Другие правила

7


Слежка за фрадштадтским торговым представительством стала для Джона еще одним неприятным таридийским сюрпризом. По всему выходило, что противник подтягивался к Островам не только в экономике и военном деле, но и в компетенции спецслужб. Так оно, конечно, интереснее и веселее, но он все же предпочел бы более простую и быструю работу против дилетантов. И было совершенно неважно, что слежка осуществлялась некачественно, важен был сам факт ее наличия.

Поначалу-то Олстон решил, что наблюдение ведется за представительством в целом, но спустя пару дней вынужден был признать, что филеры торчат под окнами именно по его душу – уж слишком явственно неопытные соглядатаи напрягались, стоило лишь ему появиться в окне или выйти с сигарой на балкон. Что же это получается? В Тайной канцелярии короля Георга завелся шпион, или на его след вышли по итогам измайловского дела?

Та операция вообще закончилась полным провалом. Мало того, что это отодвигало на неопределенный срок, а то и вовсе делало невозможным получение обещанных капитану наград, так еще и был нанесен весьма болезненный удар по репутации одного из самых успешных агентов иноземного отдела канцелярии. И, читая скупые слова сожаления по поводу неудачи в сообщении Гринвуда, Джон отчетливо видел проступающее между строк разочарование в своих действиях. А как еще прикажешь трактовать случившееся, когда цель не достигнута, находившиеся на довольствии наемники убиты, деньги Короны потрачены зря. И главное – упущен уникальный шанс расправиться сразу с двумя врагами Фрадштадта одновременно. В этом Олстону удалось убедиться воочию, посмотрев на торжественный въезд в Южноморск живого и здорового царевича Федора в сопровождении своего друга-помощника князя Бодрова. Так что Джону оставалось только скрипеть зубами да строить планы исправления своего промаха. Правда, он возглавил операцию лишь на завершающем этапе, но захочет ли начальство принять это во внимание, оставалось только гадать.

И тут еще слежка. Первым порывом Джона было выйти на улицу, потаскать хвост за собой пару часов, да и исчезнуть из поля зрения филеров. Или того хуже, завести куда-нибудь в темный уголок и начистить физиономии. Так сказать, в профилактических целях. Но первый порыв ушел, эмоции схлынули, и Олстон благоразумно решил не обострять ситуацию. Пусть себе следят, было бы у местного Сыскного приказа, или кто там у таридийцев еще слежкой заниматься может, что-то серьезное на него, уже бы предъявили. А раз не пытаются войти в представительство, значит, все у них вилами по воде писано, одни не стоящие внимания догадки. Так что здесь он в полной безопасности. Войти на территорию фрадштадтского представительства – это оскорбление Короны и международный скандал, островное королевство такого не прощает. А вот если он выйдет в город, то может попасть в засаду и оказаться в таридийских застенках, причем его соплеменники не будут об этом знать, а значит, и не смогут помочь. Местные же на все вопросы по поводу пропажи подданного Короны будут разводить руками да изображать бурную розыскную деятельность. По крайней мере, во Фрадштадте поступили бы именно так.

А застенки они на то и существуют, чтобы выбивать из угодивших туда бедолаг нужную информацию. Так что нет, не предоставит капитан Олстон таридийцам такой возможности. Посидит в представительстве, спокойно изучит присланные начальством бумаги, наметит новый план действий и тихонько исчезнет. Жаль даже, что не увидит, как обеспокоенные его долгим отсутствием соглядатаи будут лишнюю неделю впустую торчать под окнами.

Если бы не спешка, обусловленная уникальностью представившегося шанса, капитан ознакомился бы с этими бумагами намного раньше. Он всегда делал это перед тем как приступить к делу, потому что прекрасно понимал важность знания предмета разработки. Чем больше знаешь об интересующем тебя человеке, тем легче его просчитать, предугадать поступки, слова, мысли. А когда ты вооружен таким знанием, довести миссию до логического конца – это уже дело техники. Как опытному охотнику, знающему всё о повадках загоняемого зверя, достаточно занять верную позицию и вовремя спустить курок. А в прошлый раз пришлось спешно устраивать ловушку в заранее известном месте – грех было не воспользоваться так редко выпадающим шансом. Так что не до изучения досье было, операцию пришлось кроить быстро, что называется, «по живому».

