Другие правила

В этом заключался небольшой сюрприз. Как бы это ни казалось странным, но в данный период времени основным артиллерийским боеприпасом являлось именно цельнолитое чугунное ядро. Разрывные снаряды, называемые бомбами, применялись в основном в сражениях на суше, при этом работали они настолько плохо, что никакого доверия в войсках не вызывали. Ну а как, скажите на милость, доверять снаряду, взрывающемуся то раньше, то позже времени, а зачастую и вовсе отказывающемуся взрываться? Может, дело было в том, что никто не мог создать стабильно работающий фитиль, может, после многих неудачных попыток просто махнули рукой на бомбы, решили не тратить время и силы на работу над бесперспективными снарядами. А может, просто некому было направить ученые умы в нужную сторону, уверенно заявить, что именно в этом будущее артиллерии. В других странах и сейчас не было такого человека, а в Таридии появился я. Потому-то у нас с большим размахом велась работа по созданию производства стабильно работающих разрывных и зажигательных снарядов. Определенные достижения в этом направлении были, и в нашей сухопутной армии эти снаряды уже не раз с успехом применялись, но во флоте их использование только-только начиналось. Человеческое мышление имеет большую инерцию, потому, хоть фрадштадтцы и знали о наших достижениях, но к применению разрывных ядер в морском бою готовы не были. Иначе чем еще можно объяснить заминку, случившуюся после того, как не меньше десятка из восемнадцати выпущенных ядер разорвались на палубе фрегата островитян.

Проплывая мимо темного борта с белыми буквами названия «Север», я успел заметить царящую на палубе в рядах приготовившейся к бою абордажной команды панику, но рассмотреть детали было невозможно. Перед моими глазами промелькнула вцепившаяся в ограждение капитанского мостика знакомая фигура, пристально высматривающая кого-то на палубе «Апостола». Всего лишь на мгновение мы встретились взглядами с Олстоном, но я успел заметить охватившее моего врага торжество. Торжество хищника, обнаружившего давно выслеживаемую добычу. Что интересно, с учетом моего более чем проигрышного положения, я тоже испытал если не радость, то чувство глубокого удовлетворения от этой встречи – ведь я получал шанс свести счеты с жутко надоедливым и коварным противником. Мы еще посмотрим, кто здесь хищник.

Ответный залп «Севера» состоял, дай бог, из половины бортовых орудий, «Апостол» вздрогнул от попаданий литых ядер, но не более того. Второй фрегат вырвался вперед и совершил маневр, повторяющий наш, имея намерение всё-таки догнать нас, зажать в клещи и вырваться на оперативный простор. Боевые корабли фрадштадтцев, отрезавшие нам путь в открытое море, повернули к берегу и на всех парусах помчались к месту начавшегося боя.

Тем временем Григорьев повернул вправо, огибая атакованное судно с кормы и занимая теперь место между «Севером» и берегом. Фрадштадтский капитан сбросил скорость, позволяя нам себя догнать, и на этот раз бортовые залпы обоих кораблей прозвучали в унисон. Мне снова показалось, что наши выстрелы произвели больший урон, но сейчас это уже было не так важно. Корабли уравняли скорость и стремительно сближались бортами. Бах! С глухим стуком два фрегата столкнулись, раздался треск досок обшивки, все матросы, не державшиеся за что-то в момент удара, повалились на палубу, я с трудом устоял на ногах, вцепившись в поручни капитанского мостика. Не теряя времени даром, наша команда принялась забрасывать вражескую палубу гранатами, и я не отказал себе в удовольствии бросить парочку в направлении капитанского мостика противника.

После столкновения корабли на мгновение отскочили друг от друга, но только для того чтобы тут же вновь сойтись борт к борту. На этот раз команды были готовы, с обеих сторон в дело пошли крючья и абордажные мостики, «Север» и «Апостол» оказались надежно связаны друг с другом, и в дело вступили абордажные команды. Часть фрадштадтцев оказалась на нашем фрегате, в то время как наши бойцы устремились в гости к островитянам. Преимущество оказалось на нашей стороне, потому что вражеская команда была изрядно прорежена сначала разрывными снарядами, а после и взрывами гранат.

