Добро пожаловать в Пхеньян!

 * * * 
 


Благодарности




В самых первых путевых заметках, написанных по следам моих путешествий в КНДР, я сделал упор на зрительные впечатления от страны и на ее культуру. В данной книге эти материалы нашли свое дальнейшее развитие. Мне хотелось бы выразить свою признательность Дэвиду Веласко (David Velasco) из журнала «Artforum» и Линдси Поллок (Lindsay Pollock), Ричарду Вайну (Richard Vine) и Кэти Лебовиц (Cathy Lebowitz) из журнала «Art in America» за публикацию и редактирование этих моих ранних материалов.

После моей учебной поездки в Пхеньян в 2016 году некоммерческая организация «Spring Workshop» предоставила мне в Гонконге просто-таки роскошное место, чтобы в течение нескольких месяцев я мог привести в порядок сотни страниц дневников и заметок, написанных мной в поездках. Это действительно было исключительно важно, для того чтобы начать работу над книгой. Я в долгу перед Дефни Айас (Defne Ayas), которая порекомендовала мне съемную квартиру на время работы, а также перед всеми сотрудниками «Spring Workshop», из которых мне особо хочется выделить Мими Браун (Mimi Brown) и Кристину Ли (Christina Li).

Из этого огромного мегаполиса я отправился через полмира в лесистые окрестности Вильнюса, где воспользовался гостеприимством центра искусств «Rupert». Во время пребывания в этом центре передо мной стояла двоякая цель: начать писать эту книгу и одновременно подготовиться к выставке. Это были воодушевляющие и очень продуктивные несколько недель самой благодарной на свете работы. Я признателен Юсти Йонутите (Juste Jonutyte) и всему персоналу центра «Rupert», благодаря которым всё это стало возможным.

В 2017 году я стал стипендиатом международной программы под эгидой Национального музея современного искусства в Сеуле, где и была написана бо́льшая часть черновика данной книги. Жизненный опыт, который я получил, работая в этом замечательном городе, обогатил и расширил мое понимание корейского народа – с исторической, культурной и лингвистической точек зрения. Я встречался со многими бывшими гражданами Северной Кореи, большинства имен которых я, к сожалению, не запомнил. После общения с ними мое представление о жизни, существующей на севере от 38-й параллели, неизбежно менялось, а все эти встречи, вместе взятые, заставили меня осознать, насколько жизнь «там» многогранна, как неправильно мы ее понимаем и сколь мало знаем о ней. Вклад этих людей в мой проект невозможно переоценить, и я должен особо поблагодарить Сын Му, Чан Чинсона, Ким Кёнмука, Ким Бомхи, Дирка Флейшманна, Бартомю Мари, Мису Син, Барбару Куэто, Эмили Байтс, Сон Кванчжу, Пак Хичжуна, Цой Сын, Ё Кёнхвана, Ючжин Квон, Эмму Коралл.

Затем я отправился в норвежский Берген и был тепло встречен сотрудниками художественного центра «Hordaland Kunstsenter», который предоставил мне место для жизни и работы над окончательной версией этой книги. Мои самые сердечные благодарности Скотту Эллиоту и Антее Байз за приглашение и поддержку.

Спасибо Алеку Сигли и агентству «Tongil Tours», благодаря которым и стала возможна моя учебная поездка. Я признателен также Саймону Кокреллу и компании «Koryo Tours», организовавшим мое первое путешествие в Северную Корею. Во время одной из поездок со мной была Пернилла Скар Нордбю – из основных положений ее магистерской диссертации по архитектуре Северной Кореи я почерпнул для себя очень многое. Большое спасибо Джону Монтейту, который был со мной в первой поездке. Особую благодарность хочу выразить Тому Мастерсу, который пробудил во мне интерес к Северной Корее, что и положило начало этому проекту.

Майек Коччиа был не просто моим агентом. На нем я «обкатывал» все фрагменты этой книги, он был моим врачевателем и просто другом. Без сомнения, эта книга никогда не увидела бы свет, если бы он не был рядом со мной на каждом шаге этого проекта.

Моя признательность Полу Уитлэчу за его интерес к проекту и выказанный энтузиазм, за его редакторские находки, которые оказались жизненно важными для окончательной версии книги. Большое спасибо всей команде издательства «Hachette», особенно Лорен Хюммель, Каролине Курек, Джоанне Пинскер и Одетте Флеминг.

