Дом в Вечерних песках

Эльф сдержанно вздохнул.

– Послушай, старушка, у тебя сложилось превратное впечатление. Я не хочу портить тебе удовольствие. Если я проявляю живой интерес к нашему приятелю Страйту, то только потому, что его дом начал привлекать нежелательное внимание.

– Это ты о чем? В каком смысле?

– Если помнишь, я связан с Министерством внутренних дел. Осуществляю надзор над деятельностью некоторых полицейских структур.

– Полицейских структур? Лордом Страйтом заинтересовалась полиция? Почему?

– Ну, во‑первых, в его доме было совершено самоубийство. Во-вторых, он сам куда-то исчез, что весьма нелюбезно с его стороны. Ну, а сегодня утром… в общем, сама увидишь, когда приедем на место. Я уверен, ты захочешь все увидеть своими глазами – из соображений достоверности.

– Достоверности? А теперь ты о чем говоришь?

– Я говорю о статье, которую ты напишешь для «Газетт».

– Господи, да о чем? Эльф, что за бред!

– О печальном событии, которое получит широкий резонанс в обществе. – Он снова глянул в окно. – Так, мы сворачиваем на Пикадилли. Сейчас нет времени объяснять, так что доверься мне, очень тебя прошу. Тебе ведь нужна стоящая тема? Ты хочешь раскрыть громкие тайны? Красотка, доверься мне, я обещаю, у тебя будет полный букет. Не только Страйт, но и все остальное. Похитители душ. Пропавшая девушка. Абсолютно все.

Октавия забыла все, что хотела сказать, и теперь только ошеломленно смотрела на него, медленно качая головой. Эльф наклонился к ней.

– Не спрашивай, откуда я знаю. Теперь это не важно. Ты ведь хочешь найти ее, да? Наверно, даже обещание дала. Не отвечай. Я тоже хочу, пусть и по другим причинам. Прошу, доверься мне. Сделай это для меня. После я смогу сделать для тебя гораздо, гораздо больше.

Октавия отклонилась назад, задумчиво глядя на него. Эльф тоже откинулся на спинку сиденья, раскрыв ладони, словно приветствовал ее оценивающий взгляд.

– Хили это не напечатает, – покачала она головой.

– Еще как напечатает, сердце мое. Не напечатает, значит, половина газет Лондона выпустят этот материал раньше его. Возможно, ему даже придется поместить статью на следующий день.

Экипаж замедлил ход на углу Хаф-Мун-стрит, где, несмотря на непогоду, собралась небольшая толпа. Два полицейских фургона, встав вплотную один за другим, заблокировали путь. Перед ними стояли в ряд, хоть и не плечом к плечу, констебли, грозными взглядами отпугивавшие зевак. Какой-то человек в коричневом, стараясь казаться неприметным, расхаживал между ними и время от времени тихим голосом отдавал распоряжения. Наблюдательный и степенный, он был в невзрачном пальто и такой же невзрачной шляпе, которые, как и Эльф, он словно у кого-то позаимствовал. Увидев их экипаж, он подал сигнал, и оцепление расступилось, констебли принялись расчищать путь. Человек в коричневом молча прикоснулся пальцем к шляпе, когда они проезжали мимо. Эльф, как будто высматривавший его, едва они подъехали к Страйт-хаус, вяло махнул рукой в ответ. И только тогда Октавия узнала мужчину.

– Это же тот самый человек, – заметила она. – Мы видели его в Ашенден-хаус. Ты сказал, что знаком с ним постольку-поскольку. Кто он, Эльф? Полицейский?

– Не совсем, старушка.

Она снова внимательно посмотрела на мужчину. Блеклым был не только его наряд. В сероватом свете даже кожа его имела необычный оттенок, словно ее естественный цвет специально тщательно вытравили.

– Послушай, Эльф, – произнесла Октавия. – У меня такое ощущение, будто я тебя совсем не знаю. Если ты можешь все это устроить, зачем тебе я? Ты и без моей помощи найдешь, что сообщить в газеты.

– Послушай, красотка, – доверительным тоном отвечал он, снова повернувшись к ней. – Я все понимаю. Я знаю: это не совсем то, что бы ты хотела. Ты предпочла бы завоевать себе имя на скандале, который раскопала сама, но обычно не мы выбираем обстоятельства, создающие нам ту или иную репутацию. Судьба – это только в сказках, дорогая. В жизни бывают только возможности и преимущества.

Октавия ждала, сохраняя на лице непроницаемое выражение. Она знала, что будет продолжение.

– И ты должна понять кое-что еще, красотка. Да, это хорошая возможность, но кроме того, необходимость. Я не могу всего объяснить – во всяком случае пока, однако мы должны пойти на этот шаг, если хотим, чтобы оставалась надежда отыскать ту пропавшую девушку. Есть другие заинтересованные стороны, которые почти наверняка сведут на нет все наши усилия, если мы ничего не предпримем. Это позволит нам выиграть время – не много, конечно, но, может быть, его хватит. Ну, что скажешь, мисс Октавия Хиллингдон? Не упустишь свой шанс?