Я бросил взгляд в сторону берега – шлюпки прошли уже большую часть дистанции, а преследовать их пока было некому. Уже хорошо, уже не зря мы в бой ввязались.

– Ну что, Игнат, прогуляемся? – спросил я, скидывая камзол и извлекая из ножен одолженную у одного из матросов короткую абордажную саблю.

– Отчего ж не прогуляться? – Лукьянов взял в одну руку такую же, как у меня, саблю, в другую заряженный пистолет. – Прогуляемся, раз уж нам такая карта сегодня выпала!

Мы спустились на палубу. Где-то наверху, на вантах, таридийские матросы еще загоняли парочку особенно шустрых чужаков, остальные проникшие на «Апостол» враги уже были уничтожены, и эпицентр схватки переместился на соседнее судно.

Едва успев сделать пару шагов по палубе «Севера», я подвергся нападению тощего рыжего фрадштадтца. Сбив его клинок в сторону, я обратным движением разнес ему ключицу, а Игнат тут же ударом ноги отбросил его прочь. Мы продвинулись на шаг вперед и были атакованы сразу тремя бойцами в красно-зеленых мундирах. Подпоручик спустил курок пистолета и одновременно ударил своего противника саблей. Тому удалось выставить блок своим клинком, но выпущенная с близкого расстояния пуля смела его с пути. Я же сумел уклониться от летящей в голову сабли одного островитянина, успел ударить эфесом в лицо второго, ткнул саблей в бок первого и с разворота полоснул клинком по плечу сумевшего устоять на ногах второго.

Дальше несколько раз пришлось бить фрадштадтцев в спину, поскольку на палубе всё смешалось и неведомым образом несколько вражеских матросов оказались в тылу у пробивающихся к капитанскому мостику таридийцев. Палуба под нашими ногами начала сотрясаться от частых разрывов – нам не нужно было захватывать внутренние помещения «Севера», поэтому наши ребята забрасывали их гранатами. Теперь канониры вряд ли смогут прийти на помощь своим товарищам, и я очень надеялся на то, что какая-нибудь граната не спровоцирует взрыв крюйт-камеры. Иначе конец наступит преждевременно, не по сценарию.

Ну, что тут у нас? Всего пара десятков красно-зеленых преграждают нам путь к капитанскому мостику, с высоты которого на развернувшееся на палубе сражение с холодным презрением взирает группа фрадштадтских офицеров, включая моего давнего знакомца. Что ж, еще немного усилий, и я доберусь до твоей холеной физиономии!

В этот миг раздался глухой стук, треск и палубу фрегата ощутимо тряхнуло. Многие противники повалились друг на друга, но и в лежачем положении не прекратили сражения. Я тоже не удержался на ногах, но быстро вскочил, ибо медлить в абордажном бою смерти подобно. В то же мгновение мне пришлось парировать могучий удар широкого тесака сверху вниз от какого-то здоровяка в матросской куртке с черной окладистой бородой и бритой наголо головой. В руку отдало болью, я с трудом удержал саблю в руке, а верзила не стал ничего выдумывать, просто шагнул вперед, навалился на меня всем телом, сбил с ног и прижал своим весом к палубе.

Я изо всех сил рванулся в одну сторону, в другую – без толку, громила явно килограммов под сто тридцать весит. Задействовал не прижатое противником колено и смачно угодил тому в пах, здоровяк хрюкнул от боли, но хватку не ослабил, тогда я в отчаянии попытался ударить его головой в лицо, но не сумел дотянуться. Чувство беспомощности всегда вызывает страх, вот и мне стало страшно. К счастью, в этот самый момент на нас свалились сцепившиеся между собой наш и вражеский матросы и опрокинули здоровяка на бок. Не мешкая ни секунды, я перекатился вправо, вскочил и, не глядя, с разворота, отмахнулся саблей. Удар оказался удачным – так же быстро поднявшийся громила получил жуткое рассечение носа, губ и подбородка, но не это его убило. Его убил вынырнувший из толчеи общей схватки Игнат – удар его абордажной сабли практически снес атаковавшему меня фрадштадтцу голову.

