Драконий коготь

Меч был двуручный, тяжелый, а главное — длинный. Центр тяжести у него находился далеко от крестовины, однако длинная и тяжелая рукоять значительно улучшала балансировку. А рыцарь Голубой, как большинство рыцарей, был правшой. Поэтому ехал так, чтобы держать Дебрена справа.

— И не жаль всаживать дорого дающиеся чары в такие скверные латы? — Дебрен подался влево.

— Жаль. Но должен же я был сюда как-то незаметно явиться, причем лучше всего в вашей компании. Видишь ли, Дебрен, Анвашем и Марималем тоже не последние кретины управляют, хотя вообще-то очень часто именно таким достается корона. Район Малого Чиряка часто патрулируется, а в портах вдоль Горловины проще встретить шпиона, чем докера или проститутку. У нас есть несколько пользующихся доверием рыбаков, которые по княжескому заданию ловят здесь рыбу уже несколько десятилетий, так что пищу и прочее для «семи гномов» кое-как послать удается, хоть и с этим тоже возникает множество проблем. Но с людьми — совсем другое дело. Только член этого дурного семейства, — железная рука постучала по кирасе, — может прибыть на остров, не вызывая подозрений. Всем известно, что они из поколения в поколение приплывают сюда, закованные в железо, когда им жить уже становится невмоготу. Слухов об этом хоть пруд пруди, но здоровых, безопасных… хм… полезных. Ничто так рейтинг Полыхача не поддерживает, как свежий труп.

— А латы ты одолжил? — Они обходили друг друга справа, так что наездник был уже ближе к дому, чем Дебрен. И дальше от сосен.

— Дебрен, ах ты мой уважаемый… Ты по-прежнему ничего не понимаешь? Это серьезная политическая проблема. На кон поставлено существование государства и судьба династии. Как ты себе это представляешь? Плывет рыцарь на Малый Чиряк, а потом он же снова в родовых владениях появляется и избыток серебра в кабаках пропивает? А как же доброе имя Полыхача? Как же слава дракона-убийцы с коэффициентом полезного действия девяносто восемь и пять десятых? Нет, дружок. Бедняга-дурачок должен исчезнуть раз и навсегда, чтобы я мог на остров приплыть. Не делай такой кислой мины, в конце концов, не произошло ничего сверх того, что должно было произойти. Рыцарь в порыве патриотизма отдал жизнь за отчизну, да и смерть у него была далеко не столь болезненной, как у его дедов-прадедов, которых Полыхач огнем поджаривал и конечности у них отгрызал.

— Цель оправдывает средства?

— Не задавай детских вопросов. Конечно же, да. Что говорит одна из Одиннадцати Заповедей? Не убий! Что велит патриотизм, уважение к закону, любовь к ближним? Убивай! Защищай то что тебе дорого. Не уклоняйся, вешай убийц, бей по башке осквернителя жены и дочери. Дебрен, зачем нам драться? Обещай молчать, забирай шлюпку «Ласточки» и уматывай отсюда.

— Ты отпускаешь свидетеля?

— Первый сделал тебе предложение, но сформулировал его я. Без подвоха. Я, как и ты, человек магии. Я могу предвидеть твои реакции. Я не говорю, что мы одинаковые, нет, но реакции предвидеть могу. Когда уже будешь далеко, то ни слова не скажешь о том, что Полыхач — липа. Потому что ты — пацифист, ибо не носишь меча и брезгуешь кровопролитием. А знаешь, что этот поганец, — железная рука указала на присевшего за камнями юриста, — так ловко все усложнил, что только меч разрешит спор и породит очередного дракона. Моя страна это организовала. Стратегия, которой обучают офицеров в Эйлеффе и Мамбурке, неизменная веками, хоть средства войны, естественно, ушли вперед. В анвашском изложении эта стратегия такова: «Быстро высади десант в Дракии, держи порты, а остальные княжества утопи в крови, тогда избежишь осады портов. Сожженная земля и гниющие трупы маримальцев не прокормят». Теоретики же из Эйлеффа учат: «Быстро окружи дракские порты, а остальное сровняй с землей: ибо через пепелища анвашские псы на нашу любимую родину не ударят, поскольку в сухопутной логистике они не секут». Из нашего дракского опыта следует также, что во время захвата портов весь экипаж под нож идет, а из населения — каждый четвертый. Потом вторая четверть от голода подыхает во время осады, а третья — от послевоенных болезней. Потери провинций — это две трети добра и строений и три пятых населения. Вот такой здесь геополитический расклад, Дебрен. Каждый из этих, — железная перчатка указала на бойню, — будет помножен на десять тысяч, если Полыхач официально лапы протянет.