Отдельная благодарность моему большому другу и учителю Брюсу Бендерсону, который знал существенно больше меня о том, что, заблудившись, можно найти огромное богатство. Также спасибо Берти Маршаллу, приютившему меня в Лондоне, и моему уже ушедшему от нас другу Брайану Тенесси Клафлину, который вдохновлял и поддерживал меня. Он верил, что рано или поздно я напишу эту книгу. Спасибо моим друзьям в Берлине и вообще во всем мире, которые все прошедшие годы стойко выдерживали мою многочасовую болтовню о Северной Корее. Спасибо моим родителям – Деби и Джону Джеппесенам, моей бабушке – Элизабет Блэкбёрн, которые мужественно перенесли всё это. Спасибо Ван Пин-Сяну – там, где он, чувствуешь себя как дома.

Большое спасибо друзьям из Пхеньяна – всех их невозможно перечислить. Увидимся с вами как-нибудь еще!





Предисловие автора




Написание книги – это деятельность, которая поглощает вас полностью. Вы гонитесь за какими-то аморфными идеалами, которые часто не в состоянии внятно высказать, чтобы понять, где же правда. Именно поэтому вам необходимо это всё ЗАПИСАТЬ. А если речь идет о человеческих жизнях, то процесс написания книги таит в себе потенциальную опасность. Любой, кто решится ступить на территорию Северной Кореи, должен отчетливо это осознавать. Северная Корея ставит под вопрос базовые принципы реального мира. Это снова и снова напоминает мне о путях, которыми «правда» постоянно переопределяется окружающим ее контекстом.

Северная Корея ставит перед иностранными исследователями многочисленные проблемы. Когда я работал над данной книгой, одна проблема всегда была в центре моего внимания – безопасность, причем в меньшей степени моя собственная, а в большей – тех, с кем я пересекался на своем пути. Был необходим некий компромисс для защиты источников информации. Всё изложенное в этой книге – правда в той части, что касается происходившего со мной или с теми, кого я хорошо знаю. Многие другие упомянутые истории на самом деле являются результатом моей авторской «компиляции» событий из жизни двух или более реальных людей. Большинство имен было изменено. Например, товарищ Ким Намрён (Kim Nam Ryong) – это собирательный образ, созданный на основе биографий многих людей, с которыми я встречался, даже дружил или о которых я так или иначе узнавал. Некоторые из них являются жителями Пхеньяна, другие были ими в прошлом. «Корейская государственная туристическая компания», в которой работает этот собирательный персонаж, – вымышленная фирма, ее деятельность описана на основе знаний, почерпнутых мной из наблюдений за несколькими принадлежащими государству туристическими бюро.

Среди беженцев, с которыми я общался на Юге или в других странах, я пытался найти тех, кто намеренно избегал общения с прессой. Некоторые из них требовали плату за свои интервью – от общения с такими людьми я старательно уклонялся. Стремясь не подвергать общавшихся со мной опасности, но при этом не предлагая им денег, я пытался выработать такой сценарий разговоров с ними, при котором у них не было бы никаких внутренних мотивов давать мне какую-либо ложную информацию о том, что они пережили в прошлом и чего они ожидают от будущего.

В дополнение к этому «камуфляжу» я использовал и другие приемы из арсенала писателя-публициста для достижения краткости и ясности. В частности, я изменил временной порядок нескольких событий, слил воедино ряд интервью, чтобы изложение материала выглядело более логично. Моей целью было дать читателю не дневник с точным описанием происходивших со мною в Северной Корее событий, а скорее представление о том, что я чувствовал и переживал там во время нескольких своих поездок. Хотя события в книге разворачиваются в основном вокруг моей учебной программы 2016 года, иногда я дополнял повествование примерами из более ранних поездок, а также тем, что видел уже позднее – в 2017 году.

Мне также пришлось решать проблемы достоверности источников информации и возможности проверки фактов. Как подтвердит любой, кто занимался изучением Северной Кореи, стандартные журналистские и научные подходы к проведению исследований очень часто невозможно использовать в данном контексте. Приходится отделять факты от слухов и домыслов. (Ирония состоит в том, что это в действительности отражает реальность, в которой живет среднестатистический северокореец, получающий «из уст в уста» наиболее ценную для себя информацию.) Это противоречие постоянно возникало в процессе моей работы над книгой. Поэтому я пришел к выводу, что наиболее честным будет каждый раз упоминать об этих философских затруднениях по мере их появления. Несколько таких моментов переданы в книге в виде диалогов между мной и моими попутчиками.

