Доброключения и рассуждения Луция Катина

– Глупости! – Беттина топнула ногой. – Вы поступили правильно. Гонять зло с места на место безответственно. Вы ведь знаете закон сохранения энергии? Сколько в одном месте убавится, столько прибудет в другом. Хороший подарок сделали бы вы соседям! Нет, милый друг, зло подлежит не изгнанию, но уничтожению.

– Вы оправдываете убийство?! – поразился Катин.

– Заповедь «не убий» придумана ханжами, – отрезала решительная девица. – Почитайте Библию, она полна восхвалений убийцам. Сам Бог – убийца. То утопит всё человечество, то испепелит Содом и Гоморру. Нравственный закон должен звучать иначе: «Не убивай тех, кто не убивает сам».

– Я с вами никогда не соглашусь!

– Желаете оспорить мою позицию?

Она остановилась, уперев руки в бока. Катин тоже. Теоретические диспуты с госпожой фон Вайлер составляли одну из главных радостей его жизни.

– Подождите меня! Подождите!

По лунной аллее, под голыми деревьями, к ним бежал Гансель.

– Ангелика спит ангельским сном, а я чувствую, что сегодня не сомкну глаз! Вы только подумайте! Мы в пути всего три месяца, а уже достигли третьей станции! Пройдет еще каких-нибудь три года, и мы будем обитать в раю!





Глава XI




Тучи над раем. Непозволительная роскошь дружбы. Преимущества Рациония над Флогистоном



В последний день уходящего 1760 года к первому министру княжества Гартенлянд барону Катину явился суперинтендант полиции барон Вагнер.

Новости были тревожные. В приграничном округе Штайнфельд опять произошли беспорядки, на сей раз очень серьезные.

– Крестьяне, собравшись толпой в сто или более человек, напали на временный лагерь саксонцев и разгромили его. Два десятка покалечены, один при смерти. Хуже всего, что избиты полицейские, пытавшиеся остановить драку. Я вам и прежде докладывал, что авторитет власти каждодневно падает, но такого еще не бывало. Если проблема чужаков не разрешится в самом скором времени…

– Не смейте их так называть! – сердито перебил Катин. – Не уподобляйтесь «Юнкерской газете»! Этих людей мы называем «гостями».

– Прошу прощения… Но в данном случае гости сами виноваты. Вчера они обокрали дом тамошнего священника, вот люди и возмутились.

– А откуда известно, что кражу совершили гости?

– Кто ж еще? – Суперинтендант пожал плечами. – Пока за околицей не возник лагерь саксонцев, в деревне краж не случалось.

Министр вздохнул.

– Я вижу, это еще не всё?

– Так точно. Вчера принца вновь освистали на улице. А стены Гартенбурга с утра обклеены вот этим…

Вагнер протянул листок с неряшливой гравюрой. На ней трое оборванцев в тюрингских шапках насилуют белокурую женщину в гартенляндском кружевном чепце. Рядом принц Карл-Йоганн, похожий на хорька, говорит: «Потерпи, милая!» А медведь с точкой на лбу, первый министр, воздымает лапу к надписи: «Это естественные права личности!»

– Вот вам последствия давешнего инцидента с женой пекаря.

– Но мы же выдворили виновных обратно в Тюрингию!

– Этого недостаточно. Подле каждой такой афишки собираются люди. Лица у них такие, что, боюсь, не закидают ли принца камнями. Попросите его прекратить поездки верхом. Только в карете. А вам, господин барон, я настоятельно советую вовсе не выходить из дворца… Листовки печатают в типографии господина Зальца. Запретить ему делать это мы не можем, но попробуйте с ним поговорить.

– О чем? – хмуро спросил Катин.

– Он все-таки солидный человек, рыцарь, отец семейства. Объясните, что на такую картинку глазеют мальчишки. Им нет дела до политики, их привлекает непристойность. Поглядите, как смачно у бабы нарисованы стати.

– Хорошо. Попросите господина Зальца сделать мне визит.

Попрощавшись с суперинтендантом, Луций вернулся к чтению годового доклада, приготовленного вторым министром бароном Драйхандом для отчета перед ассамблеей.

