Дневник чужих грехов

— Ой, чуть сумку не забыла, — и протянула ее брату, он пристроил ее на багажник, а я тут же села за его спиной, ткнувшись щекой куда-то между его лопаток.

И мы понеслись по песчаной дороге, моторы ревели, ветер бил в лицо, а я была абсолютно счастлива. Позже, когда я поливала грядки в огороде Агнес, а Роланд вызвался мне помогать, он спросил о моей несчастной любви, мол, как оно там и все такое.

— Вряд ли мы с ним еще увидимся, — ответила я, поражаясь, каким незначительным теперь представлялось данное обстоятельство. Еще вчера это было трагедией, а сейчас… а сейчас я вряд ли бы вспомнила о своем студенте, не спроси о нем Роланд. Вот так началось то сумасшедшее лето.

Пес поднял голову и выразительно посмотрел на меня — мол, долго мы еще здесь сидеть будем? Последние дни у него выдались чрезвычайно насыщенные событиями.

— Ладно, пошли, — сказала я, поднимаясь, и неспешным шагом направилась к хутору, держась за руль велосипеда.

Помнится, в то лето меня удивил не только стремительно повзрослевший Роланд, вымахавший выше отца. Сила уже тогда была в нем немалая, «вылитый дед» — тут же подхватили кумушки, по большей части те, кто в силу возраста моего деда в глаза не видел. Удивило отношение к нему Агнес. Она и раньше, безусловно, выделяла его среди всех своих внуков, а было их четверо, не считая меня. Это тоже приписали необыкновенной похожести Роланда на бог знает куда подевавшегося деда. Мол, бабкино сердце тает при виде красавца-внука, и все такое.

Как я уже сказала, похожа на деда была моя мать, а вовсе не Макс, и уж точно не Роланд, который унаследовал от отца светлые волосы и ярко-синие глаза, от матери ямочку на подбородке и пухлые губы, а в остальном был похож на самого себя. Так что бабкино сердце я в расчет не принимала. Она не то чтобы перед ним заискивала, на это Агнес вряд ли была способна, но совершенно точно считалась с его мнением и соглашалась с ним, ничуть не сомневаясь в его правильности. К примеру, скажет бабка:

— Надо крышу на погребе починить, в двух местах протекает.

Роланд крышу деловито осмотрит и выносит вердикт:

— Проще сломать и заново сделать, стропила сгнили.

И бабка тут же кивает:

— Ломать так ломать.

В свои неполные девятнадцать Роланд по хозяйству умел делать все. И за каникулы умудрялся столько всего починить, покрасить, переделать, что бабкино к нему особое расположение в общем-то было понятно. Работу он любил, все у него получалось ловко. Научил его всем этим премудростям Стас, но в то лето он был, скорее, «на подхвате», помогал Роланду, а не наоборот. И все чаще на вопросы бабки отвечал: «Как хозяин скажет…», имея в виду Роланда, и в этих его словах не было и тени насмешки, только уважение. Уважение взрослого мужика к ровне.

Само собой, я изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом. И вовсе не в ожидании бабкиной похвалы (дождешься от нее, как же), рядом с Роландом неумехой быть не хотелось. И всю немалую крестьянскую работу мы выполняли легко и слаженно.

Покос. Роланд и Стас идут рядом, за ними остаются ровные валики скошенной травы, впереди над полем завис жаворонок. Стас в широкой рубахе, не сковывающей движения, Роланд голый по пояс, спина блестит от пота. Высоко поднимая босые ноги, я бегу по колкой траве, несу холодный квас. Бабка квас терпеть не могла (и в самом деле, с чего бы немке-аристократке его любить), а вот Роланд считал, что лучше кваса жажду ничто не утоляет, и нате вам, в доме к его приезду квас всегда готов, свойский, ядреный. Мужчины прекращают работать и пьют по очереди из глиняного кувшина, на стенках которого холодная влага. Роланд смеется и прижимает кувшин к моей руке, я визжу и отскакиваю.

Возвращаюсь в дом, беру грабли ворошить сено, скошенное накануне. Пою что-то себе под нос, то и дело поглядывая на удаляющуюся фигуру брата. Я абсолютно счастлива и даже не задаюсь вопросом, почему быть счастливой так просто. Как дышать. И от жизни вроде бы ничего не ждешь, если только нового дня, который непременно наступит (а куда ему деться?) и будет таким же счастливым. Счастье разлито в воздухе, оно переполняет до краев, от него хочется петь, и я горланю песни, все, что придут в голову, раздражая этим бабку. Но она молчит, только качает головой и отворачивается.