Дебрен теперь видел его уже на фоне башни. Поэтому остановился.

— Вендерк в лес не бежит, хотя может. Значит ли это…

— Вендерк — юрист. Гиена и лицемер. Но знает, что за счет людской несправедливости жить будет долго и в достатке только в том случае, если сумеет сохранить профессиональную тайну. Я нанял его за денарии, и теперь он будет молчать как пень. Тебе я тоже нечто подобное предлагаю. Соглашайся, и, кроме своей, спасешь еще одну жизнь. Шлюпку трудно провести в Горловине, если некого на второе весло посадить.

— Послушай, Безымянный. Я заберу тех, кто выжил, и мы уплывем. Поскольку решается судьба десятков тысяч, а ты, если я верно понял, неофициально представляешь здесь интересы княгини Помпадрины, значит, найдутся и деньги, и способы купить молчание присутствующих. Мое, Венса и Збрхла слово — получаешь даром. Люванец сделает все, что ему прикажет хозяин, причем тоже задаром. Остаются Солган с учениками и Ронсуаза, твоя соотечественница. Отдадите ей замок, и она будет ваша. Эта девочка умеет ценить благородный жест, и человек она порядочный, а кроме того, стратегия сожженной Дракии наверняка придется не по душе тем, у кого там замки и добро. Солган… Ну что ж, ты — маг, наверное, слышал о работах мэтра Берклана, посвященных человеческому мозгу. Так получилось, что мы с ним знакомы. За символические сто гривен за голову он выметет из памяти Солган и ее подручных все, что связано с драконами и островами. Ну поглупеют малость, так при их профессии это не трагедия. Да и мигрень до конца жизни им обеспечена, но такова цена жизни. Такое предложение тебя устраивает?

Всадник по-прежнему не снимал меча с луки седла. Но Дебрен не сомневался.

— Я благодарен тебе, собрат Дебрен. Ты не догадаешься, за что. За тех семерых, которых вы изничтожили. Семеро извращенцев. Садистов и социопатов, не сумевших оценить милости, оказанной им Дракией. Они, хоть неграмотные и косноязычные, в шести случаях из семи сумели свой страх перед провокацией преодолеть, договориться и начать строительство лодки. Они имели наглость требовать новую девушку сперва раз в квартал, потом уже ежемесячно, а пригожих парней для охоты и траханья — шестерых в год. О вине, картах, мясе и пшеничной муке для белого хлеба я уж и не говорю. Дебрен, у нас бедное княжество, истощенное войнами и хозяйственным преобладанием крупных соседей. С невинными девушками сложновато, доставка — имеется в виду тайная — товаров на Малый Чиряк больших денег требует от княжества… смотри не упади… шесть талеров, восемь грошей и тринадцать денариев! Конечно, ты скажешь, мол, нет ничего проще, как поменять старых гномов на новых. В прохвостах, умеющих людей калечить, недостатка нет. Но, понимаешь ли, они здесь дракона заменяли. А значит, должны уметь не только разрывать на части трупы, но и превращать в них посетителей. Тихо и аккуратно, чтобы никто не догадался, что это не Полыхача работа. У меня уже есть на примете такие, которые их заменят, но профессионалов, которые могли бы недорого и втихую «гномов» изжить, не было. А тут, изволь, словно в цирке, появился уважаемый Император и его интрига. Оказия — одна на сто лет. Как только с острова вернусь, перед шпиками обоих королей суть левокружной интриги потихоньку приоткрою. Не из мести. Боже упаси. Просто это подтолкнет Анваш и Марималь к большему согласию, а котировку моей госпожи, ну и Полыхача, разумеется, поднимет. О драконе, возможно, даже парочка-другая теплых упоминаний в прессе появится как о защитнике восточных ценностей от интриг схизматиков. Сплошные выгоды. Так что, повторяю, я тебе благодарен настолько, что сделаю для тебя такое, чего не сделал бы ни для кого другого. Прикажу новой семерке тутошних для любви использовать, но потом не убивать. Женщин, конечно, придется стерилизовать. При их всеобщем использовании беременность чрезвычайно усложнит положение. Каждый станет чувствовать себя отцом, и возникнет одна большая семья, заботящаяся о потомках, а не о благе и интересах государства. Что ты на это скажешь? Согласен, что я умею быть благодарным?

