Дорогая миссис Бёрд…

– Да, да. – Банти легко встала на мою сторону, а затем столь же легко переметнулась во вражеский лагерь. – Хорошие, да не очень-то.

Она была права. Не хотелось плакать, но Эдмунд поступил так подло.

– А ты ему только что жилетку отправила, – из уст Банти это прозвучало так, словно я построила для него танк.

Снова в точку. Я могла сшить что угодно, но вязала из рук вон плохо и над этой жилеткой просидела целую вечность.

– Может, он ее так и не получил, – Эдмунд же сражался против нацистов, а значит, его нельзя было судить так строго.

Но он меня бросил! Мне стало дурно. Телеграмма делала свое дело.

– Я налью тебе чего-нибудь, – Банти взяла быка за рога. Мы и в лучшие времена почти не пили, но в такой день, как сегодня, можно начинать.

Она откинула крышку бара в виде глобуса. Он был огромный, невероятно безвкусный, но бабушка Банти, будучи хозяйкой дома, сочла, что он вполне современный. Мы с Банти сошлись на том, что, если Лондон захватят немцы и будут ломиться к нам в дом, мы сбросим его на них с лестницы. Вся территория Британской Империи на нем была выкрашена в смелый оранжевый цвет, это должно здорово их разозлить.

– Виски с содовой подойдет, – Банти очень любила американское кино.

– Спасибо. – Я не пила ни виски, ни содовую, но это было очень мило.

– Льда нет, – прибавила она так, будто это было второй из сегодняшних бед.

Я хотела было сказать, что да, конечно, у нас его нет, мы же в западном Лондоне, а не в Калифорнии, но это было бы нечестно. Хватит с нее плохих новостей.

– Налей уж тогда и себе, – предложила я, на что Банти охотно согласилась.

Было двадцать минут четвертого, и пить виски в столь ранний час было как-то волнительно. Наверное, так делала Бетт Дэвис. Почему это должно было случиться вот так, когда пришел конец нашей с Эдмундом помолвке? Я не хотела истерик, но мне было больно – словно кто-то влепил мне пощечину. Очень больно.

Я взяла бокал. Готова поспорить, Бетт Дэвис не страдала бы. Вряд ли она вообще вышла бы за такого, как Эдмунд. Он бы показался ей чересчур скучным. Если быть совсем честной, мне он тоже казался немного скучным, а я была просто девчонкой из Гемпшира, а не кинозвездой. Были у Эдмунда и другие недостатки, например, иногда он бывал невыносимо напыщенным. Он высмеял меня, когда я сказала ему, что хочу стать военной корреспонденткой.

Когда я вспомнила об этом, идея не выходить за него замуж начала казаться не столь уж плохой. Слегка взбодрившись, я понюхала виски. Банти подняла бокал, и я тоже.

А потом мы, как говорится, хорошенько отхлебнули.

Мы посмотрели друг на друга, чувствуя, как внутри все жжет огнем, и принялись кашлять. Брошена, а теперь еще и отравлена. Последние несколько минут выдались крайне насыщенными.

Чуть позже я вытерла слезы, пытаясь прийти в себя.

– А что бы сделала Бетт Дэвис на моем месте?

– Пристрелила его и подалась в бега, – прохрипела Банти, сидевшая на диване рядом и разглаживавшая юбку. – Эм, честно, жилетка выглядела так, будто ее вязал обезумевший маньяк, может, это его и спугнуло, но так с тобой поступать – уж это ни в какие ворота не лезет.

– Точно, – согласилась я, так как теперь мы знали, что жених мой жив-здоров и даже бодр и весел, и от этого его поступок был еще ужаснее.

Правда была в том, что я любила Эдмунда, хоть отец и говорил, что он родился идиотом. Он был добрым малым, и я знала его с самого детства, и когда его призвали на службу, я согласилась с ним встречаться. И когда его отправили на фронт, он спросил, выйду ли я за него замуж, и я патриотически согласилась. Не то чтобы я с ума сходила от любви к нему, но он был очень мил, да к тому же отправлялся на бой за мир во всем мире.

Мы сидели вот так, в унылой зимней гостиной, и я подумывала, а не сделать ли еще глоточек. Пожар внутри уже погас, стало совсем неплохо, и, кажется, я настроилась на философский лад.

