Дорогой сводный братец

— Обязательно так выражаться?

— Но ведь это правда, не так ли? Она бы в бешенство пришла, если бы узнала об этом.

— Я не собираюсь ей ничего рассказывать, так что можешь успокоиться. Я бы никогда этого не сделала.

У меня начал подергиваться глаз.

Он приподнял одну бровь.

— Ты что, мне подмигиваешь?

— Нет… я… у меня просто глаз дергается потому, что…

— Потому что ты нервничаешь. Я знаю. У тебя так уже было, когда мы в первый раз встретились. Рад видеть, что круг замкнулся.

— Думаю, некоторые вещи не меняются, разве не так? Прошло семь лет, но кажется, что…

— Это было вчера, — кивнул он. — Такое впечатление, что это было вчера, но мы все просрали. Я имею в виду ситуацию в целом.

— Просто этому никогда не суждено было случиться.

Он перевел взгляд на мою шею, а потом снова посмотрел мне в глаза:

— Ну, и где же он?

— Кто?

— Твой жених.

— Я ни с кем не помолвлена. Точнее, была помолвлена… Но мы расстались. Откуда ты об этом знаешь?

Мой ответ, казалось, потряс его, он долго стоял, уставившись в землю, а потом спросил, так и не ответив на мой вопрос:

— И что же случилось?

— Это довольно длинная история. Я сама положила конец этим отношениям. Он уехал работать в Европу. В общем, нам не суждено было быть вместе.

— У тебя сейчас есть кто-то еще?

— Нет. — Я поспешила перевести разговор с моей личной жизни на другую тему. — Челси такая милая, она мне понравилась.

— Она замечательная. На самом деле, отношения с ней — это лучшее, что со мной когда-либо случалось в жизни.

Меня словно ударили кулаком под дых.

— Она действительно о тебе беспокоится, потому что ты не проявляешь никаких эмоций по поводу смерти отца. Спрашивала меня, не в курсе ли я, какая кошка пробежала меду тобой и Рэнди. Я даже не знала, что ей сказать, потому что и сама очень многого не понимаю.

— Ну, уж ты точно знаешь больше, чем она, хотя и не по моей вине. Но если в двух словах — он был хреновым папашей, а сейчас он помер, в этом вся суть. А если серьезно, это все, что выдает мне мой мозг. Я еще даже не осознал этот факт.

— Это произошло так неожиданно…

— Моя мать действительно тяжело переживает его смерть, — признался он.

— А как ей жилось до этого?

— Лучше, чем когда они расстались, но ненамного. Хотя пока сложно говорить, как смерть Рэнди может сказаться на ее душевном здоровье.

Ветер внезапно усилился, и начал моросить дождь. Я взглянула на небо, потом на часы.

— Через несколько минут нам надо ехать.

— Иди в дом. Скажи ей, что я сейчас приду.

Я проигнорировала его слова и продолжала стоять рядом. По моим ощущениям, я потерпела полное поражение. Мне ничего не удалось выяснить.

Черт! Мои глаза начали наполняться слезами.

— Что с тобой? — резко спросил Элек.

— Челси не единственная, кто о тебе беспокоится.

— Но она единственная, кто имеет на это право. Тебе не стоит обо мне беспокоиться. Тебя это совершенно не касается.

Эти слова задели меня больнее, чем все сказанное им раньше.

Ведь в этот момент Элек самым безжалостным образом отрекся от всего, что было между нами, и растоптал ту частичку моего сердца, которую я отдала ему, сохраняя свою любовь все эти годы. Я испытывала глубокое разочарование от того, что все это время идеализировала своего сводного брата, сравнивая с ним всех своих парней, возвела его на пьедестал, а на самом деле ему глубоко наплевать на то, что я чувствую.

— Знаешь что? Если бы мне не было тебя сейчас жалко из-за того, через что тебе приходится пройти, я бы просто сказала: поцелуй меня в задницу.

— Если бы я был полным мерзавцем, то сказал бы, что ты просишь меня об этом, потому что тебе когда-то очень нравилось, когда я это делал. — Он прошел мимо меня, слегка задев плечом. — Позаботься о своей матери сегодня.

Эмоции, которые я испытывала последние пару часов, напоминали американские горки, поскольку шок сменялся то грустью, то ревностью, а сейчас меня охватил страшный гнев. Чистый гнев в его первозданной форме. Когда он покинул меня, я, оцепенев, стояла в саду, и слезы катились по моему лицу потоком, столь же обильным, как и дождь, который уже разошелся не на шутку.