Потому и был Олстон неудачей раздосадован, но не более. Неприятно, что отрицательный результат останется в его безупречном доселе послужном списке, но по большому-то счету винить капитану себя не в чем. Яд попал в пищу объектов охоты? Попал. Убойная команда проникла в дом? Проникла. Какие вопросы к Джону? Или он должен был сам лично пичкать жертвы ядом, а потом добивать кинжалом? Нет уж, дудки, ему доверили руководить финальной фазой операции, но исходные данные поступили от других людей. А он не привык полагаться на чужие слова. Вот если бы вся операция была его, от начала до самого конца, то – да, Джон готов был рисковать и нести ответственность за успех или неудачу.

Что ж, теперь все будет по-другому. Пока филеры мерзли на улице, Олстон, с удобствами, в тепле, спокойно изучал дела Федора Соболева и Михаила Бодрова.

Несмотря на все громче звенящую славу, царевич Федор представлялся разведчику особой заурядной. Умен, любознателен, предприимчив и весьма настырен. Да, этого не отнимешь. Но это всё объяснимо, такие люди с какой-то периодичностью появляются во всех странах. Чаще всего, конечно же, на благословенных господом Фрадштадтских островах, но когда-то должно было повезти и Таридии. Так что здесь было всё понятно и объяснимо.

Вот с Бодровым было сложнее. Еще совсем недавно он был никчемным человечком, высокородным избалованным детинушкой со вздорным характером. Благодаря родству с царствующим домом после смерти родителей был взят на дворцовое содержание, кое успешно и транжирил направо-налево в бесконечных кутежах. Было у Бодрова и свое наследное имение – Холодный Удел, но, как ни старался его управляющий, доходы от него никак не хотели соответствовать запросам молодого повесы. Михаил пил, гулял, охотно брал деньги в долг и часто забывал отдавать, был высокомерен и вспыльчив. Однако от неизбежных при таком нраве дуэлей уклонялся, пользуясь привилегией члена царской семьи. В общем, человеком был князь на редкость неприятным и уважением у окружающих не пользовался. Ему даже прозвище дали презрительное – «князенька».

Кроме всего прочего, Тайной канцелярией его величества Георга была сделана попытка использовать князя в нехитрой политической игре под названием «смена династии». Естественно, никто не собирался надолго сажать такого кретина на трон, просто им бы воспользовались на начальном этапе для придания процессу хоть какой-то легитимности – какой-никакой, а родственник Соболевых. Немаловажным фактом было то, что к тому времени Бодров был болен тяжелой формой чахотки – удобно, не правда ли? Мог ли такой человек, как Михаил, отказаться от такого шанса? Конечно же нет! Это ничтожество согласилось сотрудничать! Правда, совсем скоро несостоявшийся предатель в компании еще двух недалеких личностей – царевича Алексея и графа Воротынского – по пьяному делу наболтал лишнего и вместе с собутыльниками же попал под расследование Сыскного приказа по делу о государственной измене. Больше всех пострадал, и надо отметить, совершенно заслуженно, Воротынский, получивший разжалование и каторгу. Младший царевич отделался домашним арестом и отцовской немилостью, Бодрова тоже наказали не так уж страшно, сослав в Холодный Удел и лишив содержания. Правда, учитывая его болезнь, ссылка эта практически являлась смертным приговором.

И вот тут начались чудеса. В досье не было указаний на организатора покушения, но вряд ли это были соотечественники Олстона – просто смысла в этом не было. Скорее, это друзья Воротынского решили отомстить Бодрову – по таридийской столице вовсю гуляли слухи, что именно он оговорил графа перед розыскниками. А может, и вовсе всё это были происки Сыскного приказа – что-то типа демонстрации неотвратимости возмездия за предательство. В общем, покушение было организовано, и оно почти удалось. Князь десять дней провалялся без памяти, но его тщедушное тело проявило при этом столь небывалую жажду жизни, что не только перебороло полученные при нападении ранения, но и избавилось от чахотки!