Она смиренно вздохнула.

– Ты так говоришь, будто у меня есть выбор. Спасибо, конечно. Ты очень любезен, по-своему.

Эльф надел перчатки.

– Ну и прекрасно. – На губах его заиграла двусмысленная улыбка. – Тогда слушай. Всех подробностей мне не сообщили, но оцепление не стали бы выставлять, чтобы сдержать толпу, если б ей не было на что поглазеть. Ты, я знаю, не кисейная барышня, наверняка всякого насмотрелась, колеся на своем велосипеде по сомнительным районам. Но все равно, боюсь, ты должна подготовиться.

– Подготовиться? Как?

Эльф снова вытащил из пальто фляжку и протянул ей.

– Для начала, – сказал он, – все же выпей.



МЕЙФЭР ГАЗЕТТ

4 февраля 1893 г.

ЕЩЕ ОДНА СМЕРТЬ В СТРАЙТ-ХАУС

В Страйт-хаус на Хаф-Мун-стрит, в лондонской резиденции лорда Страйта, 14-го графа Мондли, погиб еще один человек, по непонятной причине. Этой смерти предшествовала гибель мисс Эстер Тулл, белошвейки 37 лет, скончавшейся при поразительно схожих обстоятельствах вечером первого числа сего месяца. По обоим трагическим случаям будет проведено коронерское расследование, дату которого объявит г-н А. Бракстон Хикс, коронер Юго-западного отделения полиции Лондона и Суррея.

На этот раз погиб мужчина примерно 55 лет, скончавшийся в результате падения с верхнего этажа особняка. Его останки сегодня рано утром обнаружил Джек Уорнок, инспектор полиции отделения «С», который находился поблизости в связи с полицейским расследованием, не имеющим отношения к данному происшествию. Он дал интервью корреспонденту «Газетт».

При падении погибший сильно разбил лицо и верхнюю часть тела. Присутствовавшему корреспонденту позволили взглянуть на обезображенный труп с близкого расстояния. К тому времени личность погибшего еще не была установлена, и полицейский врач не прибыл на место происшествия. Инспектор Уорнок своими предположениями делиться не стал, но подтвердил, что возраст погибшего соответствует возрасту лорда Страйта.

На вопрос о том, проживали ли в Страйт-хаус другие мужчины, помимо его светлости, Уорнок сказал, что насколько ему известно, нет, если не считать прислуги; при этом он заметил, что на погибшем не униформа слуги, а вечерний наряд знатного джентльмена.


Присутствовавший корреспондент попыталась расспросить домочадцев, но никто из них не пожелал ничего говорить. Посетителей в Страйт-хаус не принимают, и от представителей его светлости не ожидается официального заявления, пока компетентные органы не дадут свое заключение.





XXI


Гидеона разбудило безмолвие утихомирившейся непогоды.

Он во сне ощутил его, это затишье, а вместе с ним и все возрастающую тревожность ночных грез. Ему снились родители, теперь без лиц, стершихся из его памяти. Они бросили его на изрытой колеями дороге в каком-то болотистом краю. Он стоял на месте и звал их, но голос застревал в горле.

Мама один раз оглянулась, рукой прикрывая от света побелевшее лицо, и снова побрела вперед, вместе с отцом направляясь к ожидавшей их груженой повозке. В пустынном небе промелькнул ястреб. Повозка медленно покатила прочь. И все замерло. Беззвучие пугало. Наверно, так и бывает в конце. Наверно, наступает тишина.

С этими мыслями Гидеон и проснулся. И еще со странным ощущением, что в отведенной ему комнате произошли какие-то перемены. С минуту он лежал не дыша, затем резко сел в постели, словно чтобы застать врасплох украдкой пробравшегося к нему незваного гостя. Никого не было, и он не заметил признаков того, чтобы кто-то заходил к нему, пока он спал. Стакан воды стоял, как и стоял, на тумбочке у кровати. Одежда висела там, где он ее повесил, – на стуле у умывальника. Шторы были задвинуты все так же неплотно, в просвете между ними, где сияла луна, когда он ложился спать, теперь чернела темнота.

Ничего не изменилось, во всяком случае, ничего такого он не заметил, но то странное чувство не пропадало. Произошло некое неуловимое преображение. Оно ощущалось в неподвижности воздуха, в пятне холодного света, падавшего в дверной проем.

Сам не зная зачем, Гидеон поднялся с постели и встал перед зеркалом туалетного столика. Ночная сорочка, что ему одолжили, болталась на его тощей фигуре. Настороженно озираясь, он пошевелил пальцами ног. Половицы под ступнями были сухие и растрескавшиеся, по структуре напоминая ребристую поверхность ракушек. Гидеон прошел к окну и раздвинул шторы, впуская в комнату угасающее сияние луны. В дюнах вяло копошился увязающий в песках ветер. В том месте, где море сливалось с темнотой, зеленела полоса цвета лишайника.

