Другая женщина

— Как я выгляжу? — спросила я, не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале.

Адам подошел сзади, положил руки на мое бурно растущее брюхо и поцеловал меня в щеку.

— Выглядишь ты страшно сексуально, — заявил он.

Я не видела в себе ничего сексуального, но мне было совершенно ясно, что Адам считал весьма привлекательными те изменения, которые происходили с моим телом. В эти недели он не оставлял меня в покое. Натягивая на свои необъятные груди нечто, напоминающее гамак, я часто обнаруживала, что он сидит на краю кровати и пялится на меня в похотливом восторге.

Мы не сразу свыклись с мыслью, что я беременна. Мы то ссорились, то занимались любовью, часто — в одну и ту же ночь.

Всего несколько недель назад мы страшно повздорили из-за того, что я ношу.

— Тебе нельзя появляться на людях вот в этом, — заявил Адам, глядя, как я втискиваюсь в новое черное платье, собираясь провести вечерок в городе — с Пиппой и Себом. Оно мне сразу понравилось, когда я увидела его в Whistles. Платье красиво облегало мои узкие бедра — брюхо тогда еще так не выпирало.

— С каких это пор? — поддразнила я его. — Ты же обожаешь меня во всем таком коротеньком и облегающем. А прелесть этой вещички в том, что она будет расти вместе со мной. — В доказательство я растянула лайкру перед животом.

— Это раньше, а сейчас все иначе, — серьезным тоном произнес он. — Я не хочу, чтобы ты выходила в таком виде.

Я повернулась к нему:

— Ты не шутишь?

Покачав головой, он отвел взгляд:

— Теперь ты носишь моего ребенка, и тебе следует одеваться соответственно.

— Что значит — соответственно? — засмеялась я. — Может, мне следует в плащ-палатке ходить? При том что у меня пока еще даже не виден живот?

— Просто прояви определенное уважение, — произнес он. — И ко мне, и к ребенку.

— Да ладно тебе, Адам. Ты говоришь прямо как твоя матушка. Что я предпочитаю носить или не носить — это мое дело, тебя это совершенно не касается. — Я окинула взглядом свою фигуру. — Несколько месяцев назад эта одежка свела бы тебя с ума. Ничего не изменилось, я выгляжу все так же, и при этом ты говоришь мне, что я проявляю какое-то там неуважение? Серьезно?

Тут он бросился ко мне, схватил за запястье:

— Ты беременна — и при этом ты радостно выбегаешь на люди, одетая как шлюха, да? Ты привлечешь к себе внимание самого недопустимого рода. Не допущу, чтобы какой-нибудь пьяный развратник стал к тебе приставать. Да и вообще тебе не следует бывать ни в каких таких местах.

— Ладно, я все поняла! — заорала я. — Я беременна всего два месяца — и, по-твоему, я уже нигде не должна бывать? Я не собираюсь переодеваться.

Подхватив сумочку, я направилась к двери спальни, чтобы выйти.

Но он стоял у меня на пути. Его туша заслоняла весь дверной проем.

— Подвинься, — сказала я довольно уверенным тоном, хотя на самом деле особой уверенности не испытывала.

— Ты никуда не пойдешь.

Сердце у меня колотилось, в горле пересохло, черепную коробку словно сдавливали тиски.

Я смотрела на него, взглядом умоляя его сдвинуться. Но он стоял как скала. Наши две воли словно сошлись в поединке.

— Подвинься, — повторила я.

— Нет.

Я принялась колошматить его грудь кулаками.

— А ну с дороги! — завопила я. По лицу у меня текли слезы — от обиды, от разочарования, от досады. — Богом клянусь — если ты не уберешься…

Он поймал меня за запястья, прижал к стене. Я подумала, что он снова будет осыпать меня колкостями или, того хуже, поднимет на меня руку. И так и сжалась, готовясь к нападению. Но вместо этого он поцеловал меня, просунув язык в самую глубину моего рта. Я не хотела откликаться. Я хотела показать ему, что по-прежнему страшно на него злюсь. Но не могла удержаться. Он порвал на мне колготки, сдирая их как безумный. И я вскрикнула, когда он вошел в меня.

— Больно? — заботливо спросил он.