Были и проблемы лингвистического характера. К вящему удивлению, существуют две системы транслитерации слов корейского языка при написании их латинскими буквами. Так называемая система Маккьюна – Райшауэра (Mc Cune – Reischauer romanization), которая считается устаревшей, до сих пор в ходу в Северной Корее. В Южной же Корее с 2000 года официально используется Новая система романизации (Revised Romanization system). Еще больше запутывает ситуацию и то, что большинство самых употребительных имен собственных подчиняются старой системе Маккьюна – Райшауэра в обеих Кореях (например, транслитерация самой распространенной корейской фамилии «Ким» остается «Kim», а не «Gim», как этого, казалось бы, требует новая система; латинское написание названия столицы КНДР также сохраняет написание «Pyongyang», а не «Pyeongyang», что соответствовало бы новой системе). Принимая во внимание преобладание старой системы транслитерации в англоязычной литературе, а также то, что я начал изучать корейский язык именно в Северной Корее, в данной книге я придерживаюсь транслитерации корейских слов по системе Маккьюна – Райшауэра. При этом я не буду ставить дефис в написании корейских имен, которые всегда идут за фамилиями (например, на Юге будет «Jong-un», в то время как на Севере это «Jong Un»)[1].

За исключением только что описанных сложных случаев я постарался сделать так, чтобы в книге говорилось то, в чем я уверен на сто процентов. Любые возможные ошибки, если они вдруг встретятся, остаются на моей и только на моей совести.





Пролог




Удивительным образом навязчивые идеи влияют на жизнь человека. Десятилетним мальчишкой я смотрел репортаж о падении Берлинской стены, находясь в своей комнате нашего пригородного дома на юге США, и не мог полностью прочувствовать всю значимость происходившего. Конечно, меня учили, что коммунизм – это что-то плохое, абсолютно противоположное чистейшей демократии, в обстановке которой я воспитывался и которую должен был холить и лелеять в будущем. Тогда я уже мог понимать, что это – зло и что оно подходит к своему концу. Всё вокруг было или черным, или белым; только хорошим или только плохим; только грубым или только гладким. Когда десятилетний подросток начинает сознательную жизнь в таких тепличных условиях, у него нет ни малейшего представления о реальной сути вещей и о тех формах жизни, которые сильно отличаются от его собственной. Чуть менее чем через десять лет после этого я гулял по улицам тех самых серых городов Центральной Европы, которые ребенком видел в вечерних новостях.

Я жил в двух из них – Праге и Берлине – в течение долгого периода моей молодости. Каждый раз, когда меня спрашивают, что заставило меня переехать в эти города, видевшие самые мрачные и наиболее знаменательные события прошлого века, я не могу дать четкий ответ. Вероятно, было что-то такое в моих детстве и юности, что побудило меня к изменению той стандартной траектории жизни, которая естественным образом должна была вытекать из воспитания в благополучных пригородах юга Соединенных Штатов. Растущее любопытство и даже очарование другим укладом жизни привели меня сначала в Нью-Йорк, где я изучал искусство, литературу и философию в университете, в котором господствовали левые взгляды, а всё происходящее рассматривалось через призму марксистской интерпретации исторического процесса. Поначалу я увлекся системами верований с богатой обрядовой практикой и идеологическими «вывертами», мне хотелось пересмотреть те ограниченные способы восприятия окружающей действительности, которыми я располагал. Я обнаружил, что лучший способ добиться всего этого – постоянно перемещаться, никогда и нигде подолгу не задерживаясь. Я стремился уклониться от любых обстоятельств, которые могли бы привести меня к тому, что походило на пугающую «зону комфорта». Наверняка мои друзья из Берлина – города, где я живу в последнее время, – скажут вам, что я трачу уйму времени, путешествуя. Понятие «дом» как одно постоянное место жизни становится для меня всё более и более туманным.