Только сейчас я получил маленькую передышку и возможность осмотреться, и, надо признаться, произошло это весьма вовремя. Дело в том, что ситуация как раз сейчас менялась кардинальным образом. Тот самый толчок, из-за которого я оказался лежащим на палубе, произошел в результате швартовки по правому борту атакованного нами судна второго фрегата Фрадштадта, и в данный момент на борт «Севера» устремилась еще и его абордажная команда. Так что теперь у нас имел место двойной абордаж. Ну, или антиабордаж, не знаю, как правильно.

Я повернулся в сторону «Апостола», Григорьева на капитанском мостике не было. Значит, он уже приступил к реализации следующего пункта нашего немудреного плана, и нам не так много времени осталось продержаться. Только вот как это сделать? Баланс сил-то на этот раз сместился в сторону островитян, и мы с этим уже ничего поделать не могли.

Досадно, потому что у меня на борту «Севера», можно сказать, встреча назначена, а времени на нее почти не остается. Да и не добрался я еще до адресата. И тут бог услышал мои молитвы: повернувшись к мостику фрадштадтского фрегата, я обнаружил, что оттуда, не сводя с меня глаз, мне навстречу спешил сам капитан Джон Олстон.

Он был без головного убора и парика, в порванном в нескольких местах камзоле, а по его лбу и правой щеке была размазана кровь. Поскольку до сих пор участия в схватке он не принимал, значит, мог пострадать от взрывов наших бомб или гранат, и я очень надеялся, что брошенная именно мной граната являлась причиной его не совсем парадного вида.

– Бодров! – воскликнул обвиняющим голосом Олстон, указывая на меня пальцем.

– Сам знаю! – ответил я и добавил уже для Лукьянова: – Игнат, спину прикрой!

В руках у агента Тайной канцелярии Фрадштадта были шпага с затейливой гардой и кинжал. Я же поднял с палубы бесхозную абордажную саблю и пошел на него, имея в обеих руках оружие с короткими клинками.

Прежде чем мы с Олстоном встретились, мне еще пришлось иметь дело с вклинившимся между нами вражеским матросом, но он не смог задержать меня надолго, буквально через три секунды пополнив список безвозвратных потерь Короны в этом бою.

Первым делом капитан попытался, используя преимущество в длине клинка, нанести мне колющий удар в живот, но я отбросил его шпагу вправо, сделал быстрый шаг вперед и с левой руки рубанул в направлении плеча. Пришлось противнику дико изворачиваться в попытке разорвать дистанцию и отбивать саблю сильной частью клинка. Но я продолжил наступать, не позволяя островитянину развернуться с его длинной шпагой – не то оружие ты выбрал, Олстон, для абордажной схватки.

С очередным шагом вперед я обрушил на врага рубящий удар с правой руки, который он с большим трудом парировал гардой, при этом его лицо исказила гримаса боли. Не теряя темпа, я направил колющий удар слева снизу вверх под правую руку фрадштадтца, он инстинктивно дернулся назад, но уперся спиной в стену кормовой надстройки, поэтому совсем избежать укола в правую часть грудины не сумел. Капитан ответил попыткой удара кинжалом мне в бок, и теперь уже мне пришлось спешно делать шаг назад и принимать его на сабельную гарду. Зато с левой руки мне удалось сыграть на опережение и, как только оппонент попытался атаковать меня в голову слева, режущим ударом рассек его предплечье. Жаль, что левой рукой я владею гораздо хуже правой, иначе мог бы и кости ему перерубить. Но и так вышло неплохо – Джон Олстон получил крайне неприятную резаную рану и вынужден был прервать свою атаку в самом начале.