Вечером мы садимся на мотоцикл и отправляемся в село. Возле клуба собирается вся молодежь. Танцы под магнитофон, потом все вместе едем купаться. Костер, печеная картошка, песни под гитару. В этом деле Звягинцеву нет равных. Он у нас главный исполнитель задушевного городского романса, и он же первый добытчик самогона. Берет у соседки за малые деньги. Та качает головой, просит помалкивать и продолжает делать свой маленький бизнес. Для девчонок в магазине покупают сухое вино, пользуясь тем, что большинству парней уже восемнадцать.

Под утро все разъезжаются, глаза слипаются, в голове одна мысль «спать!». Но, кажется, голова только коснулась подушки, а бабка уже гремит посудой в кухне и зовет:

— Анна!

И я плетусь, покачиваясь из стороны в сторону, не разбирая дороги, вижу, как во дворе Роланд обливается холодной водой, и тут же волна счастья захлестывает с головой, и я, еще с зубной щеткой во рту, начинаю петь. И утро становится волшебным… После обеда мы ложимся под раскидистой липой, таращимся в небо и неспешно болтаем, пока нас не сморит сон…

Верный вдруг залаял и припустился к калитке, чуть приоткрытой. Запереть ее я опять не потрудилась. Когда я ее распахнула, пес бросился вперед и теперь к чему-то принюхивался, стоя на крыльце.

— Эй! — позвала я. — Есть кто-нибудь?

Ответить не пожелали. Верный встревоженным не выглядел, скорее, заинтересованным. Я подошла ближе. Букетик бессмертников лежал на верхней ступеньке.

— Юрис, — я досадливо покачала головой и тут увидела еще кое-что. Рядом с букетиком — часы. Золотые, с браслетом на пружинах.

С минуту я тупо смотрела на них. Потом взяла в руки, повертела. И стала оглядываться.

— Юрис! — позвала громче. — Иди сюда! Я тебя шоколадом угощу.

Парня здесь не было, не то он выдал бы себя неловким движением, шорохом…

Я вошла в дом, держа часы в руке, Верный трусил рядом. В комнате Агнес принялась искать шкатулку, торопливо открыла ее, чуть не сломав ноготь. Бабкины часы на месте, лежали сверху, среди вороха булавок, пуговиц и прочей ерунды. Часы были похожи, и все же разные. Бабкины требовали ремонта: браслет оказался сломан. Лопнула пружина. С мыслью о том, что кто-то забрал часы из шкатулки, а потом вернул, можно смело распроститься. Идея наивная до глупости, согласна. Но это лучше, чем думать, будто передо мной часы убитой девушки.

Теперь я в этом не сомневалась. Юрис был свидетелем убийства? Или обнаружил труп уже позже и снял с убитой часы? А если снял не он, а убийца? И к Юрису они попали только сегодня, а он поспешил сделать мне подарок. Как попали? Он их украл? Значит, оказался в доме убийцы, то есть хорошо его знает? Или случайно отыскал его тайник? Как-то сомнительно. Куда охотней я поверю, что часы он снял с трупа, просто потому что они ему понравились.

Был еще вариант, который даже рассматривать не хотелось. Юрис окончательно спятил, и убийство его рук дело. С чего безобидному парню вдруг убивать? Это я знаю парня много лет, а следователи в его безобидности могут усомниться. Надо попытаться с ним поговорить.

Уже пыталась — напомнила я себе, вспомнив его мамашу.

Юрису, в любом случае, что-то известно об убийстве. Для начала надо его найти, а еще сообщить о находке Звягинцеву. Он решит, что делать дальше.

Я набрала номер старого друга, но Сергей не ответил. Не желает, чтобы его беспокоили после ночной попойки, или, напротив, очень занят?

Через несколько минут я уже мчалась на велосипеде в село, на этот раз, оставив Верного во дворе, калитку заперла на ключ. Юрис всю дорогу не шел из головы.

«Он что-то видел», — мысленно твердила я. Его матери о часах пока лучше не знать.

Въезжая в село, я направилась в сторону магазина. Навстречу мне попалась ватага ребятишек.

— Вы Юриса видели? — спросила я. Все дружно пожали плечами.

— Я утром видела, — ответила девочка лет девяти. — Возле церкви, он с каким-то дядькой разговаривал.


— С дядькой? Ты его не знаешь?

— Нет.

— И никогда раньше здесь не встречала?