Одним словом, я стал писателем. Образцом для подражания были бодлеровский «фланёр»[2], «шпациргенгер»[3] Роберта Вальзера, странник-скиталец, не испытывающий никаких привязанностей к какой-либо стране, нации, коллективу или идеологии, а только лишь к ГОРОДУ в самом общем и широком понимании – к хаотичному и беспорядочному мегаполису, к сумасшедшей религии, воспевающей постоянное движение, в котором рождается поэзия. В отличие от привязанного к Парижу Бодлера (возможности путешествий в XIX веке соответствовали своему времени), мне повезло жить в эпоху, когда путешествия стали доступнее и проще, чем когда-либо ранее. Мегаполисы всего мира с их разнообразием и богатством стали благодатной почвой для моего творческого роста.

Так как одержимость переменой мест является тем, что в первую очередь и питает мое писательское вдохновение, главная цель моих путешествий – это потеряться, ощутить себя чужаком в новом окружении, каждый раз восхищаясь процессом превращения чего-то чуждого в нечто очень знакомое и близкое. Я готов преодолевать огромные расстояния, чтобы затеряться в какой-нибудь новой, незнакомой для меня среде.

Поэтому весьма странно, что такой персонаж, как я сам, вдруг может оказаться привязанным к одному конкретному городу на планете, в котором кому-либо просто запрещено потеряться, городу со странными обычаями, который управляется в соответствии с еще более странной идеологической системой. К столице странного государства, во главе которого стоит странный лидер, к столице страны, которая повсеместно и демонизируется, и высмеивается, которую боятся и вообще не понимают. Это такое место, от которого странник вроде меня, находящийся в постоянном поиске свободы ото всех условностей «обычного» существования путем писательского труда и постоянных перемещений, казалось бы, должен сторониться. Никакое «фланирование» не разрешено в Пхеньяне! Вы не сможете даже просто прогуляться в одиночестве без сопровождения местного официально лицензированного гида, который обязан следить за тем, чтобы вы перемещались по строго заданному маршруту. Что такое место может дать кому-то вроде меня? Оказалось, очень многое. Поскольку в основе моей страсти к путешествиям лежало стремление к постоянному ощущению интриги, к познанию и «расшифровке» того, что выглядит непонятным или даже непостижимым. К нахождению смысла в том, что кажется диковинным и чуждым. Неслучайно первая повесть, которую я написал в 23 года, частично была о религиозном поклонении НЛО.

Издалека кажется, что Северная Корея – результат такого же, только доведенного до абсурда, коммунистического эксперимента, что и два европейских города, в которых я жил и поэтому ежедневно сталкивался с его отголосками. В самой же Северной Корее происходящее воспринимается как поистине ДРУГОЙ жизненный уклад. Как и многие другие, я и не подозревал, что попасть туда в принципе возможно. Однако в одном из разговоров с моим другом Томом Мастерсом, автором многочисленных путеводителей, я узнал, что он не только уже ездил в Северную Корею несколько раз, но вскоре собирается туда снова. Это необходимо было для переработки главы о Северной Корее в очередном путеводителе, над которым он в то время трудился. Было бы мне интересно поехать с ним?


Мы приземлились в Пхеньяне весной 2012 года, через несколько месяцев после кончины Ким Чен Ира. Страна внезапно оказалась в руках его сына, о котором ни народ Северной Кореи, ни весь остальной мир практически ничего не знали. Дух неопределенности парил над улицами Пхеньяна, где распространяемые шепотом сплетни и слухи были главными источниками информации о происходящих в стране событиях. Конечно, в воздухе витали и другие настроения – ощущение всепроникающих паранойи и подозрительности. Как, впрочем, и весьма заметная надежда на возможные изменения, которые молодой лидер может с собой принести – многие были настроены оптимистически.

Я не ожидал оказаться в столь красочном месте. И не рассчитывал, что меня будут принимать с такой теплотой. Несмотря на то что всю свою взрослую жизнь я прожил как экспат[4], у меня по-прежнему американский паспорт, поэтому в глазах северокорейских властей и граждан я – американец со всем вытекающим из этого. (В стране с господствующей ультранационалистической идеологией, в которой зарубежные поездки запрещены практически всем, кроме горстки избранных, понятие «экспатриация» вводило в ступор большинство северокорейцев, которые просто не могли себе представить, как подобное возможно в принципе.) Я – гражданин враждебного государства. Однако стандартная враждебность по отношению к США, выражаемая государственными средствами массовой информации Корейской Народно-Демократической Республики (официальное название страны, сокращенно КНДР), практически никогда не ощущалась со стороны тех северокорейцев, с которыми я сталкивался в своей поездке, как направленная лично на меня. В составе нашей группы путешествующих я был единственным американцем, но ко мне относились так же вежливо, как и ко всем остальным. Как и во всех странах Восточной Азии, иностранцы тут – дорогие гости, и обхаживают их с чувством благодарности; гостеприимство является частью культуры. В очень музыкальной Северной Корее даже есть такая песенка «Пан-гап-сым-ни-да» («Приятно познакомиться!»), которую корейцы обожают петь всем зарубежным гостям. Но северокорейцы стремятся не просто показать, что вам тут рады, больше всего они хотят, чтобы страна, которой они бесконечно гордятся, по-настоящему впечатлила вас.