Вот здесь моему противнику повезло, ибо следующим ударом сабли с правой руки я бы неминуемо разрубил ему шею, но на меня с диким криком прыгнул фрадштадтский матрос. Зря он это сделал – нехорошего человека от верной смерти спас, а себе приговор подписал. Но, видимо, по написанному на небесах сценарию сегодня Олстону не было суждено пасть от моей руки, и вместо него за грань отправилась душа этого матроса.

Парировав удар фрадштадтского тесака саблей в правой руке, я тут же вонзил вторую саблю нападавшему в живот. И тут на борту «Апостола» прогремел взрыв. Недостаточно сильный, чтобы нанести большие повреждения кораблю, но достаточно громкий, чтобы все обратили на него внимание. Готовил его сам Иван Петрович Шепель, а обязанность зажечь фитиль возлагалась на капитана фрегата Григорьева. И этот взрыв был сигналом для нас.

– Полундра!!! – раздались со всех сторон крики наших бойцов, бросившихся на нос и корму фрадштадтского фрегата, чтобы оттуда прыгнуть за борт.

– Князь, уходим! – Игнат так рванул меня за плечо, что я едва устоял на ногах.

– Я еще приду за тобой! – бросил я в сторону бледного Олстона, который судорожно забился в щель между бочками и выставил перед собой шпагу, держа ее в здоровой левой руке.

Быстро пробравшись на корму «Севера», мы с Игнатом без раздумий бросились в воду. Команда «Апостола» свое дело сделала, теперь нам оставалось только уносить ноги и молить бога об удаче.

Вынырнули мы метрах в пятнадцати от корабля.

– Вы целы, Михаил Васильевич? – поинтересовался первым делом мой заботливый адъютант-телохранитель.

– Всё в порядке!

– Тогда поплыли! – Лукьянов повернулся в сторону берега, но я вовремя ухватил его за ворот сорочки.

– За мной! – я нырнул и, изо всех сил работая руками и ногами, поплыл на запад, прочь от сцепившейся троицы кораблей и практически параллельно береговой линии.

Минут пять у нас было с момента сигнала, но сколько-то времени ушло на то, чтобы покинуть судно. Так что сейчас нужно очень постараться убраться как можно дальше от места нашего морского боя.

Нельзя сказать, что вода была теплая хотя бы как в Черном море в сезон отпусков, но с моими прежними опытами «моржевания» ее температура не шла ни в какое сравнение. По крайней мере, гибель от холода в такой воде нам не грозит. Если, конечно, не будем сидеть в ней сутками.

Жутко мешали плыть сапоги, но идти в бой без них я с непривычки не решился, а сейчас нельзя было тратить время на то, чтобы разуться. Так что откладываем это до лучших времен и гребем что есть сил.


После очередного выныривания сзади громыхнуло с такой силой, что уши моментально заложило, и я поспешил, набрав в грудь побольше воздуха, снова уйти под воду. Там тоже не слабо толкнуло, а ведь мы сумели убраться метров на сто пятьдесят, если не больше. Страшно даже представить, что творилось в непосредственной близости от взорвавшегося «Апостола».

На этот раз я всплыл на поверхность, только когда уже совершенно было невозможно далее задерживать дыхание.

– Знатно бахнуло! – послышался рядом сдавленный голос подпоручика.

Судорожно стараясь восстановить дыхание, я развернулся назад. «Апостола» больше не существовало, так же как не существовало больше фрадштадтского фрегата «Север». Вернее, кое-какие уродливые остатки судна островитян еще держались на воде, но только благодаря прочной сцепке со вторых фрегатом, названия которого я так и не удосужился узнать. Впрочем, этому кораблю тоже порядком досталось, его команда сейчас спешно рубила все мостки, багры и крюки, чтобы освободиться от тянущего их на дно «Севера».

Всё пространство вокруг кораблей было завалено обломками, и слава богу, что до нас долетели только самые небольшие из них – невероятно обидно было бы, отплыв на такое расстояние, получить по голове обломком мачты или бочкой с пресной водой.