— Ага, — согласился Дебрен. Без тени насмешки, искренне. — Ценю твой жест. Ронсуаза, посвети нам! И загуди в рог!

Рыцарь не поднял головы, не глянул на башню. Этого ему не позволял шлем. И самоуверенность.

— Знаешь, тебе это не поможет, — спокойно сказал он. — Уже ночь. На остров даже днем ни один нормальный человек не ступает, а что уж говорить о ночи.

— Знаю. Не в том дело. Два чародея на мечах драться будут. Такой бой заслуживает соответствующей оправы. Не считаешь? — Некоторое время они слушали будоражащие кровь звуки рога. — Черт пробери, фальшивит баронесса. Умирать придется под скверную музыку. Да и освещение — не того.

— Дебрен, уступи.

— Не могу. У меня Берклан этот остров из головы не изгонит. Этих людей, — поправился он.

— Ты же знаешь, что против моих лат нужно кое-что посильнее, чем такой смешной мечик. А с твоей больной рукой ты и простой кольчуги не пробьешь. Чарами, даже если ты знаешь нужные, в чем я сомневаюсь, многого против лат не добьешься. Так что выкинь эту железяку. Не хочу я тебя убивать. И не станем мы биться. Дебрен, ты же об этом прекрасно знаешь. Я нанесу только один удар. Понял?

— А как же!

Было тихо. Збрхл пытался встать, спихнуть с себя пригвожденный болтом труп. Но было видно, что встать ему не удастся.

Кругом все блестело от крови.

— Тогда хотя бы отложи меч, — тихо сказал всадник. — Ты умрешь мгновенно, а по миру пойдет басня, что, мол, умер ты так, как жил. Без оружия, не пытаясь бежать, желая противостоять злу разумом. Может, и моей стране от этого какой-нибудь прок будет. Может, в следующей войне у кого-нибудь дрогнет рука, прежде чем невоенного убить? Ты не умрешь глупо и непотребно. Конечно, прежде чем запустить молву в мир, ее надо будет соответствующим образом модифицировать. Ты — в ней — будешь защищать своих спутников от драконьего когтя, и именно он прикроет эту дискуссию. Но не волнуйся, ты не будешь в легенде выглядеть идиотом-факиром, который под звуки музыки пытается внушением отучить гадину-убийцу от врожденного инстинкта. Пойдет весть, что ты Полыхача, существо, как ни говори, разумное, глубоко потряс своей стойкостью и подвигнул на серьезные деяния. И что убивал он тебя с искренним сожалением, больше во имя принципов и драконьей традиции, нежели по убеждению. Да, это породит истинную илленскую трагедию.

Дебрен вздохнул полной грудью. Возможно, в последний раз. Чары — всего лишь чары, а безотказных вещей не бывает. Люди не всегда делают то, за что им платят. А Ронсуаза фальшивит так, что уши вянут.