И человека словно подменили. Он взялся за наведение порядка в Холодном Уделе, укомплектовал отличный пехотный полк, заслужив досрочный отзыв из ссылки. Дальше – больше. Бодров бесстрашно дерется на дуэлях, конфликтует с главой Сыскного приказа, разбивает в пух и прах вторгшихся в Бобровскую область тимландцев, публично берет под свою опеку графиню Ружину, тем самым давая Улории долгожданный повод для объявления войны. Той самой войны, в которой у Таридийского царства изначально было очень мало шансов на победу, но зато у этих шансов были конкретные имена: Федор Соболев и Михаил Бодров. Первый разбил непобедимого доселе короля Яноша. Второй дерзким рейдом лишил улорийскую армию обоза, а потом оторвал от соседнего королевства Корбинский край. В общем – слишком уж крутые изменения произошли с одним отдельно взятым человеком – от полного ничтожества до национального героя. Да еще это дурацкое сравнение со сказочным Князем Холодом – прямо и смех и грех, а ведь многие действительно верят!

Пока капитан Олстон переваривал прочитанное, подоспели свежие новости из Ивангорода. Таридийский царевич Алексей сбежал из охваченной смутой силирийской столицы, да еще прихватив с собой невесту, ее мать – великую княгиню – и брата – нового великого князя Дарко. Одному ему позволили бы уйти – не тот момент, чтобы портить отношения с соседями, но вывезти из страны княжескую семью силирийцы позволить не могли. Позабыв на время о разногласиях, силирийские князья и бояре бросились в погоню и догнали беглецов недалеко от границы. Теперь второй наследник таридийского трона блокирован в маленькой крепости Орлик с горсткой своих людей. И мало того, что путь на родину прегражден разношерстным силирийским войском, так еще ожидалось прибытие в ту же провинцию короля Яноша со свежими силами – он как раз решил под шумок «откусить» от северного соседа кусок Нижней Вилковицы. А уж такая ситуация для него – просто подарок судьбы! Сколько король Улории мог бы отыграть, заполучив в свои руки столько козырей? Но тут в дело вмешались новые подопечные Олстона.

Царевич Федор отправился в Корбинский край, якобы для проведения учений. Но войска там нынче у таридийцев достаточно для того, чтобы заставить улорийцев волноваться из-за любого резкого движения. Ход простой, но чрезвычайно действенный. Яношу теперь придется срочно перебрасывать войска на южное направление во избежание потери там новых территорий.

Тем временем Бодров направился к силирийской границе, чтобы попытаться вызволить царевича Алексея с сопровождающими из негостеприимной страны. Задача была непростая, учитывая стоящую на его пути неприступную доселе крепость Злин и занятый улорийским генералом Пищаком Яблонец, но почему-то Джон был уверен, что князю эта задача по плечу. Злин принято считать неприступным, но на самом деле капитан не мог припомнить ни одного случая, когда бы эту пограничную крепость кто-либо пытался штурмовать. В отсутствие же попыток штурмов легко слыть неприступным. Бодров что-нибудь придумает и разберется со Злином, не приходится сомневаться, что оставленные без поддержки своего правителя улорийцы тоже будут разбиты, а осада с Орлика снята. Интересно, как он поступит дальше? Пойдет в Рюдек утверждать на троне Дарко Первого, а заодно и царевича Алексея при нем регентом? Нет, нынешний князь Михаил слишком умен для этого и прекрасно понимает, что взять власть легко, а вот удержать трудно. Гораздо проще просто вывезти семью великого князя в Таридию, организовав там что-то типа великокняжеского двора в изгнании. Никто из мятежников не посмеет сесть на престол в таких условиях, и кончится дело триумфальным возвращением семейства Бржиза в родные пенаты. Таким образом, Бодров добудет для своей страны долгие и прочные, скрепленные династическим браком, союзнические отношения с Силирией. И эффектно, и эффективно.