– Молодец, Шепель, хорошо рассчитал! – я не удержался от похвалы командиру инженерного батальона.

– Наши ушли! – радостно сообщил Игнат, кивая головой в сторону берега.

Одна шлюпка была вытащена на берег, вторая болталась на мелководье – по всей видимости, ее стащила с песка рожденная взрывом нашего фрегата волна. Маленькие фигурки людей еще виднелись на вершине поросшего кустарником холма, но разглядеть кого-либо с такого расстояния было невозможно.

– Отлично! Давай-ка, Игнат, за мной. И по возможности нырками, чтобы меньше на поверхности мелькать.

Вскоре мы добрались до группы торчащих из воды камней, всё пространство между которыми было затянуто водорослями. Тут мы наконец-то избавились от сапог, а потом я сорвал несколько стеблей с листьями и навесил на голову адъютанту.

– Все, сидим здесь до темноты и не отсвечиваем, – и, на всякий случай, свою голову тоже украсил водорослями.

Ждать пришлось долго. Вскоре к месту сражения подошли остальные корабли фрадштадтской эскадры, команды линкоров принялись оказывать помощь поврежденному судну. Скорее всего, пробоины в его корпусе удалось ликвидировать, так же как и откачать поступившую в трюм воду – посадка корабля скоро выправилась, а после смены разорванных в клочья парусов он смог самостоятельно отойти подальше в море. Спущенные же с подошедших фрегатов шлюпки принялись сразу рыскать по округе, подбирая своих и наших людей.

Поначалу мы с Игнатом переживали, что наших матросов островитяне будут истреблять, но вскоре стало ясно, что они не оставляют надежду кого-то захватить живым. И я даже знал, кого.

Нескольким таридийцам удалось вплавь добраться до берега – так желание фрадштадтцев не упустить меня было так велико, что они всерьез собрались произвести высадку и переловить уже было спасшихся бойцов на нашей территории. Хорошо, что этим планам помешало появление на берегу трех десятков солдат пограничной стражи. С громкими криками они вынеслись из-за того холма, за которым ранее скрылись пассажиры отправленных нами шлюпок, и стали палить по островитянам из ружей и пистолетов. Потом и вовсе выкатили на берег маленькую пушку полковой артиллерии и принялись стрелять через головы плывущих к ним матросов. Как только ядра стали ложиться в воду в непосредственной близости от их лодок, фрадштадтцы повернули назад. Но не вернулись на корабли, а просто стали держаться подальше от берега, перенеся свое внимание на округу, и несколько раз проходили в опасной близости от нашего укрытия. Но обошлось, нас никто не заметил. Я еще в детстве уяснил одну простую истину: внимание преследователей всегда сосредоточено на тех, кто убегает, а вот вовремя спрятавшиеся, да еще под самым носом у противника, имеют солидные шансы спокойно переждать поиски и спастись.

Часов в восемь, а может, в половине девятого, как всегда на юге, стало быстро темнеть. И максимум через полчаса на море опустилась ночная тьма. Враги наши к тому времени уже вернулись на свои суда, и мы беспрепятственно добрались до вожделенного берега.

Хоть и месяц май стоял на дворе, и находились мы в южных широтах, но из-за долгого сидения в воде на сушу выбрались дрожащими от холода, словно осиновые листья на ветру. Греться же на пустынном берегу было негде и нечем, поэтому, не теряя времени, мы трусцой побежали на холм – туда, откуда появились наши пограничники.





21


Можно было бы сказать, что после так нежданно завершившегося морского боя капитан Олстон пребывал в состоянии ярости, если бы у него оставались силы на эту самую ярость. Проклятый Бодров опять ускользнул, и хотя шлюпки с подошедших кораблей скрупулезно прочесывали прибрежные воды, вылавливая как утопленников, так и живых людей, Джон был абсолютно уверен, что Князь Холод жив-здоров и что он вновь вышел сухим из воды. Причем теперь уже капитан готов был поверить в такую формулировку в прямом, а не переносном смысле слова. Черт его знает, что это за человек такой? И человек ли вообще? Ведь не было у него никаких шансов уйти – только попасть в плен или погибнуть, а он ушел!

