Даже если я упаду

Сознавая, что от моих выжидающих взглядов ничего не изменится, я разворачиваюсь и еду спиной вперед. Дверь все еще закрыта. Набирая скорость, я снова делаю разворот, вытягиваю руки и отвожу правую ногу за спину, прежде чем оттолкнуться ото льда левой. Еще мгновение – и я в воздухе, помогаю вращению руками, выполняю прыжок в два с половиной оборота и приземляюсь на правую ногу. Я чувствую, что повернулась слишком рано, но мне удается удержаться от падения, хотя рука целуется со льдом в момент приземления. Ноздри раздуваются, и я готова попробовать еще один аксель – может быть, даже тройной, – когда улыбающаяся Мэгги выходит из офиса и следом за ней Джефф.

Мой следующий аксель – возможно, самый чистый прыжок из всех, что я когда-либо исполняла.



Джейсон смеется – от души, – когда спустя несколько дней я описываю кислое выражение лица Джеффа, вынужденного вернуть мне мои смены. У него не было выбора, потому что ему пришлось уволить Дэвида.

– Этот парень действительно загнал «замбони» в стену?

Я кладу руки на металлический стол в комнате для свиданий.

– Дэвид должен был обучать Мэгги, только вот его самого никто никогда не обучал, поэтому он не пользовался направляющими метками, которые оставил Хосе на верхней части бака Берты, и продолжал заливать слои внахлест. И когда Мэгги после двух дней тренировок указала ему на это, он взвился и сказал ей, чтобы она… – я скашиваю взгляд на сидящую рядом маму и смягчаю то, что на самом деле прозвучало у Дэвида, – помалкивала и была внимательна. Вот тогда-то он и врезался в стену.

Джейсон снова хохочет.

– Вот придурок.

– Джейсон, – говорит мама с легким упреком в голосе.

Улыбка не сходит с его губ, когда он удивленно вскидывает бровь.

– Ты серьезно, мам? Мне еще тридцать лет ходить в оранжевом комбинезоне, а тебя беспокоит, что я выражаюсь?

Трудно сказать, кто бледнеет сильнее после того, как он замолкает – мама или Джейсон, – но они оба становятся белыми как полотно, и я ничуть не краше. Наконец Джейсон откидывается на спинку стула.

– Жаль, что я этого не видел.

Я тут же возвращаюсь к прерванной истории, только моя речь становится более отрывистой.

– Дэвид пытался доказать, что это она его отвлекла, но Джефф все видел своими глазами, так что… – Я умалчиваю о том, какую истерику закатил Дэвид, возмущаясь тем, что Джефф берет на работу вредных девчонок; и о том, как Мэгги, к тому времени уже сытая по горло его бранью, ушла проведать Берту, прежде чем Дэвид успел сказать что-то еще. – В общем, Дэвида выгнали, а Джефф был в поту и красный как рак, когда я там появилась. – Я пытаюсь вернуть прежнее беззаботное настроение. – Берта на ходу, и в понедельник придет мастер сделать мелкий ремонт, так что я снова буду работать каждый день вместе с Мэгги, пока ее обучаю. Все-таки здорово, что она рядом.

– Хорошо, Брук. Я рад, что все разрешилось.

– Да, – подхватывает мама. – Мы все очень рады.

После этого мы больше не смеемся. Я слушаю, как мама пересказывает новости, уже известные Джейсону, или вспоминает наших родственников, которые живут слишком далеко, чтобы мы могли знать их достаточно хорошо. Вот и все, с горечью думаю я; еще один визит, который начинается короткой искрой жизни и заканчивается остывшим пепелищем воспоминаний.

Мама рассказывает о каком-то кузене из Теннесси, когда Джейсон обрывает ее на полуслове.