А еще у Джона теперь не было сомнений, что хотя царевичу Федору и отводилась важная роль, но главной движущей силой при разработке этого плана был именно Михаил Бодров. Что ж, вот на него и стоит направить свои усилия в первую очередь. Кажется, господин Воротынский сейчас проживает на Островах? Не разыграть ли снова его карту? Не зря же Корона затратила столько усилий, вызволяя его с каторги? Но это так, дополнительный штришок к основному действию, которым займется капитан Олстон лично.

Джон не знал, кто заварил эту силирийскую кашу, но для него несомненным плюсом был тот факт, что объект его разработки не меньше месяца будет находиться в походных условиях либо на западе Силирии, либо на северо-востоке Таридии. Очень удобно, учитывая, что сам он может действовать в том районе из северной Улории. Нужно бы поспешить, дабы не упустить предоставляющуюся возможность.

Капитан написал несколько писем Гринвуду и Вулбриджу. А спустя еще два дня, переодевшись в женское платье, он покинул здание представительства в карете крупного фрадштадтского негоцианта, с мстительной радостью наблюдая за зябко переминающимися с ноги на ногу наблюдателями. Дилетанты! Куда вам до Джона Олстона! Коли решили ввязаться в эту игру, то будьте добры выучить для начала правила. Впрочем, как только приютившее его торговое представительство скрылось из виду, Джон позабыл о незадачливых филерах – его ждал корабль, отплывающий в Торшек. Как можно скорее капитан должен был попасть на север Улории, поближе к таридийско-силирийской границе. Именно там он сделает следующий ход в этой партии.





8


По идее, после такого изнурительного «снежного похода», да еще и со штурмом города в финале, армии нужно было дать минимум три дня отдыха, но время было дорого. Нужно выжать всё, что только возможно, из фактора неожиданности, нашего появления нынче так же не ждут под Орликом, как не ждали под Яблонцом. Так что один день – это было всё, что я мог позволить своим солдатам в плане отдыха. Ничего, вернемся в Таридию – отдохнем как следует.

Для меня день начался со знакомства с генералом Казимиром Пищаком. Оказался он достаточно молодым, тридцатидвухлетним человеком среднего роста, круглолицым, голубоглазым. Держаться старался с достоинством, хвалил нас с Григорянским за смелое и неординарное решение и отдавал дань беспримерному мужеству наших солдат. Ну, а кроме всего прочего, раз десять предложил нам мирно разойтись по сторонам. Мол, вы меня не видели, и я вас не знаю. Пищак настолько верил, что со дня на день в Яблонец заявится король Янош Первый с большой армией, что переубедить его не могли никакие доводы. В какой-то момент мы с князем Григорянским даже обеспокоенно переглянулись – вдруг в чем-то ошиблись, чего-то не учли? Вдруг улорийский король, презрев грозящую с юга опасность, всё же отправился на север утверждаться на нагло отхваченной у соседа территории? Или разведданные оказались неверными и Янош в состоянии выставить сразу две дееспособные армии? Не слишком ли рано мы уверились в ограниченности возможностей разбитого таридийской армией монарха?

Впрочем – нет. Очень заразительна слепая вера генерала в своего короля, но – нет. Никакое волшебство не в состоянии шестнадцатитысячное войско моментально увеличить двое. И с артиллерией у улорийцев большие проблемы – она и так-то была не в блестящем состоянии ввиду упорного стремления короля-полководца решать исходы сражений исключительно за счет стойкой пехоты и сметающей всё на своем пути тяжелой кавалерии, а после Грушовского сражения и вовсе находится на грани исчезновения. Так что даже если завтра сюда явятся еще шестнадцать тысяч улорийцев, нас это не сильно напугает – наши пушкари как минимум уравняют шансы, а то и вовсе обратят противника в бегство. Ну, а если нет, то скажутся другие наши преимущества: в организации, обмундировании, вооружении. Потому подобный сценарий представлялся мне не таким уж страшным, хотя и гораздо более трудоемким.