Согласно пространному документу, дела в экономике шли превосходно. За истекший период государственные доходы выросли на два с половиной миллиона, таможенные сборы – на тридцать пять процентов, осенняя ярмарка собрала вдвое больше купцов, чем весенняя, «Гартенбанк» увеличил активы на семьдесят процентов и готов выплатить вкладчикам пятнадцатипроцентные дивиденды. Строительство университета обходится дешевле, чем предполагалось, ибо из-за войны очень упали в цене строительные материалы. Нынче строят в одном Гартенлянде, в прочих землях лишь разрушают.

Войне, длящейся вот уже пятый год, в докладе посвящалась отдельная статья. Хоть это нигде прямо не говорилось, но между строк читалось, что барон Драйханд очень ею доволен. Деньги, товары, хорошие мастера со всех сторон стекаются в гартенляндский оазис, зеленеющий средь пепелищ, а спрос на зерно, мясо, сукно и фураж все время возрастает. Конечно, нейтралитет обходится недешево, писал Драйханд, ибо теперь приходится оплачивать два прусских полка и два австрийских, но издержки от войны в несколько раз перекрываются прибылью. Есть все основания рассчитывать, бодро докладывал министр, что новый 1761 год окажется еще более доходным.

И ни слова о проблеме «гостей». Ведь это не забота второго министра.

Да, в результате реформ и нейтралитета бывшее Обер-Ангальтское княжество достигло процветания, особенно заметного на фоне всеевропейского разорения, но возникли последствия, которых совершенно не предвидели благомысленные преобразователи.


Земной рай отличается от небесного тем, что расположен на земле и небо ему не принадлежит. Когда оно затягивается черными тучами, на чудесный сад обрушивается ураган.

Первое время в Европе потешались над ангальтскими чудачествами – всеми этими юнкерами-башмачниками, рыцарями-шляпниками и баронами-купцами. Но довольно скоро соседи и проезжающие увидели, как разительно жизнь Гартенлянда отличается от других земель. Там спокойно, зажиточно, чисто, привольно, невероятно низкие подати, прекрасные дороги, повсюду строительство и благоустройство – тем, кто попадал в этот край, не хотелось оттуда уезжать.

И некоторые предпочитали остаться. Потом стали прибывать новые, с семьями и скарбом, – чтобы пересидеть в мирном месте до окончания военных невзгод. Пока это были люди обеспеченные и способные сами за себя платить, гартенляндцы только радовались. Но война всё не кончалась, ее пожар разгорался пуще, опустошая новые территории, и в Гартенлянд потянулись беженцы из сопредельных государств, иногда целыми деревнями. Повсюду разнесся слух, что добрый принц Карл-Йоганн никому не позволяет умереть с голоду, дает несчастным пищу и кров. Возник один лагерь из наскоро сколоченных балаганов, потом второй, третий, десятый.

Наплыву голодранцев в княжестве никто не обрадовался. Кому понравится, что рядом селятся нищеброды, которые тебе завидуют, свинячат, воруют, да просто сбивают цену на труд!

Весь последний год в Гартенлянде полыхали ожесточенные споры – что делать с так называемыми гостями.

Принц и первый министр ратовали за гуманность и милосердие, ассамблея заявляла протесты, и общество было на ее стороне.

Радикальная «Юнкерская газета», а в последнее время и умеренная «Рыцарская» каждый день печатали новости о безобразиях, чинимых пришельцами. Уличные листовки и лубки призывали людей не надеяться на правительство – брать дело в свои руки. Была, правда, и третья газета, «Баронская», поддерживавшая официальную позицию, но это скучное издание мало кто читал.

Оптимистичный доклад не исправил Луцию испорченного настроения. Нужно было что-то решать, и быстро, иначе обитатели земного рая разнесут его к черту. Пронеслась и тут же была с негодованием изгнана крамольная мысль: рай возможен только под самодержавным управлением всемогущего Бога, а ежели там станет распоряжаться ассамблея райских представителей, получится чепуха.

Но часы прозвонили одиннадцать раз, и министр немного повеселел. Это было время, когда к нему приходила пить кофе Беттина после того, как позавтракает с августейшей четой.

Появилась она и сегодня, сразу после одиннадцатого удара, неизменно пунктуальная.

– Что их высочества? – рассеянно спросил Луций, когда кофешенк удалился и они остались наедине.

