. Прихожу к десяти, Максим уже на работе. А раньше шести он редко когда появлялся. Но звонит, и Нелли Иосифовна ему звонила, и всегда «дорогой», «целую». В общем, ничего такого не замечала.

– И как Нелли Иосифовна относилась к падчерице?

– Нормально. Дурного слова от нее не слышала. Да и грех был бы на девчонку злиться. Она, точно мышка, тихая, ласковая, все время у себя. То уроки учит, то книжки читает. Днем у нее то музыка, то еще какие кружки. Она мне говорила, да я не помню… Сейчас ведь дети с утра до вечера заняты.

– А чем хозяйка днем обычно занималась? – спросила я.

– А чем ей заниматься? Работать не работала, по дому все я делала. Поспит до обеда, кофе попьет, съездит куда-нибудь, а так по дому бродит, мужа ждет. Вечерами они по театрам да ресторанам. Раз в месяц отдыхать ездили, дня на три-четыре. Ну и каждые три месяца уже на десять дней. Мальдивы там или Бали. Я на карте смотрела, далеко это. Сама-то я только в Турции была, да один раз в Египте. Но для моих хозяев те места, куда я езжу, понятное дело, даром не нужны. Ингу на это время с няней оставляли. Раньше-то няня каждый день приходила, до тех пор, пока девочке десять лет не исполнилось. Теперь только когда родители в отъезде.

– Зорин мог жене изменять? – спросила я.

Мария Тимофеевна глаза вытаращила.

– Откуда ж мне знать? Я за ним со свечкой не хожу.

– А Нелли?

– Ну… и за ней я не следила. Мое ли дело? Может, чего и было, но я не знаю. По мне, так нормальная семья. Каждый на своем месте. Ничего плохого ни про кого из них не скажу. Хозяйка ревнивая, это я не к тому, что было за что Максима ревновать. Просто характер такой. Не терпела, чтоб при ней кого-то хвалили, особенно женщин. У нее все самое лучшее. И муж, и родители, и даже падчерица. А уж про нее саму и говорить не приходится. А остальные, вроде как, второго сорта.

– Но в целом вы хозяевами довольны? – спросил Бергман.

– А что мне? Пришла, убралась… Платят хорошо, дурного слова я от них не слышала.

– Чего ж тогда уйти хотели? – задал вопрос Бергман.

Лицо женщины вдруг вытянулось.

– Да это не из-за них… – помедлив, сказала она.

– А из-за кого? – удивился Бергман.

Мария Тимофеевна точно собиралась с силами, и вдруг выпалила:

– Там с домом что-то не так. – Посмотрела сначала на Бергмана, потом на меня и продолжила со вздохом: – Вы, поди, в такое не верите…

– В какое «такое»? – очень серьезно спросил Максимильян.

– Скажете, я из ума выжила, – досадливо махнула женщина рукой.

– Ну, пока ничего необычного вы нам не сообщили. Так что с домом?

– Первая жена Максима… для нее он дом строил, – неохотно начала она. – А жена была… вы посмотрите, что наверху за книжки стоят. Я бы на месте Максима все выкинула. Сплошная черная магия. А мне ведь прежняя-то домработница говорила… Я тоже тогда решила: с приветом баба. А вон как обернулось.

– Давайте-ка по порядку, – предложил Бергман. – Как зовут прежнюю домработницу, и что она вам говорила.

– А то и говорила, мол, хозяйка с чертом спуталась. Смеетесь? Я тоже посмеялась. – Ни я, ни Бергман даже не улыбнулись, а она продолжила с воодушевлением: – Аделаида, это первую жену так звали, черные свечи жгла да дьяволу молилась. Вот так. В конце концов, он ее и утащил… сами знаете куда. Софья, это домработницу так звали, говорила, ходишь в доме, а такое чувство, что из всех углов на тебя смотрят. Не по-доброму. А то вдруг завоет кто-то… Она в доме одна боялась оставаться. Так мне и сказала: мол, предупредить хочу, не чаяла убраться отсюда. Я подумала, сбрендила баба. А потом…

– Что потом? – нахмурилась я.