Ну а вариант с игнорированием той угрозы, что организовал из Корбинского края Федор Иванович, представлялся совсем уж маловероятным, потому как я на штурм Злина пошел только после получения подтверждения о начале переброски улорийских войск на юг. Янош обязан был отреагировать на ход Таридии, и он отреагировал, а тузы в рукаве просто так, из ничего, не появляются.

– Полагаю, что раз уж господин генерал так спешит встретиться со своим монархом, – обратился я к Григорянскому, – то стоит поспособствовать этому, отправив пана Казимира королю навстречу.

– Навстречу – это далековато будет, – глубокомысленно изрек Василий, – думаю, король сейчас где-то в районе Торшека. Генералу бы просто до родины добраться.

– Ну, господа, – всплеснул руками Пищак, – я думал, что как дворяне и офицеры мы друг друга поймем. Мой государь обещал сам подойти в Яблонец со свежим войском, а мы все понимаем, что вам в этом случае не поздоровится.

– Господин Пищак, – честно говоря, этот восторженный военачальник уже начинал меня раздражать, – а вам посчастливилось побывать с вашим королем в Грушовском сражении? Нам вот с князем довелось там наблюдать его монаршую спину.

– О! Это была чистой воды случайность! Несчастливое стечение обстоятельств.

– А! Вон оно что! – воскликнул Григорянский. – А мы-то всё гадали: что случилось? А он за счастливой ложечкой домой побежал!

– Да вы что! За какой еще ложечкой? – пан Пищак в возмущении приподнялся со своего стула.

– За чайной! – усмехнулся я. Пора было заканчивать эту отнимающую наше драгоценное время комедию. – Значит так, генерал, вы со своими солдатами прямо сейчас покидаете Яблонец и направляетесь к улорийской границе. Без оружия, но при своих знаменах и с продовольственным обозом. Люди подполковника Шмицера сопроводят вас. Вернуться не пытайтесь, в следующий раз снисхождения не будет – посечем картечью без всякой жалости.


– Без оружия, да еще в сопровождении силирийцев! – воскликнул совершенно обескураженный Пищак.

– Не обсуждается! – отрезал я. – Вы вообще-то здесь гости незваные, радуйтесь, что так уходите, практически без потерь.

С минуту улорийский генерал испытующе сверлил нас взглядом из-под насупленных бровей, переваривая услышанное. Но, в конце концов, благоразумие взяло верх над гордостью. Да и какой у него был выбор?

– Хорошо, – медленно произнес пан Казимир, придя к согласию в своих мыслях, – пожалуй, это действительно самый достойный выход для нас. За мной теперь долг, и я обещаю отплатить вам подобным же образом. Но только один раз.

– Договорились! – улыбнувшись уголком губ, князь Василий протянул улорийцу руку. После чего пришла очередь нашего с Пищаком рукопожатия.

– Скажите, князь, – генерал задержал мою руку, глядя мне при этом прямо в глаза, – правда, что вас не взяла пистолетная пуля в Злине? Пуля, выпущенная командиром местного гарнизона в упор.

Да что ж такое? Какими немыслимыми путями распространяются слухи? Это ведь буквально позавчера было! Я так думаю, что еще не все наши солдаты об этом знают и не все силирийцы злинского гарнизона, а этот уже в курсе. Или я ошибаюсь и в курсе уже вся округа? Даже не знаю, смеяться или плакать по этому поводу, но чувствую, что вот-вот в довесок ко всем прежним подвигам мне припишут еще и пуленепробиваемость.

– Дело в том, что слухи о меткости подполковника Шмицера слегка преувеличены, – с трудом сдерживая раздражение, ответил я, – пуля лишь слегка оцарапала руку.

– Скромничает! – нагло заявил Григорянский. – У меня сердце в пятки ушло, когда князь упал, но через мгновение он уже вскочил и принялся орудовать шпагой как ни в чем не бывало!