– Как всегда. Воркуют. Свежие, нежные, сладкие, как две вазочки воздушного крема, – сказала несентиментальная фрейляйн. – Одно из преимуществ «белого брака» состоит в том, что супруги никогда не видят друг друга неубранными, не слышат, как обожаемое существо храпит иль пускает ветры. Утром выходят из своих спален к завтраку разряженные и благоуханные, да восхищаются, какие они прекрасные.

И мы могли бы каждое утро вместе завтракать да восхищаться, подумал Катин, но вслух ничего подобного произнести, конечно, не осмелился. Два с половиной года назад, набравшись смелости, он все же сделал высокочтимой подруге предложение. Лучше было не вспоминать, как она ему ответила…

– Что, плохо? – спросила Беттина, взяв со стола скверную афишку. – В стране уже восемнадцать лагерей. Это больше десяти тысяч человек. Дело закончится большим кровопролитием. Сколько раз повторять: оттягивать решение нельзя.

– Знаю…

– Отчего же вы не поговорите с Ганселем?

– Не могу. Это будет ударом в спину, предательством. Завтра, в первый день нового года, он собирается выступать перед ассамблеей. Вся речь – о великих принципах человечности, ради которых должно нести жертвы. Боюсь, его ошикают – те самые люди, которые ему всем обязаны… Если еще и я его покину… Я единственная его опора. Я его друг.

– Вы первый министр, – строго молвила фрейляйн. – Кому вы служите – государю или государству?

– Обоим!

– Но если государю потребно одно, а государству – противоположное? Каков будет ваш выбор? Помните наш разговор о том, что плох правитель, который любит своих друзей больше, чем свою страну? То же можно сказать и о министре. Если вы любите Ганселя больше, чем страну, поступите честно: останьтесь верным другом, но тогда покиньте правительство. Иначе вы все равно получаетесь предателем – тех самых граждан, которым присягнули служить…

– Тсс! – поднял руку Луций, услышав за дверью хорошо знакомые шаги, быстрые и легкие. – Это он!

Беттина поднялась.

– Я ухожу. Иначе наговорю ему резкостей. За завтраком еле удержалась.

Она вышла в левую дверь, а в правую уже стучался принц.

– Прочитали доклад Драйханда? – весело спросил он, поздоровавшись. – Отчет укрепляет наши позиции перед ассамблеей. Профицит бюджета в миллион двести семьдесят тысяч талеров позволит нам решить проблему с содержанием гостей без ущерба для Гартенлянда. Мы можем выплачивать небольшое, но достаточное пособие каждой семье!

– Чтобы, узнав об этом, в страну хлынули новые толпы беженцев? Через месяц их будет двадцать тысяч, через три месяца – пятьдесят. Эта орда пожрет все плоды нашего Эдема, а затем его вытопчет…

Принц посерьезнел.

– Не спорю. Возможно, так и произойдет. Но разве не клялись мы друг другу пожертвовать всем ради наших прекрасных принципов, если воспонадобится?

– Прекрасные принципы существуют ради создания прекрасной жизни. Если же она не создается, значит, с принципами что-то не так. Их должно ревизовать и пересмотреть…

Катин сбился, не в силах видеть, как тускнеет лицо друга.

– Что же вы предлагаете? – тихо спросил принц.

– Беженцев, которые уже здесь, расселить из лагерей по всей стране – не лагерями, а семьями. Пособия выдавать только вдовам и сиротам, остальные пусть работают и кормят себя сами. Впредь пускать в страну только тех, кто имеет средства для самостоятельного проживания. Для этого придется учредить пограничную стражу. Думаю, больших дополнительных расходов не понадобится – прирубежные жители станут исполнять эту службу добровольно. Вот вкратце то, что я намерен завтра говорить на ассамблее в моей министерской речи.

– Вы отступаетесь от меня? – Глаза Ганселя наполнились слезами. – Вы, мой дорогой, единственный друг?

Защипало в носу и у Катина. Но уступить было нельзя.

– Что вы такое, ваше высочество?

– То есть?

– Вы – это человек по имени Карл-Йоганн или вы – государь, на плечах которого лежит бремя ответственности за страну? Я люблю обоих, но сейчас могу быть верен лишь одному из вас, ибо человек и государь находятся в разладе между собой. Если вы предпочитаете видеть меня своим другом, я немедля подам в отставку и всегда буду на стороне моего любимого Ганселя, даже если он совершает ошибки. Позвольте мне сделать сей выбор! Клянусь, это мое самое горячее желание!