– Началось, вот что. Вой этот… убираешься внизу, все тихо… и вдруг завоет. Аж мурашки по коже. Потом портрет… или нет… сначала кровь, а потом портрет. Не помню точно. Короче, где-то через год-полтора прихожу я как-то, а в гостиной на полу кровь, будто там кого-то зарезали. Я – к хозяйке, она хозяину звонить. Все живы-здоровы, а на полу кровь. Я боюсь слово сказать, мол, надо бы полицию вызвать. А что полиция? Кровь есть, а все хозяева на месте, что думать прикажете? Взяли да убили кого? Но ведь глупость. Чего ж тогда кровь оставили? Ведь уж по любому сообразили бы кровь-то смыть к моему приходу. А хозяин спокойненько на работу уехал, хозяйка спит. Кончилось тем, что мне все убрать велели. Я и убрала. Более мы об этом не заговаривали, аккурат до следующего раза. А следующий раз случился через год. Опять то же самое, на полу кровища. Но я тогда уже кое-что смекнула. Не просто так кровь появлялась, а в день, когда первая хозяйка исчезла. Но это еще не все. Портрет первой жены раньше висел в гостиной, над камином. А как вторая жена появилась, велела портрет убрать. А портрет, я вам скажу, страшный-престрашный. Сама хозяйка в черном, и волосы тоже черные развеваются, а глаза горят и прям тебе в душу смотрят. Ужас. Не знаю, кто такое нарисовал, но хозяин его совершенно справедливо с глаз долой убрал. На второй этаж, в дальнюю комнату, вместе с книжками ее. Выбросить не рискнул, а надо бы. И вот начал этот портрет падать. Я только в комнате уберу, не пройдет полчаса, слышу грохот. По первому разу не пойму, что такое. Во все комнаты зашла. Ну, и в эту. Портрет лежит на полу, стекло разбито. Я хозяину сказала. Он велел стекло заменить, повесил портрет на место, а он опять упал. И не поверите, каждый месяц падал. Раз пять. Хозяин его снял со стены, а дверь запер. И не велел туда заглядывать, так эта стерва чуть пожар не устроила.

– Какая стерва? – не поняла я.

– Та самая, что с чертом спуталась. Убираюсь я, значит, и чувствую, гарью пахнет. Что, откуда? Я первым делом в кухню, там все в порядке. Я наверх. Точно, из комнаты этой. Вошла, а там ковер тлеет. Ровненькой такой дорожкой. Еще бы чуть-чуть, и весь дом заполыхал. А портрет вверх ногами перевернут. И глазищи эти… Я огонь потушила и хозяину звонить. Ковер он свернул и вынес. А мне велел хозяйке ничего не говорить. Так и пошло. «Ничего не говори, убирай молча».

– А на днях что случилось? – спросила я.

– Фотокарточка.

– Какая фотокарточка?

– Где хозяин с первой женой. Убираюсь в гостиной, она на камине стоит. В рамочке. Думаю, с какой стати хозяин ее поставил? Ведь знает, что Нелли это вряд ли понравится. Тут и Нелли в гостиную вошла. Увидела фотокарточку, и прям красной, точно рак, сделалась. Она стала мужу звонить, а он, само собой, знать, мол, ничего не знаю. Приехал быстро, стал Нелли успокаивать. Фотографию велел мне в ту самую комнату унести от греха подальше. Я дверь в комнату открыла и замерла. Там таких фотографий штук пять стоит. И все на меня смотрят. А позавчера опять фотографию нашла. В кухне. Вот я и решила: нет больше моего терпения.

– Странно, что Зорин не поставил в доме видеокамеры, чтобы посмотреть, кто же так шутит.