Я знал достаточно много, чтобы просто «купиться» на всё это, но все-таки не мог в некоторой степени не поддаться этому очарованию. Я знал о ядерном оружии, о концентрационных лагерях, о царившем в стране беззаконии. Но ограничивается ли всё только этим? Отправляясь в страну, я осознавал, что лишь частично смогу получить ответы на свои вопросы. Это может показаться достаточно странным, но я не только смог в значительной степени смириться со специфическим характером северокорейского туризма, организованного по примеру Советского Союза, но и быстро понял причины этого. В самом деле, в стране, где практически за каждым следят постоянно, почему я – иностранный турист, гражданин враждебной страны – должен оказаться исключением из правила?

После той, самой первой поездки в 2012 году я возвращался в Северную Корею еще несколько раз. Первый из них – буквально через месяц – на фестиваль «Ариран»[5], о котором я писал для журнала «Artforum». Следующий раз я побывал в Пхеньяне в 2014 году в рамках тура, посвященного особенностям местной архитектуры. Благодаря этому я увидел, насколько изменился город всего за два года. Именно эта поездка заставила меня гораздо глубже понять приоритеты руководства страны, которые зачастую скрываются за заголовками в СМИ, и те пути, какими развивается и меняется столица – в соответствии с данными приоритетами.

За эти годы я жадно поглотил все книги о Северной Корее, которые только попадались мне в руки: от воспоминаний беженцев до академических трактатов, посвященных искусству, кинематографу, социологии и экономике. Одним словом, всё, что могло дать мне понимание реальной повседневной жизни, скрывающейся за многочисленными слоями пропаганды и мифотворчества. Затем, в начале 2016 года, я наткнулся на статью на одном из новостных сайтов, посвященных Северной Корее. Она была о новой компании «Tongil Tours». В отличие от других туристических бюро, предлагающих стандартные трех-или восьмидневные туры с практически одинаковыми маршрутами, «Tongil Tours» была задумана для реализации программ образовательного обмена. Замысел Алека Сигли (Alek Sigley) – молодого австралийского студента, специализирующегося на восточноазиатских исследованиях, – состоял в организации летом того года первой месячной программы интенсивного изучения корейского языка для иностранцев на базе ведущего образовательного учреждения Пхеньяна – Педагогического института имени Ким Хёнчжика. Я немедленно зашел на сайт «Tongil Tours» и зарегистрировался для участия в программе.

Я не колебался ни секунды. Я только что закончил кандидатскую диссертацию, поставив точку в этой главе своей биографии после пяти лет работы, и мне было необходимо что-то новое, в чем я бы смог «потеряться». И это новое вдруг оказалось прямо передо мною, само шло мне в руки. В него можно было нырнуть с головой, принять участие – пусть и в роли практически стороннего наблюдателя – в «истории настоящего». Кроме того, я люблю изучать иностранные языки. Эту любовь мне привил наш преподаватель сравнительного литературоведения в колледже, он утверждал, что невозможно по-настоящему понять какую-либо страну, пока не изучишь ее язык. Поэтому я тотчас же решил, что это именно та возможность, о которой я долго мечтал. Однако я никак не мог предположить, что она когда-нибудь станет реальностью: попытаться понять КНДР изнутри, на ее собственном языке, с помощью погружения в ее повседневную жизнь в течение пусть и ограниченного, но всё же достаточно большого периода времени. Шанс провести там целый месяц, по сравнению со стандартными несколькими днями обычного туриста, – это возможность постичь те нюансы, которые просто недоступны большинству иностранцев.