— Ты тоже не умрешь глупо и бесполезно, Безымянный, — заверил он. — Те, кого я заберу с острова, будут молчать. Полыхач останется жив. Я позабочусь об этом. Даю тебе слово.

Что-то задуднило под шлемом. Смех.

— У тебя от пафоса все в голове поперемешалось, несчастный. На что ты еще рассчитываешь? На чудо? Ты, магун?

Дебрен рискнул провести легкое круговое сканирование. Загнанный в смертельную ловушку чародей ничем не отличается от обыкновенного едока. Лихорадочно, бессмысленно осматривается. И нет в этом ничего противоестественного.

— Краденое не идет на пользу, — печально усмехнулся он. Уловил вибрацию. Легонькую. И еще далекую. Но она молниеносно приближалась. — То, что у тебя на шлеме… Дракон, правда?

— Ты о чем?

— Р-рупп… — начал Дебрен.

Что-то завыло, отняло у синего неба частицу последнего света, хлопнуло, захрустело разрываемыми пластинами металла, чавкнуло раздираемым мясом, скрипнуло переламываемыми костями, загудело в каменных стенах дома, кинуло в траву вырванную из заклепок голову не то лягушки, не то змея.

— …и труп. Не шевелись, Збрхл. Я уже иду к тебе. Все кончилось.






Книга четвертая

ТА, ЧЬИ ОЧИ НЕ ЗАБУДЕШЬ




— Скажи ему, что каменщик схалтурил. — Дебрен смахнул паутину со лба и осторожно спрыгнул с бочки. Доски, уложенные в качестве помостов между каменными стояками, были покрыты скользкой смесью плесени и гниющего дерева, а там, где досок не было, стояла черная вода. Черт знает, насколько глубокая, и черт знает, что скрывающая под своей мутной поверхностью. Паркетчик тоже сплоховал.

Десятник городских стражей порядка — драбов, который в молодости служил в ландскнехтах и хорошо знал староречь, перевел на дефольский. Кратко, но при этом ухитрился вставить три слова, которые, как было известно Дебрену, считались особо ругательными в этих местах. Недурно. Вся фраза состояла из шести слов.

— Он спрашивает, на кой хрен вы оскорбляете хороших мастеров, будучи… э… чужеземцем из страны, где кирпичи гвоздями сколачивают.

Дебрен профессионально, со значением улыбнулся, глянув на корчмаря.

— Скажите хозяину, господин десятник, что я делаю это с сожалением и только лишь потому, что он покорил мое сердце своим благородством. Мы договорились, что он расплатится со мной мясным ужином и хорошей теплой постелью. А если у меня все пройдет удачно, то мне и премия будет в виде служанки. Некоторые корчмари то же самое обещают, а потом подают кашу без сала, бросают вязанку соломы в конюшне и подсовывают пьяного парнишку для компании. Я был приятно удивлен, когда на первый же ужин он подал такой большой кусок мяса, что я его не только тут же в тарелке отыскал, но и вилкой в него попал, хотя уже темно было. Да что там, даже животину удалось распознать. Скажи ему, что там, откуда я родом, никто так хорошо водяную крысу не готовит. Поблагодари за место для сна в кухне. И за услужливую кухарку. А то, что она постоянно чеснок жрет, это, наверное, хорошо, потому как, видать, это здоровый овощ. Бабе пятый десяток пошел, а до чего, понимаешь, прыткая! То и дело, не иначе из-за склероза, постели путает и ко мне заваливается.

Десятник почесал макушку, сплюнул в проплывающую мимо водяную крысу и перевел, сильно сокращая:

— Он говорит, что коли вы хвалите его за добросовестность, так сделайте, что полагается: отправьте паршивца туда, где ему следует быть. На шибеницу.

— Минутку, — заволновался Дебрен. — О чем этот вымогатель толкует? Он говорил, что парень-слуга у него вино потягивает, и он желает знать, каким образом, если печати на кранах не тронуты. А за такие шутки виселицей не наказывают даже на Западе, где кирпичи гвоздями сколачивают. А ведь здесь — Восток, колыбель либерализма и прав человека.