– Мам, прости, ладно? Я не должен был шутить про оранжевый комбинезон. Больше этого не повторится. Но я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. – Мама замирает рядом со мной, готовая на все. – Хватит историй о людях, которых я не знаю и никогда не узнаю. – Он поворачивается ко мне. – Тебе не плевать, что кузен… как-его-там… строит бунгало или дом на ранчо?

– Хм… – мычу я.

– Вот именно. – Он снова обращается к маме. – Я даже думаю, что и тебе плевать. Поэтому расскажи что-нибудь другое – то, что сможет меня поддержать, когда вы уйдете. Расскажи, что там у тебя в библиотеке. Чему Лора учит Дакки. Скажи мне, Брук, что ты не просто чистишь лед на катке. – Он закрывает глаза. – Расскажите что-нибудь, чтобы я мог забыть о том, что я здесь, хотя бы ненадолго. Пожалуйста.

Мама переводит на меня испуганный взгляд, в котором плещется немая мольба. Она не может рассказать ему, что происходит в библиотеке, потому что там больше не работает, а Лора почти не разговаривает ни с кем, не говоря уже о птице, которую он ей подарил. А я… я не могу сказать ему, что, когда катаюсь на коньках, меня не отпускают мысли о том, что больше мне нигде не светит кататься.

И все из-за него.

Из-за того, что случилось в ту ночь, когда он убил Кэлвина Гейнса.

Из-за тех слов и причин, которые известны только ему и которыми он ни с кем не хочет делиться. Сказать, что они подрались – значит толком не объяснить, как его друг оказался убитым.

Поэтому я не могу сказать ему то, что он хочет услышать.

И он не говорит мне то, что я хочу знать.

И я знаю, что мне будет по-прежнему сниться убийство, совершенное той ночью, как знаю и то, что буду просыпаться, задыхаясь от еле сдерживаемых рыданий.



Дядя Майк не поджидает нас, и некому поднять нам настроение, когда мы с мамой возвращаемся домой. Я уже укладываюсь вечером спать, когда слышу внизу его голос вперемешку с голосом отца, и, хотя прошло много-много месяцев, могу сказать, что дядя Майк пьян. Он больше никогда не садится за руль подшофе, и это значит, что бутылку он принес с собой и, вероятно, выпил половину, прежде чем войти в дом. Он не мертвецки пьян, не падает, не отключается и не блюет – этого с ним не бывало с тех пор, как арестовали Джейсона, – но махнул он достаточно, чтобы высказать все, чего никогда бы не осмелился произнести, будучи трезвым.

Они с отцом явно выясняют отношения, только обоим хватает ума не переходить на крик. Впрочем, это не важно. Из своей комнаты я могу слышать их приглушенное рычание. Я проскальзываю в коридор и застаю Лору, в ночной рубашке, на лестничной площадке, где она стоит, вцепившись в перила. Молча, стараясь не наступить на скрипучую половицу, я подкрадываюсь к ней.

– Где мама? – шепчу я, зная, что мама не молчала бы, будь она внизу, с папой и дядей Майком.

– Бегает.

Уже начало одиннадцатого, на улице темно – хоть глаз коли, а она бегает. Я отбрасываю эту мысль.

– Тогда объясни мне! – говорит дядя Майк, и слышен глухой удар, словно что-то падает. – Потому что я стою на том, что…

– Едва стоишь. Ты хочешь, чтобы Кэрол застала тебя в таком виде?


– Я хочу, чтобы Кэрол видела меня любым. Я хочу… я хочу…

– Майк, что ты делаешь? – В голосе отца сквозит усталость.

– Пытаюсь поговорить с тобой. – Снова грохот, сопровождаемый приглушенными ругательствами.

– Присядь, пока ты не сломал то, что я не смогу починить. – Шаркающие шаги и ворчание.

– Убери от меня руки. Я стою.

– Хорошо, – говорит папа. – Стоишь. Ну, говори тогда.

– Тебе нужно увидеться с Джейсоном.

Рядом со мной Лора убирает руки с перил и пятится назад.