А начало-то опять было просто замечательным! За чистяковскую неудачу опять пострадали сотрудники улорийского отдела. За то, что их подопечные не проявили должного рвения при поддержке флота Короны на суше. Этому поспособствовал и доклад, представленный Олстоном, и жуткий скандал, который закатил в штабе флота контр-адмирал Вильсон. Так что в этот раз улорийскому отделу пришлось взяться за дело со всей ответственностью, и армия короля Яноша была приведена в боевую готовность по-настоящему. Это, в свою очередь, заставило напрячься и поломать голову таридийцев – они были вынуждены разделить свои силы на три части, что для начала военной кампании было как нельзя лучше. Жаль, что в Силирии до сих пор не удалось посадить на трон нужного претендента, да еще тимландцы подвели – наотрез отказались ввязываться в новую войну, а то сложился бы просто идеальный расклад сил для быстрой и победоносной войны. Но с Силирией таридийцы разобрались еще зимой, и сейчас всё шло к тому, что династия Бржиза вскоре вернет себе трон, причем благодарны они за это будут Таридии, а не Фрадштадту. А в позиции Тимланда Джон склонен был винить горе-стратегов его величества Георга Второго – те в прошлую кампанию пообещали тимландцам военную поддержку, а на деле ограничились лишь громогласным сотрясением воздуха… Как верить такому союзнику?

Но и так, в союзе с Улорией, должно было получиться неплохо. Олстон целый месяц просидел в своем новеньком кабинете с видом на главную гавань Фрадштадта, разбирая донесения полевых агентов из Таридии. Потому-то он одним из первых получил информацию о разделе войск противника на три армии. Первая встала в Корбинском крае, вторая прикрывала Ивангород от прямого удара из Улории, третья стояла неподалеку от Южноморска, ожидая нападения с юга. Это было логично и ожидаемо. Враг расставил на доске свои фигуры, а вот Корона могла свободно перемещать свои туда, где они окажутся нужнее. Стратегическая инициатива была в руках хозяев морей.

А потом пришли известия о том, что Бодров с младшим из сыновей царя Таридии отправился укреплять вход из моря в реку Нарис, и у Джона что-то щелкнуло в мозгах. То ли он стал мыслить одинаково с этим таридийским князьком, то ли просто хорошо изучил его повадки, но капитан был на сто процентов уверен, что Бодров оттуда напрямую отправится в Южноморск. И Бодров отправился.

Как раз к этому времени фрадштадтские суда всерьез взялись за контроль всякого судоходства в прибрежных водах Таридии, так что одинокий фрегат с такими важными персонами на борту казался легкой добычей для целой эскадры лучшего в мире морского флота.

Охота была организована безукоризненно. Как только фрегат покинул устье Нариса, ему отрезали путь назад и преградили дорогу в открытое море. Пристать к берегу он не мог – практически до самого Южноморска этому мешала бесконечная череда прибрежных скал и отмелей. Отправлять людей на шлюпках здесь не имело смысла – их бы перехватили на полпути. Оставалось только бежать к спасительной южноморской гавани, но фрадштадтские корабли имеют преимущество в скорости, следовательно, этот забег таридийцы никак не могли выиграть.

Но обреченный корабль до последнего пытался спастись бегством, постепенно забирая всё левее и левее. Благодаря этому он сумел подойти к самой линии прибрежных скал и уже там спустить на воду шлюпки. Была мысль срочно отправить в погоню за беглецами своих людей, но, во-первых, Джон видел, что Михаил Бодров остался на борту, а во-вторых, фрегат очень резво развернулся и навязал фрадштадтцам целое абордажное сражение.