Вон там.

Слева, на краю его поля зрения. С лестничной площадки в дверь скользнул квадрат бледного света. Если подождать… Если отбросить от себя эту мысль или смотреть в сторону, пока световое пятно не исчезнет… Если подождать, а потом повернуться, он ничего не увидит. Тогда можно пожурить себя, с облегчением вздохнуть и снова лечь в постель.

Так и сделал. Повернулся. Вот, смотри. Повернулся – ничего.

Да нет.

Вон там.

Гидеон зажмурился. Снова разжал веки. Чувства восприятия, казалось, отделились от него, поплыли, словно в тумане. Он видел ее и в то же время не видел.

– Энджи? Мисс Таттон?

Она блекла. Они расстались несколько часов назад, и все равно он был потрясен переменами в ее облике. Он приблизился к ней, с беспокойством ее разглядывая. Наверно, прежде эти перемены скрывала одежда, по крайней мере отчасти. Тогда она была полностью одета, теперь же все ее облачение состояло из одной только пожелтевшей истончавшей ночной сорочки. Процесс таяния плоти, начавшийся от правых конечностей, постепенно охватывал все более обширные участки тела. Правая рука исчезла почти до локтя, правая нога от стопы до колена тоже обрела прозрачность, как у привидения. И все же то, что от нее осталось, создавало впечатление утонченной целостности. Нежная упругая впадинка у основания шеи в обрамлении резко очерченных ключиц.

– О, Энджи.

– Тсс, – произнесла она. – Тише-тише, баю-бай.

Бледный свет на лестничной площадке замерцал и вспыхнул ярче. Леденящий и ровный, он исходил из какого-то незримого источника. Гидеон подумал про опал, который ему как-то показал один студент в Селуин-колледже, чей отец служил в Министерстве по делам колоний. Этот камень добыли в Занзибаре, и даже на влажной липкой ладони он сиял, как флакон, в который закупорили луч арктического солнца.

Гидеон осмелился шагнуть ближе.

– Энджи? – обратился он к девушке. – Что-то случилось? Вас что-то разбудило?

Спрашивая, он уже сознавал, что она и не думала спать. Она не спала с тех пор, как ее забрали из больницы. Полутень, дал ей определение Каттер. Может, в призрак она еще и не превратилась, но естественных потребностей, свойственных человеку, уже не испытывала.

И все же что-то ее растревожило – возможно, эта странная тишь природы. Она снова оживает, отметил Гидеон. Воздух заколыхался, по окнам прерывисто застучал дождь.

Мисс Таттон, рассеянная и молчаливая, мерила шагами комнату, но теперь вдруг остановилась и насторожилась.

– Ветер подует, – голос у нее был безучастный и какой-то выхолощенный, – Господь милостив.

– Энджи?

Она казалась возбужденной, пребывая в своем далеком неведомом мире, и Гидеон попробовал успокоить ее. Робко протянул к ней руку, намереваясь просто тронуть ее за плечо, но она, зашипев на него, резко отпрянула. На секунду ее черты исказились в отталкивающе свирепой гримасе.

– Мисс Таттон? – Он попятился. – Мисс Таттон, простите, ради бога, я не хотел…

Но это мгновение миновало. В ее лице снова отразилась растерянность. Она нервно вертела головой по сторонам. Стук дождя по карнизам усиливался.

– Энджи? – ласково обратился к ней Гидеон, опасаясь, как бы она опять не набросилась на него. – Angela mea. Значит, вы превращаетесь в ангела? Нас учили подвергать сомнению подобные взгляды, но сам Августин, возможно, полагал иначе. Говоря об ангелах, утверждал он, мы имеем в виду ту миссию, что они исполняют, а не их природу. По своей природе они духи.

Анджела словно не слышала его. Она подняла лицо к небу, будто принюхиваясь.

– Мисс Таттон? – Но он понимал, что это бесполезно. Гидеон сокрушенно покачал головой. – Некогда я благоговел перед вами, но тогда я не помнил первое значение того слова: оно несло в себе ужас задолго до того, как стало обозначать чудо. Я забыл, что в Писании ангелы – это не всегда серафимы. Есть еще ангелы разрушения.

Анджела посмотрела на него, или сквозь него, с жадностью и ожесточенностью во взоре.

– Простите, – повторил Гидеон. – Простите меня за мой лепет. Я с самого начала был безнадежен. Вы помните, Энджи? Те первые деньки, летом? Неужели не помните?

Она шагнула к нему, босыми ногами бесшумно ступая по половицам. Ее взгляд забегал по его лицу, словно она выискивала в нем сходство с каким-то портретом. Гидеон замер.