— Сопляку пятнадцать лет, — пояснил десятник, не затрудняя себя переводом. Он был здесь на службе, башмаки у него промокли, и он явно хотел поскорее покончить с делом. — В армию, значит, годится, но пить ему еще рановато, разве что нашу здешнюю, яблочную. Стало быть, он декрет о воспитании в трезвости нарушил. Кража — вторая провинность, а лень, связанная с пренебрежением обязанностями, — третья. Полдня тут сидел, а потом выполз, и когда суп подавал, то клиента облил, ошпарил и испачкал. Это Восток, господин магун, мы здесь люди торе… тоне… ну, терпимые, а закон гласит: Бог троицу любит. Но этот паршивец одним махом в два раза больше отвратных поступков наделал. Свидетели есть тому, как он кухарку по заду так хватанул, что бабеха от изумления аж горшок себе на палец упустила. А у нее внуки его старше. Это — оскорбление Бога и обычаев, не говоря уж о полученной бабой контузии. А на допросе в городской тюрьме мерзавец признался, что участвует в заговоре против Его Величества, господина нашего, короля Бельфонса Ирбийского, а также в организации еретической секты. — Он возмущенно откашлялся. — Понимаете, палач у нас молодой, дурной еще и немного перестарался, из парня показания вытягивая. Вдобавок листы с вопросами у него перепутались, вот он и выпытывал парня как политического. За что от канцеляриста по уху получил. Ни к чему нам здесь всякие политические аферы, а уж инквизиторы — тем более. Когда в последний раз они в город явились, то все опытные повитухи на костер пошли. До сих пор смертность среди новорожденных у нас на таком уровне держится, что стыд сказать. Хуже, чем в Восьмиграде, тьфу! Потому от тех обвинений бургграф приказал отказаться и забыть о них. Но все равно еще четыре остаются, а это уже перебор и на петлю тянет.

Дебрен сплюнул. Человек он был нездешний, поэтому в выглядывающую из-за большой бочки крысу не попал.

— Никого не повесят, — буркнул он. — Печати на бочках целы, и вина парень не крал. И водки не пил.

— Ну, этого я ему переводить не стану, — указал головой на корчмаря десятник. — Вы вроде бы ожидаете здесь барку, которая вверх по Нирге плывет. Она запаздывает, сегодня уже не прибудет, так что лучше не ссорьтесь с вашим заказчиком. Выкинет на улицу, а здесь — Восток, страна цивилизованная. Приляжете вздремнуть на какой-нито скамейке или на лужайке в кустах, и вас за бродяжничество сцапают.

— Господин десятник, вас прислали сюда, чтобы вы присмотрели, как я, опытный магун, буду проводить экспертизу. Так вот результат экспертизы: кражи не было, а все остальные нарушения, совершенные упомянутым юношей, есть результат непреднамеренного одурения, что вину перехеривает. Несчастного случая здесь не было. Я вам кратко объясню, потому что и мне тоже климат этой ямки не нравится. Известно, корчма стоит на мокром грунте. Весь город, да что там, почти весь Дефоль — одна огромная трясина, подпитываемая с одной стороны Ниргой, Мусой и иными полноводными реками, а с другой — морем. Подтапливаемые дома у вас не новость, и неудивительно, что все вы крупные знатоки в вопросах их защиты. В те времена, когда на Западе варвары только еще первый кирпич с удивлением в неловких лапах крутили, пытаясь угадать, как в него гвоздь вколотить, ваши мастера создавали смоляные оборочки, фитили, оттягивающие влагу, и прочие чудеса техники. Но это было дорого, потому что деревьев здесь мало, и смолу приходилось издалека завозить. Поэтому обратились за помощью к чародеям, и те новую связку разработали. Она вытягивает воду изнутри дома и выдает наружу. А поскольку даром ничто не дается, то энергию — силу, значит, — необходимую для поддержания этого процесса, стена получает частично за счет обновления чар по меньшей мере раз в год, а частично — из источников, соседствующих со стеной. Поэтому, например, в таких домах чрезвычайно холодно, и к жилым помещениям эти методы не применяются…