Некоторые из моих родственников и друзей опасались, что я могу там «потеряться» уже в буквальном смысле. Всего за месяц до этого студент из Университета Вирджинии Отто Уормбиер (Otto Warmbier) был арестован в Пхеньяне за попытку украсть пропагандистский плакат. Многие американские СМИ утверждали, что арест носил политический характер и имел недвусмысленное символическое значение: никто из американцев не будет в безопасности на территории Северной Кореи. Однако я бывал в Пхеньяне до этого, и тогда в северокорейских тюрьмах уже сидело несколько американцев. Медийная истерия меня не очень трогала. Я был прекрасно осведомлен о правилах, которых следует придерживаться, путешествуя по КНДР, а также сопоставлял риски с возможными выигрышами.

Я также задумывался об этических вопросах, связанных с поездками в Северную Корею. Очень многие принципиально против них, они считают, что путешествия «в гости к диктаторам» – это дешевая практика «мрачного туризма». Это когда кажется, что все граждане «несчастной страны» являются по сути не более чем узниками режима или живыми пропагандистскими плакатами. И наконец, привозя свои деньги в Северную Корею, турист способствует разработке там ядерного оружия.

Никто ни разу не предъявил доказательств, что доходы от туризма направляются на поддержку военных программ КНДР. А поскольку эта страна отказывается публиковать данные о своем бюджете и его расходных статьях, то правду об этом мы, скорее всего, никогда не узнаем. Но это не останавливает многочисленные западные СМИ, которые предположение о том, что доходы от иностранного туризма направляются на программы разработки ядерного оружия, представляют точно установленным фактом. Я ни в коем случае не оправдываю правительство Северной Кореи и не отрицаю того, что там совершаются ужасные вещи, но ведь средства вкладываются и в строительство домов, школ и больниц. Если у вас будут неопровержимые доказательства того, что деньги, которые вы потратили в поездке, пошли на строительство детского дома, станет ли это решающим фактором для вас при ответе на вопрос «ехать или нет?» Разве не существует таких аспектов в жизни разных стран – включая вашу собственную, – которые могут многим не нравиться? Если мы начнем бойкотировать поездки в некоторые страны, исходя из подобного рода этических соображений, мы очень скоро придем к тому, что «этично» вообще никуда не ездить.

Такие этические аргументы не слишком приемлемы, потому что реально всё дело сводится к отношению и намерениям каждого конкретного путешественника, которые невозможно проконтролировать.

Северная Корея – это обнищавшая страна, народ которой живет в обстановке постоянно меняющихся капризов репрессивного полицейского государства. И в принципе, почти каждый, за исключением обладателей паспортов Южной Кореи, имеет право легально въехать в страну. Из этого следует, что любой, кто захочет, может просто отправиться туда «поглазеть». Однако предполагать, что этот мотив движет КАЖДЫМ, кто решается посетить КНДР, – смешно и беспочвенно. В своих предыдущих поездках в эту страну я сталкивался с иностранцами совершенно разных социальных групп: от докторов до историков архитектуры и стюардесс, цели которых были совершенно разными. Нелогично предполагать, что единицы вдохновленных путешественников, рискнувших пойти на такую авантюру, несмотря на очевидные трудности и расходы, исходят исключительно из циничных соображений.

Немногочисленные туристические компании, занимающиеся организацией поездок в Северную Корею, как несомненное достоинство своего продукта обычно подчеркивают, что прямое общение иностранца с местными может помочь «открыть глаза» на многое и «изменить восприятие» принятых в северокорейском обществе норм. Вообще-то я скептически отношусь к любой рекламе, но в данном случае я видел своими глазами, что подобное человеческое взаимодействие действительно весьма эффективно. Я наблюдал, как ведут себя северокорейцы во время первых в их жизни разговоров с чужаками из другого, «внешнего» мира и как в результате им волей-неволей приходится пересматривать прописные истины, которые вбивали им в головы всю предыдущую жизнь. Что еще более удивительно – это работает и в обратную сторону: так, от северокорейцев я узнал о своем мире такие вещи, о которых в противном случае никогда бы так и не задумался. Я узнал, что очень многое, что я до этого слышал о Северной Корее и во что меня учили верить, является ложным, преувеличенным или искаженным.

У меня всегда было смутное предположение, что все СМИ являются идеологически предвзятыми, независимо от провозглашаемой ими степени своей объективности. Но тут я пришел к четкому пониманию, что в западных СМИ большинство репортажей о Северной Корее, которые и формируют наше отношение к этой стране, являются идеологизированными. Все происходящее в Северной Корее очень часто преподносится как нечто совершенно иррациональное. Мой собственный опыт заставляет усомниться в такой интерпретации и подозревать, что эта предлагаемая «иррациональность» – всего лишь некий штамп, ярлык, который используют те, кто просто не желает понять точку зрения оппонентов.