А Князь Холод мало того, что сам принял участие в абордаже, так этот мерзавец еще и лично забросил гранату на капитанский мостик «Севера», едва не погубив Джона. Поэтому, завидев Бодрова в гуще сражения, капитан Олстон испытал непередаваемую смесь радости и бешенства. Он так желал лично одержать долгожданную победу над ненавистным противником, что, не раздумывая ни мгновения, бросился на него в атаку в полной уверенности, что уж в бою на шпагах он не может проиграть какому-то там таридийскому вельможе. Но и этим ожиданиям не суждено было оправдаться.

В горячке Джон и не подумал обзавестись более удобным для абордажного боя оружием, а вот враг встретил его с двумя короткими саблями в руках, и удержать его на дистанции в условиях корабельной тесноты оказалось задачей невыполнимой. Если бы ради него не пожертвовал своей жизнью безвестный матрос, для Олстона всё закончилось бы очень печально. Но об этом капитан предпочитал не думать – простые люди для того и существуют, чтобы спасать таких, как он, а проклятый Бодров и так чуть не разрубил ему кость предплечья!

Слава богу, князь не стал добивать раненого и подавленного превосходством противника капитана. Вместо этого он неожиданно ретировался. Олстон чуть позже понял мотивы этого поступка, а тогда просто радовался возможности унести ноги на пришедший на помощь фрегат «Буревестник», где можно было найти лекаря.

Но, едва перебравшись на борт «Буревестника», капитан был сбит с ног волной мощного взрыва, уничтожившего таридийский фрегат и почти полностью разворотившего «Север». Джона швырнуло на какие-то ящики, он едва успел инстинктивно выставить перед собой руки, моментально отозвавшиеся болью. Особенно громко о себе заявила уже пострадавшая в бою правая рука. У Олстона заложило уши, но его самообладания хватило на то, чтобы забиться в какую-то щель и прикрыть голову руками – вокруг сыпались с неба обломки, многие из которых были способны убить человека.

Но и тут пронесло, бог миловал. Даже подумалось, что полоса невезения завершилась и можно смотреть в будущее уверенно и с обычно присущим Олстону оптимизмом, но почему-то особой радости эта мысль не приносила. Ему бы следовало пребывать в ярости из-за того, что вожделенная добыча вновь ускользнула, но вместо этого он был разочарован, подавлен и напуган. Пожалуй, да – именно напуган. Еще никогда Джон не был так изобретателен, он каждый раз превосходил самого себя в изобретательности, под его рукой был практически неограниченный ресурс фрадштадтской Тайной канцелярии и флота, но противник раз за разом избегал ловушек или вырывался из расставленных силков, еще и нанося при этом урон своим загонщикам. А может, контр-адмирал Вильсон прав и эта добыча капитану не по зубам? Может, бросить это дело, пока не поздно, пока он сам жив?

Впрочем, устраивать новую охоту на Бодрова сейчас и не требуется, война объявлена, мощная эскадра его величества блокировала Южноморск. Даже если штурма главной морской базы Таридии не будет, всё морское сообщение, вся торговля таридийцев в Южном море остановлена на неопределенное время, и это нанесет противнику огромный моральный и материальный ущерб. А избавиться от блокады не получится даже у столь находчивого и изворотливого человека, как Михаил Бодров – нет силы, способной противостоять военно-морскому флоту Фрадштадта. Так что Олстону сейчас нужно просто быть рядом и наблюдать, как князь Бодров, если он действительно жив, корчится на берегу от бессилия. Или надеяться, что Князя Холода не существует.





22


Несмотря на холод и усталость, я был зол. Даже не зол, я был в ярости. В холодной такой ярости, которая гонит человека вперед, не застилая при этом глаза и не отключая голову. Мне было плевать на Джона Олстона – он всего лишь маленький винтик в большом механизме и сам по себе не важен и не страшен. Но вот его злокозненная страна-хозяйка, Фрадштадтом называемая, – это нечто! Вот спрашивается: что им нужно?