Я помотала головой. И тогда он посмотрел на меня так, словно впервые за это время увидел по-настоящему.

— Прости, — проговорил он. Казалось, он сразу стал покорным, податливым, смиренным. — Не знаю, что на меня нашло. Ты так потрясающе выглядишь, вот и все. И я…

Тут он тоже вскрикнул, и я почувствовала, как его ноги подгибаются. Его голова мазнула меня по шее, словно ища опоры. Он тяжело дышал.

— Ты все-таки идешь, не передумала? — спросил он в паузе между этими вдохами-выдохами.

— Да, — ответила я, разглаживая на себе платье. Я толком не понимала, что у нас только что произошло. Интересно, это вообще нормально? Как два человека могут ссориться, кидаться друг на друга, а через две минуты как ни в чем не бывало заниматься любовью?

Да, я все-таки пошла, хотя не получила от этого никакого удовольствия. Чему тут радоваться, когда ты сама не пьешь, а два твоих лучших друга нажираются в хлам. Может, Адам и прав, думала я. Все действительно иначе. И возможно, это навсегда.


Вот как это было несколько недель назад. Теперь же я смотрелась в зеркало, то заправляя блузку, то вытаскивая ее обратно. Прошло всего три месяца с небольшим, а маскировать мой торчащий живот становилось все труднее. Но сегодня это не имело значения. Сегодня я впервые могла выставлять его на всеобщее обозрение, гордо нести свою беременность. И при этом ощущала себя просто какой-то толстухой.

— Ничего не подходит, — канючила я, роясь в шкафу в поисках вдохновения и ничего не находя. Я заводилась все сильнее, от злости у меня стиснуло грудь.

— То, что сейчас на тебе, выглядит шикарно, — снова заявил Адам, глядя, как я сражаюсь с плечиками и швыряю на кровать все новые и новые топики и брюки. Пусть твердит это хоть до посинения. Я не выглядела шикарно, я не чувствовала себя шикарно, во мне вообще не было ничего шикарного. Мне хотелось просто расстегнуть пуговицы на штанах, лечь на кровать и заплакать.

— А нам обязательно надо ехать? — проныла я, словно трехлетний ребенок.

— Ты сто лет не виделась с моей матерью. И потом, мы же должны сообщить ей наши новости, — заметил он. Я внутренне застонала.

— Неужели нельзя просто сказать ей по телефону? — спросила я умоляющим голосом.

— Эм, у нас будет ребенок, а она станет бабушкой, впервые в жизни. О таком не сообщают по телефону. И вообще все получится не так плохо, как тебе кажется. Потому что еще и Джеймс будет, со своей новой девушкой. Думаю, это слегка изменит… динамику взаимодействий.

Мне хотелось заорать. Какого черта, как я вообще все это переживу? Я не видела Памми со времен фиаско, которое я потерпела в торговом центре возле больницы. Я проигнорировала два ее голосовых сообщения. Адам отвез ее на последний «сеанс химиотерапии» и пришел в полный восторг, когда неделю спустя Памми позвонила ему и сказала: врачи так довольны улучшением ее состояния, что решили временно прекратить лечение. Я натянуто улыбнулась, когда он передал мне эту хорошую новость, хотя все время, пока он говорил, я подавляла в себе страстное желание завопить: «Она врет!»

Сама мысль о том, чтобы ее увидеть, заставила меня содрогнуться. Меня уже несколько недель не тошнило, но теперь я чувствовала, как мое нутро сводят знакомые спазмы — словно реакция на саму идею пребывания с ней в одном помещении. Казалось, мои нервные окончания растрепались и кровоточат.