Зараза такая Григорянский! Неукоснительно придерживаясь своей стратегии, планомерно лепит из меня мифическую личность. Видите ли, он считает, что так врагам Таридии будет гораздо страшнее и многие вообще предпочтут не связываться с государством, привлекшим на свою сторону самого Князя Холода. Чем дальше, тем сильнее эта чушь меня раздражала. Во-первых, это не слишком приятное сравнение, ведь несмотря на то, что Холод характеризуется как строгий, но справедливый, несомненно, он относится к категории злых героев. Во-вторых, это персонаж дохристианской эпохи, попросту говоря – языческой, и из-за этого у меня возникают трения с церковниками. Ну, а в-третьих, таридийцы должны рассчитывать на самих себя, а не надеяться на помощь мифических супергероев, тем более имеющих сомнительную репутацию.

Не знаю, какой вывод для себя в итоге сделал Пищак, но, по-моему, ушел он все-таки впечатленным. Да и черт с ним, пусть что хочет, то и думает, лишь бы больше под ногами не мешался!

– Вася, ты бы лимончик съел, – вкрадчиво обратился я к другу, как только за Пищаком закрылась дверь. – От такой широкой улыбки и лицо треснуть может.

– Да где же в этой глуши, да еще зимой лимон отыщешь? – пожал плечами князь.

– Как только в теплицах Холодного Удела созреют, целое ведро тебе пришлю!

– Зря сердишься, все эти истории тебе только на пользу идут. Ты не представляешь, сколько людей изощряются во вранье, пытаясь придумать для себя красивую легенду, а тебе и напрягаться не надо – само собой всё получается! Так что, как ты там говорил: расслабься и получай удовольствие!

– Да ты пойми, я обычный человек! И ты прекрасно знаешь, что с той пулей мне сильно повезло: всего несколько сантиметров в сторону – и она пробила бы мне сердце!

– Ну не пробила же! – Григорянский был просто непробиваем в своих убеждениях.

– Все эти истории делают из меня кумира, представляют каким-то сказочным героем. Всемогущим и несокрушимым. А завтра я споткнусь на ровном месте и расшибусь насмерть! Представляешь, какое разочарование всех постигнет?

– Типун тебе на язык! – возмутился Василий. – Даже думать об этом не смей! Ведь всё же хорошо складывается! Ты провел войско сквозь буран и практически без потерь взял захваченный улорийцами город! Разве это не достойная тема для легенды?

– Ты бы знал, – тяжело вздохнул я, – сколько раз я себя проклинал за то, что погнал армию в поход в такую погоду! Сколько раз в отчаянии просил Бога помочь найти дорогу и не погубить понапрасну солдат! То, что мы вышли-таки к Яблонцу, – это просто невероятная удача! А моей заслуги в том нет.

– Вот ты бы, Бодров, сам себя послушал! – усмехнулся Григорянский. – Там повезло, здесь повезло, везде повезло. Заметь, повезло тебе, а не нашим врагам. Я понимаю, тебе вчера пришлось сильно попереживать за исход дела, да и вообще эта кампания идет далеко не так легко, как кажется со стороны. Но посмотри, что мы имеем на выходе?

– И что же? – поинтересовался я, уже догадываясь, что услышу в ответ.

– А вот что! – князь снова расплылся в улыбке, предвкушая эффект от своих слов. – Князь Холод приказал водам Диволицы подняться из ущелья, и, когда река выполнила приказ, его солдаты поплыли на плотах прямо к мосту и взяли штурмом не ожидавшую нападения с этой стороны прежде неприступную крепость. Потом Холод провел свое войско через снежную бурю и обрушился на головы спокойно сидящих в теплых домах Яблонца улорийцев. Чем тебе не сюжет для легенды?

– Ты забыл про пулю, – мрачно добавил я.

– Ах да, пуля. Пуля – это мелкий, но очень важный штрих. Пистолетный выстрел с десяти шагов – это тебе не шутки. Но ты остался жив, да еще и стрелявшего едва не заколол!

– Всё, Григорянский, отстань! – чувствуя бесполезность спора, я обреченно всплеснул руками. – Давай уже заниматься следующим этапом кампании. Будет распрекрасно, если мы завтра сможем обнять Алешку!

– Да кто ж против-то? – согласился князь. – Это же ты спор затеял.