* * *

— А я и не знал, что у Рэнди есть сын.

Невозможно сосчитать, сколько раз гости, приходящие отдать последнюю дань Рэнди, произносили эти слова. Это заставляло меня испытывать безумную жалость к Элеку, даже несмотря на то, что он буквально уничтожил меня утром.

Аромат цветов, смешивающийся с запахом духов присутствующих здесь незнакомых женщин, был просто удушающим.

Большая часть людей, пришедших попрощаться с покойным, были либо его коллегами по работе из автомобильного салона, либо соседями. Очередь заворачивала за угол, и мне было не по себе от вида людей, обменивавшихся непринужденными репликами, иногда смеющихся в ожидании момента прощания с покойным. Все это сильно смахивало на коктейльную вечеринку без алкоголя, что меня дико бесило.

Я стояла рядом с матерью, которая совершенно сломалась, увидев бездыханное тело мужа в первый раз после сердечного приступа. Я поглаживала ее по спине, меняла бумажные платочки — словом, делала все, чтобы помочь ей выдержать испытание до конца.

Челси убедила Элека занять место среди группы родственников, несмотря на его изначальное сопротивление. Думаю, он просто настолько вымотался, что не смог ей противостоять.

Грим коркой застыл на лице Рэнди, и от этого он выглядел окаменевшим и совсем неузнаваемым. Было очень тяжело видеть его лежащим там, к тому же все это очень ярко напомнило мне день похорон отца, и это просто разрывало мне душу.

Элек не подходил к гробу и даже не смотрел в его сторону. Он просто стоял поодаль, и его выдержки хватало лишь на то, чтобы автоматически пожимать руку подходившим к нему людям, в то время как Челси произносила дежурные слова:

Соболезную вам в связи с вашей потерей.

Казалось, Элек вот-вот сломается, но, очевидно, я была единственной, кто это замечал.

В какой-то момент мне потребовалось отлучиться в ванную комнату, но я пообещала матери, что тут же вернусь. Я плутала в поисках туалета и, в конце концов, спустившись вниз, попала в пустую комнату отдыха. Там довольно сильно пахло плесенью, но я была рада, что мне удалось скрыться от шумной толпы.

Войдя в тихое помещение на первом этаже, я, наконец, заметила знак туалетной комнаты на противоположной стене.

Когда я вышла, все волоски на моем теле встали дыбом: на одной из кушеток я увидела Элека. Он сидел согнувшись, обеими ладонями сжимая голову. Потом он опустил руки, но голову так и не поднял. Его уши были красными, а плечи и спина судорожно дергались в такт не то тяжелому частому дыханию, не то рыданиям.

Это был момент особых, очень личных переживаний, а я невольно его нарушила.

Возможно, у него, наконец, наступил срыв, приближение которого я заметила по выражению его лица, когда он стоял у гроба. Как бы там ни было, я очень не хотела, чтобы он меня заметил, но проблема состояла в том, что мне все равно пришлось бы пройти мимо него, чтобы оказаться на лестнице.

Несмотря на то что он расстроил меня утром, потребность утешить его была неожиданно сильной, но ведь он сказал, что мне не должно быть дела до его переживаний, и я скрепя сердце сочла, что это меня действительно не должно касаться.

И поэтому я медленно, стараясь не шуметь, прошла мимо него.

Когда я уже подошла к лестнице, он неожиданно окликнул меня.

— Подожди.

Я вздрогнула, услышав его хриплый голос, и повернулась к нему.

— Мне надо наверх, к маме.

— Удели мне пару минут.

Я смахнула белую пушинку с черного платья, подошла к нему и села рядом, чувствуя тепло его тела и прижавшейся ко мне ноги.

— С тобой все в порядке?

Он посмотрел на меня и отрицательно покачал головой.

Борясь с желанием обнять его, я прижала руку к своему колену.

Тебе не должно быть до этого никакого дела.

Он положил ладонь поверх моей руки, лежащей на колене, и все мое тело отозвалось на это простое прикосновение каждой своей клеточкой. Один-единственный жест смел все барьеры, которые я выстроила после нашей перепалки в саду.

Перейти к странице:

Предыдущая страница

Следующая страница