Я представляла себе ее черты, искаженные болезненным удовольствием. Представляла, как она (несомненно) устроит так, чтобы я оказалась перед самым носом у Джеймса, тем самым словно бросая мне вызов: хочешь начать обличать меня? Ну-ну, только попробуй. При этом она все время будет начеку, готовясь обрушить свой гибельный удар, который, как она отлично понимает, полностью разрушит мои отношения с Адамом, все, что нас с ним связывает. А может, это Джеймс опустит нож гильотины. У меня закружилась голова, когда я в очередной раз задумалась, каковы же его мотивы — зачем он так себя вел? Зачем так говорил со мной? И что Джеймс и Памми могли выгадать, раздавив меня и разлучив нас с Адамом? Интересно, Джеймс рассказал ей правду? Признался, что я его отвергла? Или он такой же лжец, как его матушка, и потому изложил ей совсем другую версию развития событий? В любом случае все это сейчас не имело значения. Она могла превратить мою жизнь в ад и держать меня в заложницах, но действительно ли она собиралась так поступить? Она же наверняка понимает, что это неразумно. Она же понимает, что я о ней знаю. Но к тому времени, как она все-таки нанесет свой удар, это уже будет не важно, верно? У нас с Адамом все кончится еще раньше, чем мне выпадет шанс рассказать ему, как бессердечно она врала насчет своей болезни.

— Я не могу поехать, не очень хорошо себя чувствую, — сказала я Адаму. — Меня что-то тошнит. Поезжай один, сообщишь им новости.

— Ладно тебе, Эм. Соберись. Ты беременна, это не болезнь. Всего два часа в милом ресторане — и потом мы будем свободны. С этим-то ты можешь справиться?

Я совершенно не представляла себе, как смогу это вынести — сидеть в окружении Памми, Адама, Джеймса и его девушки и постоянно бояться этой гранаты, которая вот-вот взорвется. Впрочем, еще посмотрим, кто из нас первым выдернет чеку.

— Я за тобой присмотрю, — заверил он, словно читая мои мысли. — Все будет не так уж плохо, вот увидишь.

У меня на глазах выступили слезы: я понимала, что на моей стороне тут лишь один человек — и что его могут оторвать от меня в любой момент, когда это только вздумается Памми.





39




Вопреки своему обыкновению, Памми уже сидела за столиком, когда мы подошли: они с Джеймсом и его девушкой громко хохотали. Мне сразу показалось, что я здесь лишняя и что смеются они надо мной.

Памми встала, чтобы поприветствовать нас.

— Дорогой, — сказала она Адаму, — как замечательно тебя увидеть.

Я напряженно улыбнулась.

— И Эмили. Милая Эмили, ты выглядишь… — Она демонстративно затаила дыхание, оглядывая меня с ног до головы. — Восхитительно.

Адам помог мне снять пальто.

— Привет, Эм, это Кейт, — неловко произнес Джеймс. Он наклонился, чтобы поцеловать меня, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не отшатнуться. В моем поле зрения очутилась Кейт, и я пожала ей руку. Кейт оказалась высокой стройной блондинкой, и я почувствовала, что у меня защемило сердце.

Я улыбнулась:

— Очень рада с вами познакомиться.

— Взаимно, — ответила она. — Я так много про вас слышала.

Мне хотелось спросить: «Почему?» Вместо этого я откликнулась типовой фразой:

— Надеюсь, только хорошее?

Никто обычно на такое не отвечает. Между тем в нашей жизни это один из немногих риторических вопросов, на которые всякий жаждет получить ответ.

Мы безмолвно поулыбались, а Адам тем временем отошел, чтобы отыскать вешалку.

— Ну, как все вообще? — наконец спросил меня Джеймс. — Много дел на работе?

Я не видела его со времен предсвадебного обеда — перед свадьбой, которая так и не состоялась. У него немного отросли волосы, и челка закрывала верх одного глаза. Солнце высветлило его шевелюру до темно-медового оттенка. Я предположила, что сильный загар — следствие того, что он целыми днями трудится на воздухе, возделывая сады родной Англии, но тут я заметила, что и у Кейт загар на лице и здоровый румянец на щеках. У меня стеснило грудь, когда я представила, как они ездили в какое-нибудь романтическое место, проводили время на вилле или в уютной гостиничке — скажем, в Италии или во Франции. Днем валялись возле бассейна, а ночами занимались любовью. Я пыталась изгнать эту мысль, ненавидя себя за то, что мне по-прежнему не все равно — даже после того, что он натворил.

— Все хорошо, — ответила я. — А у тебя? Похоже, ты куда-то уезжал.

— Мы ездили в Грецию, — с воодушевлением сообщила Кейт. — Было просто потрясающе, правда? — Она посмотрела на Джеймса, который ответил таким же взглядом и взял ее за руку. Интересно, мы с Адамом тоже смотрим так друг на друга?