Ну вот, я еще и виноватым остался. Вот же упертый этот Григорянский! Ну да ладно, уж какой есть. А споры с ним будем вести на родине, долгими зимними вечерами перед камином и с бокалом глинтвейна в руках. Сейчас есть дела поважнее.

Вот уж кому вовсе не пришлось отдыхать даже в выходной день, так это разведчикам. Конные разъезды и лыжные патрули с самого утра отправились во все стороны, даже назад, в направлении оставшегося за спиной Злина. Такова уж судьба «глаз и ушей» армии. Зато мы в курсе всего происходящего в округе и имеем возможность своевременно реагировать на любую угрозу. Ну и планы строить в зависимости от обстановки.

А обстановка складывалась таким образом, что почти шесть тысяч силирийцев, имитируя настоящую осаду, жгли костры вокруг маленького, прилепившегося одним боком к скале замка со странным названием Орлик. И командиров этих силирийцев нисколько не волновал тот факт, что в каких-то семнадцати километрах к западу иноземцы захватили целый город, а в перспективе претендуют на половину силирийской провинции. Вот такая странная любовь к родине.

А ведь какой сильный мог быть ход, если бы они общими усилиями заставили войска Улории убраться восвояси! Престиж руководителей такого предприятия взлетел бы до небес, глядишь, и великокняжеская семья передумала бы искать спасения за границей. Но нет. Об отпоре врагу никто и не помышляет, знатные князья да бояре озабочены заочной борьбой за влияние на малолетнего правителя, а то и вовсе подумывают о зарождении новой династии. И помолвку княжны многие не прочь переписать в свою пользу.

И промеж собой согласия у силирийских подданных нет, каждый тянет одеяло в свою сторону. И лагерь их представляет собой беспорядочное стойбище, где каждый отряд устраивается так, как считает нужным его предводитель. И армия по большому счету состоит из иррегулярной кавалерии с редкими вкраплениями примкнувшей к ней пехоты и десятком разномастных орудий. Ни общего командования, ни централизованного снабжения. Что ж, тем лучше для нас.

Буран к утру утих, установилась ясная морозная погода. Температура упала, но не критично, градусов до двенадцати – пятнадцати. Это не помешает нашим отлично экипированным войскам совершить еще один марш-бросок, а вот не отягощенные строгой дисциплиной мятежники-силирийцы явно не станут активничать, скорее, будут жечь костры да жаться по теплым углам. А это то, что нам и нужно.

Мы выступили вечером, а к двум часам ночи уже заняли свои позиции в прямой видимости мирно спящего лагеря противника. В Яблонце оставили всех больных и раненых, а также два пехотных батальона – на всякий случай, чтобы у пана Шмицера, любезно согласившегося занять вакантный пост коменданта города, не возникало никаких дурных мыслей.

Ну что ж, приступим к предпоследней части операции по разблокированию наших друзей, застрявших в этом маленьком силирийском замке.

Первыми снова вступили в дело разведчики – пластуны разобрались с редкими дозорами. Следом гусары стремительно прошлись по тылам лагеря противника, старательно поджигая на своем пути всё, что могло гореть. Как и ожидалось, в стане осаждающих крепость началась паника. Масла в огонь подлила открывшая стрельбу артиллерия.

Завораживающе прекрасное зрелище являли собой пылающие в ночи окраины силирийского лагеря. Пылал обоз, горели занятые мятежниками строения постоялого двора и прилепившиеся к нему утлые домишки то ли жилого, то ли хозяйственного назначения. Пламя с одинаковой легкостью пожирало роскошные шатры знати, а также шалаши и палатки простых воинов. Огонь очерчивал границу лагеря, являясь отличным целеуказателем для нашей артиллерии, и Григорянский веселился от души, забрасывая к огненной черте тучи брандскугелей. Зажигательные снаряды, чертя в ночном небе красивые огненные дорожки, аккуратно ложились вдоль западной и южной границы обширного и по большей части беспорядочного стойбища, которым и являлся на деле лагерь мятежных подданных великого князя.