— Он в капюшоне был. И в очках. Лицо не разглядеть. Юрис хотел сбежать, но дядька этот его за руку схватил и не выпускал, а Юрис вырывался, закричал. Тетя Катя мимо шла и сказала: «Отпусти его». Дядька Юриса отпустил, и тот убежал.

— Давно это было?

— Утром.

— А поточнее?

— Не знаю. Утром.

Дети уже удалились на значительное расстояние, то и дело оглядываясь, девочка бросилась их догонять.

— Как тебя зовут? — крикнула я.

— Владислава.

— Черт, — пробормотала я, и вовсе не имя девочки было тому виной. Я понятия не имела, что делать дальше.

Искать Юриса? Где он может находиться? Да где угодно. Неизвестный мужчина, с которым он разговаривал утром, очень меня беспокоил. То, что девочке он не знаком, насторожило. Хотя нет худа без добра, на чужака непременно обратят внимание…

Я не заметила, как оказалась возле дома Юриса, притормозила, толком не зная, чего хочу.

— Вот ведь привязалась, — услышала я за спиной, мать Юриса направлялась к калитке, судя по пакету в ее руках, возвращалась из магазина.

— Здравствуйте, — сказала я. — Ваш сын дома?

— Чего тебе от парня надо? — возмутилась она, повышая голос.

— Послушайте, ваш сын мог видеть убийцу, поэтому сам находится в опасности. Его надо немедленно найти.

— Вот и ищи, если надо. Ментов на нас натравила, совести у тебя нет. На убогого наговариваешь. Я бы на их месте поинтересовалась, что ты так ухватилась за это убийство? Тебе-то что за дело? Ты что, следователь? Нет. А чего тогда? Может, у тебя спросить надо, кто убил и за что? Вы ведь в тот вечер вместе с девчонкой с электрички шли?

К этому моменту уже несколько сограждан толпились неподалеку, прислушиваясь к разговору.

— Где Юрис? — потеряв терпение, рявкнула я.

— А бес его знает, — развела она руками, пакет вдруг лопнул, и из него посыпались продукты.

— Да чтоб тебя! — взревела тетка и стала их собирать, а я покатила дальше.

Через каждые сто метров останавливалась и звала Юриса, таким образом проехав по селу из конца в конец. Граждане, что попадались навстречу, смотрели неодобрительно. Нарушители здешнего сонного покоя популярностью точно не пользовались. Вчера мы шли по улице с песнями, что смело можно приравнять к дебошу, а сегодня я нарушаю покой громкими криками.

Прошел примерно час, Юрис не появлялся, зато теперь все село знало о моих поисках.

— Посмотри возле старой фермы, — выйдя на крыльцо, сказала мне женщина, имя которой я не помнила. — Там детня скворечник сколотила, Юрис его облюбовал. По крайней мере, я не раз его там видела.

Я отправилась к старой ферме. Скворечник, как его назвала женщина, соорудили на большом тополе, из старых досок и мягкой кровли.

— Юрис! — с надеждой позвала я, стоя под деревом, но скворечник оказался пуст.

Чтобы убедиться в этом, пришлось взобраться на ближайшую толстую ветку. Спуститься оказалось куда труднее. Вместе с раздражением я почувствовала усталость. Может, не стоит мне бегать, как на пожаре, вводя граждан в сомнение относительно моего душевного здоровья?

К вечеру Юрис должен домой вернуться, хотя не факт. Очень может быть, что возвратится он за полночь, мать его отлучки не особенно беспокоят. В любом случае Звягинцев обратит внимание на мой звонок, перезвонит, и мои проблемы на этом закончатся, а его начнутся.

Тут я подумала: Юрис, вполне возможно, сейчас на хуторе, решил взглянуть на то, как я радуюсь подарку. Я почти убедила себя в этом. Лучше дождаться его появления, сидя дома, чем гоняться за ним по окрестностям.

«На хутор», — решила я, но еще раз заглянуть к нему домой сочла не лишним, тем более что село мне все равно было не миновать.

Мать Юриса на мое появление не отреагировала, хотя я долго звонила в дверь. Зато проходившая мимо соседка сказала:

— У художника посмотри. Он к ним часто заглядывает.

Я поехала к Коровиным, сомневаясь, что найду там Юриса. К тому моменту явилась непрошеная мысль: вряд ли я вообще его найду. На душе было скверно, то ли от предчувствия, то ли просто от усталости.

Я подъехала к дому Коровина и громко позвала:

— Екатерина Осиповна!