Я убежден, что именно человечность, пусть и не совершенная, как раз и единит людей из Северной Кореи с теми, кого я встречал где бы то ни было в мире, но именно это игнорируется в погоне за сиюминутными политическими выгодами. Я видел, как некоторые организации продолжают бороться и работать, даже процветать, в условиях оказываемого сверху давления. Мое общение с северокорейцами по большей части происходило в заранее согласованных местах, в которых за ними постоянно наблюдали. Но даже в таких условиях были моменты, которые в принципе не поддавались контролю – например, возникновение новых идей. В этом смысле поездки в Северную Корею носят глубоко подрывной характер, так как они приносят пользу обеим сторонам. Они являются плодотворной альтернативой или даже заменой более последовательных форм дипломатии, которые должны были бы иметь место, но которых не было на момент написания этой книги.

Месяц, проведенный в Пхеньяне, привел меня к пониманию следующего. Моя отчужденность, пропитавшаяся чувством американской исключительности, от которого очень трудно избавиться, всегда вынуждала меня держать некоторую дистанцию по отношению к исследуемым странам и городам, и этого не изменили даже мои постоянные странствия в самые разные уголки планеты. К тому же как писатель я всегда оказывался как бы вне того, что я наблюдал, вне самой истории. Написание текста помогало мне незримо присутствовать, быть неким невидимым посредником, который не принимает прямого участия в происходящем. И вот такая дистанция, как я сейчас понимаю, не позволяет достичь истинного понимания. Отправиться в Северную Корею оказалось несложно. А для того чтобы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО начать понимать эту кажущуюся непостижимой страну, мне пришлось приложить усилия и избавиться от этой искусственно созданной дистанции, той невидимой перегородки, которая отделяет «нас» от «них». Я проделал долгий путь, который в итоге оказался неконтролируемым, хотя внешне он таким и не выглядит.

Спустя пять лет я пришел куда-то, где всё совершенно не так, как в начале моего пути. Это и есть наилучший способ «потеряться» – когда в сухом остатке у вас гораздо большее, чем просто ваш путь.





Часть первая

Мечты забытого города





Первая глава




По утрам весь город накрывает дымка. Твое пробуждение вовсе не означает, что ты проснулся. Наоборот, ты как будто бы переходишь из одного состояния сна в другое. В какой-то иной чарующий мир. Эта дымка не скрывает все вертикальные здания, образующие панораму города. Она скорее окутывает их, и поэтому разноцветные дома предстают артистами на сцене за практически прозрачным занавесом.

Вглядываясь в пространство сквозь этот занавес, твой глаз различает вишнево-красное пламя, венчающее Монумент идеям чучхе и даже самую верхушку гостиницы «Рюгён». Эта дымка причудливо клубится над водами реки Тэдонган, которая неторопливо змеится сквозь центр города, а пара судов, ведущих работы по углублению дна, подчеркивают ее плавное течение. Всё вокруг тихое и спокойное, как воды этой реки. В эти моменты ощущаешь себя в богом забытом месте, бесконечно далеко от плотной мозаики перемешанных друг с другом людей и автомобилей, от постоянного шума и неоновой вакханалии какой-либо мировой столицы XXI века.

И вдруг всю эту мечтательно-благолепную тишину пронзает некий звук, настолько бесплотно-легкий, что возникает мгновенная мысль о том, что его несет ветер. Потом начинаешь думать, что его источником является какой-то старый синтезатор-терменвокс[6]. Ты открываешь окно, силясь понять, что происходит. Кажется, звук исходит откуда-то из района главного вокзала, расположенного на другом конце улицы. Может ли это быть сиреной воздушной тревоги? Нет… Затем следует второй звук: слышится жутковатая мелодия, похожая на саундтрек какого-то мрачного фильма.

Это – песня. Это – жалобный крик. Это – мягкая команда. Вы понимаете, что это некий огромный будильник для людей, живущих в центре Пхеньяна, часть их утреннего ритуала. Повсеместно, во всех этих домах пастельных цветов, люди поднимаются со своих кроватей, умываются, облачаются в униформу с обязательными красными значками слева на груди – прямо у сердца. На вопрос, содержащийся в названии песни («Где же Вы, Дорогой Полководец»[7]), дается ответ ее всепроникающим и нарастающим торжественным звучанием. Оно напоминает всем тем, пробудившимся из мира грез, тем, кто отлично знает наизусть не звучащие сейчас слова, где они находятся в реальном мире.