– Куда ты? – одними губами спрашиваю я, поскольку внизу все стихает и мой шепот может нас выдать. Лора не отваживается ответить. Она лишь качает головой и спешит назад в свою комнату.

– Это не твое дело. – Голос отца снова приковывает мое внимание к происходящему внизу.

– Черта с два. Я люблю его как своего, и…

– Но он не твой сын. Все мои дети – только мои, как и она.

Я чувствую, как слово «она» зловеще повисает во внезапно наступившей тишине. Теперь я хватаюсь за перила. Я никогда не слышала, чтобы отец говорил с дядей Майком о маме.

– Будь он моим, я бывал бы там каждую неделю. Я бы не отправлял туда жену и дочь одних с отговорками от моего имени.

Внизу поскрипывают половицы, и я мысленно вижу, как папа почти вплотную приближается к дяде Майку.

– Я не собираюсь встречаться со своим сыном в таком месте.

– Тогда ты его вообще не увидишь! А что, если ты не проживешь еще тридцать лет? Сколько было твоему отцу, когда он умер? Шестьдесят? Ты что, не понимаешь? Тебя может уже не быть на этом свете, когда он вернется, и ты так и не узнаешь, каким стал твой сын!

– Я и теперь его не знаю! Как он мог… – Отец резко замолкает, как будто его душат слова. – Я не хочу вести с тобой этот разговор, когда ты пьян.

– А как насчет твоей жены… с ней ты можешь поговорить об этом?

Папин голос звучит так тихо, что я едва могу расслышать.

– Смотри у меня, Майк.

– Ага, только этим и занимаюсь. Стою в сторонке, смотрю, помочь не могу, никого не трогаю.

Я слышу какую-то возню, в которую вторгается глухой стук. Не в силах сдержать любопытство, я спускаюсь на несколько ступенек вниз, приседаю на корточки и заглядываю в гостиную. Отец прижимает дядю Майка к стене, но отпускает так же внезапно, как тот наносит ответный удар, и я вижу, как вздымается отцовская грудь от глубоких вдохов. Они оба тяжело дышат.

– Уилл, я…

– Прекрати сюда приходить, когда пьешь. Прекрати говорить о моей семье так, будто кто-то из них когда-либо принадлежал тебе. Прекрати вести себя так, будто хоть что-то смыслишь в отцовстве. – Он подходит к шкафу и достает оттуда одеяла и подушку, которые мама держит под рукой для дяди Майка, и швыряет их на диван. – Пьяный или нет, как друг или нет, но, если еще раз скажешь хоть что-нибудь о моей жене, я тебя урою.

Я едва успеваю прошмыгнуть обратно к себе, прежде чем папа поднимается наверх.





Глава 20




Дни стоят сухие, без дождей. И все равно я нет-нет да и проезжаю мимо пруда Хэкмена, но так и не встречаю Хита. В остальном все как будто в порядке. Не хорошо, не ужасно, просто терпимо.

Мне по-прежнему снится, как умирает Кэл от руки Джейсона. Раз за разом мое подсознание проецирует чудовищную сцену, пытаясь собрать кусочки пазла, чтобы стало понятно, как мой брат мог сделать то, что он сделал, но цельная картина не складывается.

Однажды ночью я вскакиваю, задыхаясь, уверенная, что слышу, как капает кровь Кэла, и обнаруживаю, что это дождь стучит по оконному стеклу.



Не могу сказать, что я испытываю облегчение, когда на следующий день пикап Хита наконец останавливается позади Дафны у дерева. Мой сон слишком свеж в памяти. Я боюсь, что меня выдаст дрожащая нижняя губа, когда Хит присоединяется ко мне под тенистой кроной дуба.

– Я думала, что придется уйти на работу, не дождавшись тебя.

– Я не мог приехать раньше. – Это все, что он говорит, приближаясь к ветке, которую я уже мысленно окрестила его местом.