Я взглянула на телеграмму на камине.

– Интересно, какая она, эта Венди.

– Готова поспорить, та еще уродина, – верная мне Банти для выводов не нуждалась в доказательствах.

Мы помолчали немного, размышляя о грандиозности случившегося.

– Я всем об этом расскажу.

Прозвучало не очень убедительно.

– Маме и отцу, и бабушке, и преподобному Уиффлу.

Преподобный Уиффл был нашим приходским священником. Он страдал подагрой и косил на один глаз, но беседы с ним были приятны, если поймешь, в какой смотреть. По меньшей мере, он бы счел нашу с Эдмундом размолвку странной.

На самом деле, когда все об этом узнают, будет еще печальнее.

Отец скажет, что «этот мальчишка – первейший дурак в целом свете», а мама вмешается со своим «Альфред, ругань делу не поможет, но Эдмунд действительно поступил очень глупо».

Нет, это уж слишком.

– Банти, я останусь старой девой.

Я была на грани отчаяния.


– Перестань, у тебя еще все впереди, – возразила Банти.

– Нет, поезд уже ушел. – Нужно привыкать к новой жизни, нужно быть сильной. – Нытиков никто не любит, но снова через это пройти мне бы не хотелось. Хватит с меня всех этих помолвок. Сосредоточусь на карьере.

– Тем лучше для тебя! – Банти беспечно умолчала о моем провале с новой работой. – Кому сдался этот паршивый Эдмунд?

Она продолжала налегать на виски.

– Прости, но, – она хватала ртом воздух, – я, кажется, задыхаюсь!

Я похлопала ее по спине – безрезультатно. Включила радио в надежде, что поможет. Банти чуть слышно всхлипывала, из-за телеграммы или оттого, что готова была вот-вот отключиться.

Идти на смену в пожарную часть было еще рано, но, покончив с виски, я пошла в свою комнату, чтобы переодеться и подвести итоги. На самом деле я чувствовала себя прескверно. Даже если Эдмунд поступил так гадко, все равно он когда-то меня любил. Я думала, что он меня любит. Раз ты помолвлена, значит, тебя кто-то любит, разве нет?

Но его любовь к Венди оказалась сильнее.

Я сидела на кровати, смотрела на кучу журналов, которые притащила домой, думая, что переоценила себя. Как я вообще могу давать советы читательницам «Женского Дня»? Даже своего жениха удержать не смогла.

Я совершенно не подходила для этого. И все же, я знала, каково им. Могла проявить сочувствие, дать понять, что они не одиноки в своих бедах.

Я не собиралась сидеть вот так, продолжая убиваться. Да, Эдмунд ушел от меня, и это было ужасно, но он был жив и, как следовало из телеграммы, счастлив, так что пусть все так и останется, а я буду жить дальше. Дела у многих шли гораздо хуже моего, и, как всегда говорила мама, бабушка не для того полжизни провела, приковывая себя к ограде, чтобы женщины сегодня мыкались, пока их кто-нибудь не подберет.

Вот именно.

– Ну что же, вперед! – скомандовала я.

Я отставила в сторону бокал, достала из сумки письма, ручку и блокнот и раскрыла один из журналов на странице «Нам пишут», делая заметки на чистом листе.

Сразу становилось ясно, почему эти журналы популярнее нашего. Советы в них были полезными, чувствовалось неподдельное участие в ответах на те вопросы, что миссис Бёрд сочла бы неприемлемыми. Не было ни стеснения, ни заискивания, и во всех этих журналах звучало одно и то же. Женщины, потерявшие голову от любви, а затем пожалевшие об этом, и те, кто боялся за своих детей. Те, кто устал от родительского гнета. Были и просто невероятно глупые, но все эти письма печатали. И даже обещали присылать им ответы на те вопросы, про которые в журнале не напишешь.

Все они занимались тем, что помогали людям. Делали свое дело.

Я взглянула на кучку писем, лежавшую передо мной. Какой ничтожной была она в сравнении с тысячной аудиторией больших журналов! Вдруг миссис Бёрд изменит свое мнение, увидев, что можно все делать по-другому? И тут же я вспомнила, как она меня распекала. Я не стану их читать, я не стану отвечать на них. Нет, не стоило и надеяться на такую перемену.