* * *


Наиболее амбициозные обитатели города встают даже раньше, чем раздастся рев этого утреннего гимна. Там, где-то в восточном Пхеньяне, в районах, которые в прошлом находились в запустении, а в последние годы стали бастионом местных «нуворишей», изобилующим новыми магазинами, ресторанами, центрами отдыха и жилыми комплексами со всем их соблазнительным блеском, товарищ Ким Намрён просыпается в четыре утра под мелодию из «Титаника», звучащую из его смартфона «Ариран». Пока его жена и восьмилетняя дочка еще спят, товарищ Ким в гостиной делает утреннюю зарядку, а затем за чашкой чая на кухне просматривает утренние газеты. Это «Нодон Синмун», или «Рабочая газета», – главный печатный орган страны, а также множество других изданий, предназначенных только для глаз новой деловой элиты. Еще ему, как директору одной из государственных компаний, занимающихся иностранным туризмом, доступен целый ряд документов Трудовой партии Кореи. В этих документах сформулированы директивы политического и административного характера, которые он обязан выполнять или, по крайней мере, к которым должен выказывать свою приверженность. Возвращаясь к «Нодон Синмун», он внимательно читает передовицу, чтобы почувствовать «тональность», которую задает высшее руководство наступающему дню. Как и другие наиболее продвинутые жители столицы, он научился читать между строк; часто то, что в явном виде отсутствует в этих текстах, является наиболее важным и показательным.

В половине шестого пора будить жену и дочку. Вместе они завтракают кукурузной кашей и яйцами вкрутую, запивают это кислым йогуртом китайского производства, который дочка предпочитает заменить молоком, восстановленным из порошка.

Вскоре после того, как товарищ Ким уезжает в 7 утра на работу, раздается громкий стук в дверь. «Просыпайтесь!» Громкий и знакомый голос говорит: «Время уборки!»

В дверях – товарищ Ли, староста инминбана – «народной группы», в которую входит определенное число местных жителей. Каждый северокореец принадлежит какому-нибудь инминбану, который обычно состоит из 20–40 семей. В доме, в котором живет товарищ Ким, все квартиры выходят на одну общую лестницу и образуют один инминбан. Инминбанчжан, староста народной группы, – это обычно женщина среднего или пожилого возраста. Ее главная задача, согласно одному из пропагандистских плакатов, – «не терять революционную бдительность». Пристально следить за всеми, кто входит на вверенную ей территорию и выходит с нее, отмечать все мельчайшие детали. Товарищ Ли хорошо усвоила из тех курсов, которые она проходила прежде, чем стать старостой, что хороший инминбанчжан должен точно знать, сколько ложек и палочек хранится на каждой кухне, и иметь возможность отправить эту информацию куда надо по первому сигналу.

Инминбанчжан – это вообще-то надоедливый сосед, получивший официальный статус. Это местный смотрящий, который должен пристально следить за наиболее сокровенными сторонами частной жизни тех, за кого он отвечает. Вплоть до 1995 года инминбанчжаны должны были даже составлять отчеты о том, как и на что граждане тратят свои деньги – в особенности, если дело доходило до крупных покупок, в частности, предметов роскоши, стоимость которых подозрительно превосходила средние доходы семьи.

Все претенденты на позиции инминбанчжана проходят отбор, впрочем, как и на любые другие рабочие места в КНДР. Такие женщины, как товарищ Ли, могут жить достаточно хорошо по местным стандартам. В теории, они должны осматривать каждую подведомственную квартиру как минимум раз в неделю. Но во многих инминбанах, включая тот, к которому принадлежит товарищ Ким, это правило постепенно было забыто, что отражает всё расширяющуюся брешь между теорией и практикой, появившуюся с того момента, когда новый молодой лидер пришел к власти. Тем не менее инминбанчжан может сделать жизнь другого человека невыносимой. Каждая смышленая и предприимчивая хозяйка после переезда на новую квартиру должна подружиться со своей инминбанчжан, одаривая последнюю и словесными комплиментами, и, что важнее, материальными подарками. В ответ на это инминбанчжан будет закрывать глаза на незначительные отступления от правил.