— Знаю, знаю, — похвалился опытом десятник. — В городе Гаге провинциальные власти недавно построили современную тюрьму, и именно такие магические стены там сложили. Преступников, в тюрьме или в башне заключенных, эти стены не только сами охлаждают, но и сушат, тем самым обеспечивая бесплатные пытки. Кажется, экономия получается значительная, потому что половину исполнителей удалось от работы освободить. Да-а-а… Что тут говорить, жить нам досталось в счастливое время. Мир идет к лучшему благодаря магическому прогрессу. Но какое это имеет отношение к уворовыванию вин?

— Такое, что современную стену должен класть хороший специалист. Грамотный и к тому же знающий и понимающий, что в инструкции написано. Этот, — Дебрен указал на арочный свод, — плохо раствор перемешивал, если вообще перемешивал, извести погаситься не дал, а внизу совсем магического порошка не добавил. Потому и стоит здесь вода. Зато поверху так сосет, что влага из вина сквозь бочки выпаривается, а алкоголь, который теоретически мог бы оставшийся напиток крепить, частично просто сгорает, чтобы процесс поддерживать. Скажите корчмарю, что ему еще повезло. Если б не вода по щиколотку, то из бочек бы уже половина напитков исчезла. Пусть отстанет от парня и побыстрее берет кредит на ремонт. Либо перенесет корчму сюда, вниз. В сухое время, когда грунтовые воды опадают, стоит здесь, в этих испарениях, посидеть четверть клепсидры, и у самого запойного пьяницы голова кругом пойдет. Надо бы только не кружками, а клепсидрами плату измерять. И несовершеннолетних освободить от работы. Иначе будет крепко нарушен декрет о воспитании в трезвости.

Десятник перевел. Корчмарь вначале слушал недоверчиво, потом схватился за голову и наконец подбежал к бочке и начал биться об нее головой, ругаясь и всхлипывая.

— Паршивая судьба, — сочувственно проворчал десятник. — Пошли, нам тут делать нечего. А вам вообще лучше будет не попадаться ему сейчас на глаза. Потом он либо упьется, либо повесится. В любом случае за свое горе отыгрываться не будет.

Они поднялись по лестнице, прошли через кухню. Кухарка, замызганное чудовище, столь же привлекательная, как и ее печь, оскалила щербатый рот. Дебрен спрятался за спину десятника, ускорил шаг. Они вошли в гостевую комнату, где смрад подгоревшей рыбы уступил место запаху опийного дыма. В Дефоле, пристанище либерализма, наркотики были модными и легальными.

— Что ждет парня? — спросил Дебрен.

— Обвинение в краже и пьянстве, вероятно, снимут. — Десятник вышел на крыльцо, поправил пояс. — Но от обвинения в лености ему не отвертеться. От приставания к кухарке — тоже. Облитый супом клиент бегал к медику, значит, скорее всего заплатил, а если платил, то наверняка парня обвинит. Ну вот вам и три серьезных преступления. Добавим четвертое — и палачу останется только руки потирать. Вероятно, помог бы хороший отзыв с места работы, но вы видели, что за штучка корчмарь…

— Четвертое? Что еще натворил шалопай?

— То есть как что? Ведь вы же не за так второй день в яме сидели, экспертизы проводя. Корчмарь говорил, что, кроме пищи, ночлега и девки, он договорился уплатить вам восемьдесят шеленгов за работу. За одно только это сопляк подставит шею, потому что в месяц столько не заработает. А закон гласит: ежели ты кому-то причиняешь затрат на сумму большую, чем сам получаешь платы за четыре недели, то тебя могут покарать смертью, если кредитор не решит иначе. Умный преступник за первую добычу покупает себе свидетельство, что работает и зарабатывает уйму денег, благодаря чему редко попадает в петлю, но этот-то парень — любитель и новичок. Значит, отправится на небеса. Что делать, так устроен мир.