Я открыла письмо девушки, жених которой охладел к ней. Он говорит, что любит меня, но в нем нет страсти. Неужели Эдмунд чувствовал то же самое? А я, если быть честной с самой собой, что чувствовала я? Внезапно я поняла, что радуюсь тому, что мы с ним не поженимся. Если бы он не встретил Венди, мы бы продолжали жить во лжи. Какой ужас! Лучше уж быть одной. Сделаю карьеру, а может, найду себе другого. Буду делать, что захочу.

Я решила ответить Запутавшейся и предложить ей план действий, но не обнаружила ни обратного адреса, ни конверта. Момент триумфа был подпорчен. Я понимала ее, знала, как ей помочь, но как написать ей? Ничего не вышло.

Разозлившись, я кинула письмо обратно. День выдался просто чудовищный. Телеграмма от Эдмунда, взбучка от миссис Бёрд, препятствия на каждом шагу. Я устала от того, что кто-то другой диктовал мне, как я должна поступать.

Паршивый день и бокал виски взвинтили меня. С чего бы мне не помогать Запутавшейся? И любой другой из девушек, что читали «Женский День»? Миссис Бёрд было на них плевать. Она даже не читала половину публикуемых номеров.

И не заметила бы, если бы в печать просочилось письмецо-другое.

А что, если получится?

Риск был велик. Безумно велик.

Самое время попробовать.





Глава 8

Запах ломтиков ананаса




Одним из преимуществ расставания с Эдмундом было то, что мое нелепое устройство на работу в женский еженедельный журнал могло пройти незамеченным для моей семьи. Когда я сообщила им, что нашей помолвке конец, родители предложили провести выходные дома, а устоять перед такой редкостью, как чай с пудингом из патоки, было невозможно. И еще Джек наконец-то получил отпуск, а это означало, что всего через неделю после того, как я стала свободной карьеристкой, Банти и я будем пробираться через сугробы к дому моего детства в Литл-Уитфилде.

Хоть я и опасалась праведного гнева родителей, готового излиться на Эдмунда, они были правы. Было бы здорово выбраться из Лондона. Авианалетов там почти что не было, разве что на поле разорвется бомба-другая, когда вражеский пилот безнадежно сбивался с курса, а мысли о том, что две ночи я проведу в теплой, уютной кровати, а не полусонной спускаться ночевать в убежище или носить каску в пожарной части, грели меня сильнее, чем мечты о неделе в Монте-Карло.

Всю последнюю неделю на работе я была «сущей праведницей», по словам миссис Бёрд, подбирая для нее безупречные письма, к которым она бы ни за что не смогла придраться. Я отправила четыре ответа читательницам и даже протащила в журнал коротенький ответ Запутавшейся. Правда, без помощи выпивки я бы вряд ли справилась.

Банти ничего обо всем этом не знала. Мне было трудно такое держать в тайне от своей лучшей подруги, но она была так поглощена моим расставанием с Эдмундом, что решила бы, что я слегка повредилась рассудком. Честно говоря, даже если бы я убедила ее в том, что тайком отвечать на неприемлемые письма без ведома миссис Бёрд вполне нормально, я все равно зашла слишком далеко. Я играла в опасную игру и предпочитала никому не раскрываться.

В субботу утром мы с Банти сели в поезд, отправлявшийся с Ватерлоо, полный солдат, возвращавшихся в казармы или покидавших их и тех, кто тоже отправлялся к родным на выходные. Много военных ехало в Веймут, и Банти усмотрела в этом идеальную перспективу для замены Эдмунду, хотела я того или нет. Втиснувшись в забитое купе, мы весело скоротали путь до Гемпшира в компании очень любезных офицеров, уступивших нам свои места и подаривших плитку шоколада, пару сигарет, хоть мы и не курили, и три адреса, куда мы с Банти просто обязаны были написать.

Снег тихо падал, пока мы шли со станции Литтл-Уитфилд. Близилась буря родственных чувств, и Банти как нельзя лучше подбадривала меня.

– Все не так уж и плохо: теперь тебя не застрелят на фронте при исполнении репортерского долга, а могли бы, попади ты в «Ивнинг Кроникл».