Дебрен присел на скамеечку из крашеных досок, какое-то время всматривался в столь же красочный дом на противоположной стороне улицы. Было тепло, в маленьких палисадниках воробьи радостно кувыркались в лужах. Где-то за углом стучал кузнечный молот, скорее всего механический, потому что темп был почти абсолютно правильный, а удары сильные. Опрятно одетая девочка в сабо вышла из дома и, обмениваясь любезностями с греющимся на солнышке старичком, выплескивала в канаву содержимое ночного горшка-кувшинчика, не запачкав ни тротуара, ни ровно покрытой булыжной мостовой. Ну что ж, Дебрен был в Дефоле, самом центре пупа земли, стране чистых городов, степенных обывателей и коров, которым, кажется, перед дойкой моют вымя.

Ну и комаров.

Магун немного помолчал, но прежде чем заговорить, прибил двух.

— Если я не возьму заработанные восемьдесят шеленгов, то парня не повесят, так? А сколько я могу взять, чтобы он вышел из тюрьмы живым?

Десятник, как пристало стражу порядка и представителю передовой нации, ловко стрельнул слюной в красивую, разрисованную цветочками урну.

— И что вы так печетесь об этом отроке? — усмехнулся он догадливо, но и понимающе. — Понравился? Не бойтесь говорить, здесь Дефоль, не какое-нибудь ранневековое княжество, где вершиной разврата считается траханье собственной жены, не снявшей ночной рубашки. Мы здесь, я говорил, народ терпимый. Хотите мальчика? Нет проблем. Но чего ради за какого-то корчмарного уборщика платить восемьдесят шеленгов? Только пойдет о нас дурная слава, мол, все здесь ужасно дорого. Я возвращаюсь в ратушу. Пройдемте со мной, и я вам по пути укажу, где всего за двенадцать шеленгов вам предоставят прелестного мальчишечку, причем культурно, в чистой постельке и при свечах.

— В другой раз. Сейчас, — если вы столь любезны, скажите в ратуше, что четвертой жалобы не будет. Если иначе невозможно, то отказываюсь от оплаты. Или, может, только части хватит, а, десятник?

— Глупость делаете, — покачал головой унтер драбов. — Ну что ж, сердцу не прикажешь. Но это обойдется вам почти во всю сумму. Здесь слуги в корчмах в основном за питание и стирку работают, платят им почти что ничего.

Он приложил руку к штурмаку [13] и ушел. Страдающих с похмелья ирбийских моряков, возвращающихся на корабль без кошелей, башмаков и части гардероба, он приветствовать не стал, хотя по сохранившейся части одежды было видно, что они служат на королевском флоте, а значит, как людям военным приветствие им полагалось. Ирбийцы не обратили внимания на нанесенное им оскорбление. Двое поддерживали третьего, четвертый, распевая серенаду, посылал воздушные поцелуи выглядывающей из-за занавески горожанке, а пятый пытался пнуть собаку.

Дебрен пришиб очередного комара и начал чесаться. В доме было холодно и сыро, а от винных испарений, несмотря на выпитый в качестве профилактики рассол и защитное заклинание, он слегка захмелел. Здесь зверствовали кровожадные скоты, тучами налетающие на город с подмокших лугов, польдеров и стариц. Ревматизм и похмелье — либо малярия. Милый выбор. Конечно, можно укрыться в кухне, но там невыносимая жара и чересчур воняет пережаренным. Избыточно даже для самого проголодавшегося комара. В плотно застегнутом кафтане он долго не выдержит, а увидев первую же расстегиваемую пуговицу, громыхающая горшками ведьма немедленно запирала дверь метлой и принималась задирать юбку. Чертов перецивилизованный Восток, где простая баба не только доживает до пятидесяти, но и после этого все еще гоняется за портками.

Пора бы уже приплыть той барке.

— Эй, ты! Да, я к тебе обращаюсь. Это корчма «Под золотым фазаном»?